Затем она сказала «спасибо» и стала понукать дочь. И они в мгновение ока исчезли из гостиной, с этими отведенными за спину лоснящимися локтями. В гостиной остались стоять и сидеть две подруги с Западных фьордов и старые мадамы: они пытались отогнать от себя ощущение, что все они (но отнюдь не та, которая только что ушла!) вообще не умеют наслаждаться красотой, потому что она для них слишком буднична.
В коридоре Стейнка попрощалась с пастором. А затем послышалось, как она громко сказала, как только они с дочерью вышли на крыльцо:
– Ну, Магга родная, вот ты и посмотрела к ним в нутро. У них там не жизнь, а тощища бесскотинная!
Осенью двадцатилетняя батрачка с Молочного родила девочку, которую окрестили в лучшей гостиной Мадамина дома и дали имя Бегония Аурелия Андресдоттир в присутствии ее тезки в черном жестяном горшке. Утверждали, что отец девочки не кто иной, как норвежский капитан-китобой Андерс Нюволль.
Глава 43Болтовня на подушке под вечер
Зрелище того, как это исхлестанное снегами лицо обрело свою весну, свою радость, свою жизнь, произвело на Вигдис столь сильное впечатление, что в тот вечер она долго лежала головой на подушке в задумчивости и расспрашивала мужа о подробностях его визита в Хуторскую хижину. Ей больше всего хотелось на следующий же день съездить в эту хижину, потому что она раньше не встречала такое чудо-юдо. Как живут такие люди? А что с девочкой, с Маргрьет, какова будет ее жизнь?
– Это землянка с поперечной балкой, а бадстова там с хлевом. И вонь, и течь там были просто жуткие, но обстановка все же была довольно теплая, несмотря ни на что. А к тому же у меня там состоялась та судьбоносная встреча. Тебе надо съездить туда с Хавстейнновой Мильдой, она туда регулярно заезжает и передает им всякое разное. – Но говорят, она убила своего мужа?
– Не знаю; на теле покойного повреждений не было. Правда, он весь осклиз, из него выступили жидкости, а под ним была просто каша. Если кто-то и знает, что там произошло, так это дети – Маргрьет и ее брат Гисли. Ну и Гест с Нижнего Обвала. Он был у них, когда Эйнар умер.
– Эта Маргрьет просто невероятна: она как будто вышла из холма альвов.
– Да. Как сказал не помню кто, самый красивый цветок расцветает на куче навозной.
– А Гест – это тот, который пришел с матерью и дочерью: этой ограниченной и …?
– Да, очень умный паренек, ему этой весной было бы надо конфирмоваться.
– Да, прямо так и чувствуешь что-то значительное в его глазах, под всеми этими волосами. Сусанне он показался таким талантливым. И симпатичным.
Пасторша слегка посмеялась над своей подругой и вздохнула красивыми глазами, затем повернулась на бок, к мужу, и получше натянула одеяло на плечо.
– Да. У меня такое чувство, что в нем сокрыто много, хотя жизнь у него до этих пор была трудная.
– Да? Почему ты так сказал?
– Ну… его мать и сестра погибли в снежной лавине, вернее, их завалило снегом, когда ему было два года, а через некоторое время он потерял и отца. Тогда он стал воспитываться у торговца в Фагюрэйри; поговаривают, что он и есть настоящий отец мальчика, ведь, как мне говорили, этот торговец часто приезжал сюда ловить рыбу в озере и в реке. Да, Кристмюнд из Лощины как-то заявил мне на ухо, что его мать была любовницей того торговца. Она, очевидно, была очень привлекательной. А раньше она батрачила у него в Лощине. У этого торговца, как говорят, по меньшей мере трое внебрачных детей в Фагюрэйри, так что… да. Его жена, она… Господь с нами, она уже стала просто развалиной.
– А что стало с мальчиком потом?
– Да, вот именно, он, то есть торговец, больше не смог держать его у себя, правда, мне не известно почему, и послал мальчика опять в наш фьорд, к Лауси. Но я подозреваю, что это из-за его жены, она вроде бы так и не примирилась с существованием этого ребенка. А вот мальчонке здесь, напротив, не понравилось, и через короткое время после прибытия он сбежал на французскую шхуну и целое лето плавал с французиками, а там для него житье точно было не райское, судя по тому, что мне рассказывали про то, что они вытворяют со своими собственными мальчишками. Кристмюнд одного такого нашел на взморье, то есть мертвое тело, и у него были отрублены два пальца. Гесту удалось удрать со шхуны, но обратно к Лауси и его семье он вернуться не смел и спрятался в Хуторской хижине у этой бабы, у Стейнки, у которой на лбу такой рог… – А сейчас он вернулся?..
– Да, сейчас он уже две зимы прожил у Сайбьёрг и Сигюрлауса и хорошо справляется.
– Везде тут истории. Так много всего происходит необычного. Например, сегодня эта баба перед цветком. Это было как будто… как какая-то ведьма… как само прошлое.
– Да. А как себя чувствует наше будущее? – спросил пастор и улыбнулся своей счастливой лукавой улыбкой, чтоб положить конец этому серьезному разговору и дать слово самой жизни, – и при этом просунул руку под одеяло Вигдис и потрогал ее натянутый плодом живот.
