Прошло несколько дней; боли ослабли, но король все еще был лишен возможности свободно передвигаться. Он едва держался на ногах, а о том, чтобы преодолеть ступеньки лестницы, не могло быть и речи. Однако настроение его улучшилось, и он был решительно настроен воспрянуть и явить себя миру.
— Я все-таки король! — заявил Генрих. — Подданные должны видеть меня.
Он приказал сделать два переносных кресла и сам нарисовал эскизы: кресла были мягкие, обтянутые бархатом и шелком, с приделанными к ним шестами, с помощью которых их перемещали по дворцу. Екатерина в тревоге следила, как четверо крепких стражников с трудом тащили свою тяжкую ношу. При каждом взгляде на Генриха она с беспокойством думала: как же он растолстел. Никогда ей не приходилось видеть такого огромного человека. Грустно было сравнивать его теперешнего с висевшими на стенах дворца портретами, где он был запечатлен молодым, — постоянными напоминаниями об ушедшей юности и утраченной жизненной силе. Если бы король мог сбросить хоть немного веса, тогда и былая бодрость отчасти вернулась бы к нему, и здоровье поправилось.
Дядя Уильям уехал в свое поместье, но с братом Екатерина виделась каждый день.
— Кейт, ты понимаешь, что король не протянет долго, — тихонько сказал он ей, когда они остались одни в саду.
— Я знаю и готова к этому, — печально отозвалась она.
— Стервятники вот-вот слетятся, — продолжил Уилл. — Каждая партия стремится взять под контроль принца, опасается козней другой, и все заботятся только о своих интересах. Разумеется, реформисты рассчитывают на успех. Они сейчас намного более сильная фракция. Гардинер немало навредил консерваторам, когда, стремясь очистить двор от ереси, выдвинул обвинения против Благге.
— Уилл, я хочу сообщить тебе кое-что по большому секрету. Об этом никто не должен узнать, обещай мне!
Брат изумленно уставился на нее:
— Кейт, ты знаешь, что можешь рассчитывать на меня. Говори.
— Генрих назначает меня регентом.
— Тебя, сестра? — Уиллу потребовалось несколько мгновений, чтобы осмыслить новость. — Ей-богу, это положит конец борьбе фракций! Он правда сказал тебе об этом?
— Да. Он потребует от главных придворных чинов присягнуть, что они будут поддерживать меня.
— Кто бы мог подумать! Ты — темная лошадка, Кейт, столько времени держала при себе такую новость, а ведь Хартфорд уверен, что власть у него в руках. Вот будет ему щелчок по носу. Он же дядя принца.
— И Том тоже. Я намерена дать им главные роли в регентском совете.
Уилл искоса глянул на нее:
— Не жди, что Хартфорд с радостью поделится властью с Томом. Он с ним мало считается, и его жена хочет, чтобы вся слава досталась им.
Екатерина и сама об этом догадывалась. В последнее время Нан заважничала и стала одеваться как королева. Но никогда ей не бывать у власти, и пусть не забывается. Екатерина решила поставить ее на место.
Атмосфера при дворе все больше накалялась, обе фракции источали ненависть друг к другу, почти не скрывая ее. Люди стали подозрительными. Слово «измена» висело в воздухе. Екатерина радовалась, что Том за границей. Даст Бог, он поспеет вовремя, чтобы помочь, когда ее призовут взяться за великое дело. Король назначил Тома заместителем коменданта Кале и поручил ему составить мирный договор с Францией. Екатерина восприняла это как знак доверия к нему. Наверняка Генрих распорядится и о том, чтобы в будущем Том занял какой-нибудь высокий пост. А если нет, получив власть, она сама это сделает.
— Ты будешь моей правой рукой, — сказала Екатерина брату. — И я положу конец раздирающей двор вражде.
— Это будет нелегко, — предупредил он ее.
— Я на это и не рассчитываю, — откликнулась она. — Но когда на твоей стороне Бог, ты не можешь проиграть.
Однажды в ноябре Екатерина сидела в покоях у Генриха, когда доложили о прибытии Гардинера. При звуках ненавистного имени она ощутила привычный трепет в груди, однако епископ вел себя с ней почтительно; только его орлиные глаза были холодны.
— Милорд епископ, — приветствовал вошедшего Генрих. — Я позвал вас, чтобы обсудить обмен землями, о котором упоминал на прошлой неделе. Мне сообщили, что ваши адвокаты до сих пор не одобрили его.
Гардинер явно не знал куда деваться.
— Ваша милость, земли, которые вы хотите получить от меня, церковные, они часть моего диоцеза. Не думаю, что я вправе отчуждать их.
Генрих вспыхнул от гнева:
— Милорд епископ, я глава Церкви! Вы не думаете, что я забочусь о ее процветании? Земли, предложенные вам взамен, приносят хороший доход.
Екатерина наслаждалась этой сценой. Как же приятно видеть Гардинера в смятении!
— Со всем уважением к вам, ваша милость, я не готов отдавать земли, которые были частью моего диоцеза сотни лет.
Генрих распалялся все сильнее:
— Вы забываете, что многие монастыри и постарше ваших уступили мне свои владения. Вы собираетесь исполнить мой приказ или мне отдать вас под суд?
— Сир, боюсь, я не могу отдать вам эти земли. Они неприкосновенны.
