посмела.
Вопрос о регентстве тоже подождет. Разговор на эту тему Екатерина не могла завести сама, так как Генрих боялся смерти, а упоминание о том, что он покинет этот мир, считалось изменой. Она могла только направить беседу в нужную сторону и надеяться, что король откроет ей свои планы. Однако его величество не реагировал ни на какие ее заходы, и в конце концов Екатерине пришлось уйти, чтобы не выдать своих истинных мотивов.
В тот же день ближе к вечеру герцогиня Саффолк увлекла Екатерину в амбразуру окна.
— Анну Аскью арестовали, — прошептала она.
Екатерина вспомнила фанатичную женщину, которая пыталась заручиться ее поддержкой. Теперь она была рада, что тогда отказала ей, но новость ее ужаснула. Всякий раз, как она вспоминала Анну, на память приходил и тот ночной кошмар. Но что поделать, Анна Аскью сама навлекла на себя эту беду. Она не могла не знать, какое наказание грозит еретикам, и тем не менее никогда не скрывала своих убеждений, мало того, открыто их проповедовала. Однако, несмотря ни на что, Екатерине было жаль ее.
— Не здесь, — пробормотала она, понимая, что в комнате находятся и другие дамы — кто играл в карты, кто разговаривал. Екатерина отвела герцогиню в свой кабинет. — Что случилось?
— Ее выдал муж, и боюсь, она может оговорить меня. Сестра Анны замужем за моим поверенным, они оба протестанты! А потом это может привести к вам, мадам, и остальным нашим друзьям, бывающим здесь.
У Екатерины похолодела кровь.
— Но что они могут знать? Мы были крайне осторожны.
Их дискуссии по спорным вопросам проводились тайно, на пониженных голосах. А запрещенные книги были запрятаны в ее спальне под двумя досками пола, накрытыми турецким ковром, и, глядя на это место, никто ничего не заметил бы.
— Если вас станут допрашивать, отрицайте все, — проговорила Екатерина, думая о святом Петре, который трижды отрекся от Христа. — И предупредите Магдалену, Нан, Анну и остальных.
Так начался ночной кошмар. Что лучше: столкнуться с опасностью лицом к лицу или теряться в догадках, существует ли она? Сперва они не имели понятия, где содержат Анну Аскью, тем более не знали, выдала она их или нет. Каждый день превратился в пытку ожиданием — услышать маршевый топот шагов, увидеть держащую ордер на арест руку. Екатерина принялась как одержимая следить за Генрихом: она искала в его словах и жестах свидетельства того, что он ее подозревает. Прилив сил, который он испытал в прошлом году, сменился болезнями, и часто она находила его раздражительным и сварливым — в досаде, что прикован к креслу. Трудно было догадаться, что у него на уме, так как нередко утром он держался одного мнения, а после обеда — противоположного.
Ничего не происходило. Наконец Хартфорд сообщил Нан, что Анну Аскью отправили обратно к мужу в Линкольншир с приказом держать жену под надзором. Екатерина начала успокаиваться. Равновесие стало более устойчивым, когда Генрих пошел на поправку, снова взялся играть в шары и даже ездил верхом охотиться в Гайд-парк. Но все-таки обе его ноги болели, и временами Екатерина удивлялась, как он вообще ходит.
Каждый раз, когда король выражал желание побыть в ее обществе, она радовалась, ведь он легко мог не пустить ее к себе. Раньше ему нравилось присутствовать при разговорах, которые она вела с богословами и учеными, регулярно посещавшими ее покои, и теперь Екатерина с удовольствием излагала королю их отредактированные версии. Он и сейчас иногда приходил послушать проповедников, которых она приглашала, кивал с мудрым видом, когда соглашался с каким-нибудь теологическим доводом, или спорил с идеями, которые не поддерживал, и делалось это вполне дружелюбно. Разумеется, во время дискуссий все держались единственно верной линии полного согласия с реформами, хотя затрагивали тему злоупотреблений в Церкви, даже в присутствии короля, и он выражал одобрение.
Положившись на это, Екатерина улучила момент, совершенно исключительный. После того как они выслушали Хью Латимера, который читал проповедь, направленную против бесчестья Рима, и при ней были Анна и леди Саффолк, королева промокнула губы, наполнила кубки и сделала большой глоток вина, набираясь храбрости.
— Я рада, что вам понравилась проповедь.
Генрих, насытившийся вкусной едой, откинулся на спинку кресла.
— Латимер — здравомыслящий человек.
«Если бы он только знал», — подумала Кэтрин.
— Генрих, благодаря вам мы имеем столь просвещенный подход к истинной религии в нашем королевстве, — сказала она, и король благосклонно кивнул. — Во славу Господа и ради прославления себя в веках вы взялись за благое и богоугодное дело по запрету чудовищного идола Рима. Многие из ваших набожных и преданных подданных молятся, чтобы вы с тщанием завершили это дело и очистили Церковь Англии, в которой сохраняются великие предрассудки.
— Хм… И чего вы от меня хотите, Кейт?