– Я ее уже чувствую. Она начала шевелиться.
Они рассмеялись, словно два счастливчика, и преподобный Ауртни спросил себя, как долго может длиться такое счастье, – и тотчас ему чуть-чуть взгрустнулось, потому что ответ был очевиден: до тех пор, пока здесь снова не построят церковь.
Глава 44Чтение в овчарне
В тот же вечер Гест отправился в овчарню, взяв с собой огарок свечи, который он зажег в кухне. Ему удалось удержать этот небольшой огонек всю дорогу до овчарни, а там он пристроил свечку в яслях, чтоб читать при ней письмо. Овчушки косили глаза на огонь, жуя последние охапки зимнего сена.
Гест аккуратно вскрыл конверт погнутым мелким гвоздем, и когда он увидел подпись, его сердце забилось сильнее. Значит, она получила его письмо на доске? Конечно, нет, ведь он его и не отправлял; в последний раз он видел его к северу от стены дома, значит, его туда унес ветер, и оно валялось там, словно какая-нибудь игрушка непогоды, и вырезанные буквы стали совсем не видны. Но ведь она – особенная, она и без всяких писем уловила его мысль через горы и фьорды.
Гвендарстадир, третье число февраля, год 1901
Милый мой дорогой Гест!
Я пишу тебе эти строки, чтоб сообщить новости о доме и о твоей Маллёшке. В минувшие полугодия мне часто доводилось думать о тебе, и я уже давно замыслила написать тебе порядочное письмо, надеюсь, ты простишь мне мою лень: у меня дошли руки до этого лишь сейчас.
Знай, дружок, что час нашей разлуки наступил слишком внезапно и оказался для нас обоих тяжким бременем, при том как я и мы все любили – и до сих пор любим! – тебя. Некоторое время спустя после того, как ты покинул дом супругов Коппов, мне тоже пришлось его покинуть. Злосчастье породило свое дитя, и мне пришлось покориться этому. Я все еще тоскую по той хорошей жизни, которую торговец предоставил мне под крышей своего дома, и каждодневно молюсь за его супругу. Мне пришлось наняться на восток, за хейди [109], и я уже две зимы как состою здесь в работницах у одного вдовца. Житье и служба здесь сносные, хотя, разумеется, не идет ни в какое сравнение с нашими счастливыми годами в Фагюрэйри.
Милое дитя, знай, что я думаю о тебе каждый день и надеюсь, что ты хорошо проводишь время в своем родном фьорде. В Рождественский пост сюда приходил один бродяга, который знает тебя в твоих краях, и он принес оттуда интересные рассказы, а еще песни. Я бы многое отдала, чтоб увидеть тебя рядом с собой, живого, в вечернем свете, но жизнь, видимо, этого не позволит. Посему мне придется довольствоваться этим письмом. Но подумай же обо мне, мой милый Резвунциус! И съешь за меня одну клейну из кладовки!
Да хранят тебя все добрые духи. И да сопутствует тебе удача везде. Ты всегда будешь много значить для меня.
Навеки твоя, Малла.
P. S. Если ты все же станешь думать обо мне, то спой ту славную вису, которую, я надеюсь, ты еще хранишь в памяти. Тогда я буду рада.
Гест, лежавший в яслях, словно подросший ребенок, поднял глаза от шелестящей страницы и встретился взглядом со своей годовалой овечкой Айсиной, которая стояла, пережевывая свои минуты на земле, и, похоже, у нее глаза тоже были мокры. В глубине овчарни громко блеяли. Какую вису имела в виду Малла-мама? Он ее, кажется, забыл.
Но добрая экономка это предусмотрела: на обороте письма Гест обнаружил четыре строчки мелким почерком и прочел:
Гест в кладовке за глаза
сдобу уплетает.
В жизни кончится гроза —
Маллёшка обещает.
Маллёшка обещает. Тут Гест расплакался. Четырнадцать овчушек прервали жевание сена и обратили свои глаза и уши к его всхлипываниям. Его рыдание было одним тихим жалобным тоном – чистым исландским тоном зари времен, освещенным единственной свечой в овчарне, полной мрака.
Книга 3Утро на Марсе
Глава 1God dag![110]
Весной, в три часа пополудни к Сегюльнесу подплыло будущее, нагруженное до отказа, и вскоре бросило якорь в Затоне. Это случилось в ясный тихий вторник. Ветерок то тут, то там пестрил морскую гладь темными волнами, а в остальном вода была зеркалом для небес.
Сюда пришел самый большой парусник, который когда-либо видел этот фьорд – роскошное судно «Аттила», на котором красовался норвежский флаг со значком унии со Швецией, ведь на бумаге Норвегия все еще принадлежала Швеции, как Исландия – Дании. Народ стоял на камнях и смотрел на прибытие корабля, о котором даже почтенному хреппоправителю и директору порта было неизвестно, и кто-то даже сказал слово «бриг». Какие паруса, какой бушприт, какой кильватерный след! Мачты у него три, и на фок-мачте три паруса, а на грот-мачте четыре. И по этому мачтовому лесу снуют легко одетые матросы, словно ловкие цепкие мыши-малютки, крепят и подвязывают эти паруса.