— К черту неприкосновенность! — заорал Генрих, побагровев от ярости. — Убирайтесь! И больше не показывайтесь мне на глаза!
Гардинер глянул на него исподлобья и вышел.
— Что за дурак! — прорычал король. — Я предложил ему честную сделку. Отныне доступ в мои личные покои для него закрыт.
— Очень мудрое решение! — возликовала Екатерина.
Гардинер явно сожалел о своей глупости. На следующей неделе за обедом Генрих сообщил Екатерине, что сэр Уильям Паджет, один из советников, пользовавшихся его особым доверием, приходил к нему просить за епископа.
— Я ответил «нет», — сказал Генрих, накладывая себе на тарелку кусок за куском жареное мясо, так что Екатерине захотелось крикнуть: «Хватит!» — Он говорит, Гардинер просил замолвить за него словечко, чтобы он мог прийти ко мне с извинениями. Я сказал, что теперь уже слишком поздно. Ей-богу, Кейт, я вздохну с облегчением, если этот человек перестанет донимать меня.
«И то верно, — подумала про себя Екатерина, — правда, удаление Гардинера принесет облегчение не только вам». В продолжение нескольких дней она потешалась, видя своего старого врага среди других просителей, которые толпились в галереях дворца в надежде уловить благосклонный взор проходящего мимо короля или даже обратиться к нему. «Долго же ему придется ждать», — мысленно злорадствовала Екатерина, проплывая мимо и не удостаивая епископа даже взглядом. Генрих теперь редко покидал свои покои. Бо́льшую часть прошений ему подавали в письменном виде. Гардинер делал это не раз, но король рвал его послания.
— Я попросил Денни написать ему, чтобы он не досаждал мне больше, а вместо этого, во исполнение моего приказа, организовал обмен землями с помощью моих поверенных.
Екатерина подавила улыбку. Денни был ревностным реформистом. Это поручение явно придется ему по душе. Гардинер изойдет ядом, глядя, как объединяют силы и торжествуют его враги, видя своего главного соперника в опале. Неужели она наконец сможет спать спокойно, не боясь гнусных происков епископа!
Генрих регулярно принимал травяные ванны, убежденный, что они благотворно влияют на его ноги, и действительно, вроде бы наметилось улучшение. В начале декабря ему стало заметно легче, и двор переехал в Отлендс. Там Екатерина получила весьма ее обрадовавшее письмо от Маргарет Дуглас с сообщением, что та родила крепкого мальчика.
— Его назовут в вашу честь, — сказала королева Генриху, — и, как наследник своего отца, он получит титул лорда Дарнли. Я очень рада за Маргарет. Она так тяжело переживала смерть своего первого сына. Ей хочется, чтобы вы стали крестным отцом.
— Передайте ей, что я всей душой «за». — Генрих улыбнулся. — На крестины я пошлю малышу золотой кубок. — Король неловко поднялся. — Поеду на охоту. День прекрасный, и я не хочу упустить его. — Он взялся за палку.
Екатерина восхищалась решимостью супруга не уступать болезни, хотя и беспокоилась о нем.
— Не переусердствуйте, молю вас, — сказала она.
Король наклонился и поцеловал ее:
— Перестаньте суетиться, женщина.
По возвращении король выглядел усталым, но был в приподнятом настроении. Охота была удачная, и вечером на столе появилась оленина. Однако на следующее утро Генрих пожаловался на озноб. Екатерина пощупала его лоб. Он горел.
Вызванные ею врачи уложили короля в постель. Его лихорадило, лицо посерело.
— Мадам, вам лучше уйти, — настоятельно попросил ее доктор Чеймберс.
— Но я хочу остаться с его милостью, — возразила Екатерина.
— Уходите, Кейт, — раздался хриплый голос с постели.
— Если вам угодно, сир, я уйду, но надеюсь скоро увидеться с вами, — сказала она, пожав Генриху руку.
Король нетерпеливо отмахнулся. Во время болезни он часто бывал раздражительным. Ему не нравилось, когда его видели слабым.
Екатерина нехотя вернулась в свои покои, полная тревожных мыслей. Каждые несколько часов она отправляла своего камергера справиться о самочувствии короля. И всякий раз получала один и тот же ответ: врачи делают все возможное для спасения его жизни.
Заснуть не удавалось. Запершись в спальне, Екатерина расхаживала по ней взад-вперед, измученная беспокойством. Думая о юном Эдуарде, который не представлял, что скоро тяжкое бремя управления королевством ляжет на его хрупкие плечи, она обливалась слезами. Всплакнула Екатерина и о его сестрах, любивших и почитавших своего отца, несмотря на все огорчения, которые он причинил им в прошлом. Они будут глубоко скорбеть, когда потеряют его. Елизавета жила в Эшридже с Эдуардом, а Мария оставалась при дворе. Екатерину тянуло сообщить ей, как сильно болен Генрих, но она знала, что он не хотел бы этого.
Две ночи прошли в мучительном ожидании новостей. Врачи изо всех сил старались спасти Генриха. В любой момент могло случиться самое страшное. Но, когда на второе утро к Екатерине наконец явился посланец от короля, вести были добрые: его милость пережил кризис и зовет ее к себе. Она поспешила в покои короля и бросилась бы к мужу с объятиями, если бы там не было врачей.