Екатерина сглотнула:
— Обуздайте Гардинера. Будьте так же открыты новым идеям, как десять лет назад. — Она собралась было упомянуть Анну Болейн, но поняла, что это неразумно.
По шее Генриха от воротника вверх поползла предательская краснота.
— Гардинер — человек въедливый, но он работает на меня. Ересь — это язва на теле государства, и я удалю ее! Десять лет назад все было по-другому. Протестантские идеи еще не укрепились. Теперь маятник откачнулся слишком далеко. Похоже, Кейт, вы собрались сделать из меня еретика!
— Вовсе нет! — Она собралась защищаться. — Вы говорили, что следуете срединному пути, и все же кажется…
— Довольно! — рявкнул Генрих, стукнув по столу. Никогда еще он не говорил с ней так резко. — Я болен, Кейт, а вы набрасываетесь на меня. Вы не лучше Гардинера. Оставьте это.
— Конечно. Мне очень жаль. Простите меня. — Екатерина так испугалась, что была близка к слезам.
Король потянулся через стол и взял ее руку:
— О Кейт! Я старый медведь. Забудьте об этом. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
Ослабев от облегчения, она рассказала ему, какие цветы начали распускаться в саду.
Леди Саффолк задержалась в спальне, когда остальные женщины приготовили Екатерину ко сну и вышли.
— Мадам, я слышала ваш разговор с королем и должна сказать вам, что милорд Саффолк сегодня передал мне: Гардинер, Ризли и их сотоварищи видят в вас врага. Они трудятся над тем, чтобы в Англии не появилось реформистское правительство, когда принц станет королем, чего бы это ни стоило.
Екатерина сделала бесстрастное лицо. Пусть фракции борются друг с другом сколько угодно. Она была убеждена, что Генрих собирается назначить регентом ее.
— Многим известно о ваших предпочтениях, — продолжила леди Саффолк. — Все, кто за реформы, находятся под подозрением. Отсюда и эта кампания по выкорчевыванию ереси, ведь они полагают, что многие защитники реформ на самом деле — тайные протестанты. Милорд говорит, они не смеют начать процесс против вас, потому что вы пользуетесь любовью и благоволением короля.
Глаза их встретились; обе женщины сознавали опасность. Саффолк был одним из самых старых друзей Генриха, почти как брат ему. Он находился в гуще всех дел и неизменно поддерживал короля во всех политических и матримониальных делах. Его мнение имело значение. Однако у Гардинера были только подозрения; у него нет доказательств, что она повинна в ереси.
— Защищать реформы не противозаконно, — сказала Екатерина. — И меня не заставят молчать. Господь привел меня на трон не просто так.
На следующий день после обеда, по просьбе Генриха, Екатерина села вместе с ним у камина в библиотеке. Уилл Сомерс пристроился позади кресла короля, кроме того, в комнате работали несколько клерков и писцов: они сидели, склонив головы над столами, перекладывали бумаги и скрипели перьями.
— Надеюсь, ваша милость, сегодня вы чувствуете себя лучше, — сказала Екатерина, когда король в качестве приветствия поцеловал ей руку.
Понимая, что рядом посторонние, она постаралась не обращаться к нему фамильярно, как делала, когда они были одни.
— Хуже, если такое возможно, мадам, — жалобно проговорил король. — И эти донесения о ереси не помогают делу. — Ему явно нездоровилось.
— Вам не нужно беспокоиться о таких вещах, когда вы плохо себя чувствуете, — сказала Екатерина. — И если бы некоторые люди более терпимо относились к реформам, проблем было бы меньше.
Она понимала, что балансирует на очень опасной грани, но ее возмутило навязчивое давление на короля со стороны консерваторов.
— И что вы имеете в виду под более терпимым отношением, мадам?
— Ослабление ограничений на чтение Библии. Позвольте каждому человеку следовать велениям совести…
— Ей-богу, мадам, у нас начнется религиозная анархия. Каждый человек со своим собственным мнением, при том что лишь немногие имеют достаточно знаний, чтобы обзавестись им. Нет, так не пойдет. А теперь оставим это. Я хотел показать вам кое-что. — Генрих открыл большую книгу с архитектурными чертежами и текстом на итальянском. — Я мечтаю построить дворец в классическом стиле.
Екатерина была поражена тем, как он уклонился от дальнейшего спора, но собралась с мыслями и взяла в руки книгу:
— Это из Италии?
— Это Темпьетто Браманте[12] в Риме. А вот палаццо Фарнезе. Какое будет чудо — иметь такие постройки в Англии.
— А по-моему, нам в Англии не нужны диковинные иностранные здания! — встрял Уилл Сомерс, за что удостоился игривого подзатыльника от своего господина.
— Убирайся! — приказал Генрих, и шут ускользнул в угол, где взял книгу и притворился, что читает ее, держа вверх ногами.
Подавляя смех, Екатерина стала обсуждать с Генрихом, стоит ли ему заниматься новым строительством или лучше взяться за улучшение имеющихся дворцов. Приятно было видеть его таким увлеченным, и она подумала: может, и правда зря она наседала на него с разговорами о религии во время болезни. Они приятно провели время, но наконец Генрих сказал, что устал.