двойное бытие» считается главной отличительной чертой этого народа пентюхов-авральщиков: это явление сформировалось уже в первые века заселения страны у людей, от которых пошел многочисленный род, как, например, Эгиля Скаллагримссона, который «проживал» в Борге на Болотах, но его дух постоянно пребывал в других боргах. О сущности исландского народа есть такая знаменитая виса:
Я вообще-то здесь не весь —
в будущем одной ногой.
Ты не знаешь, кто я есть,
ведь внутри меня другой.
Правда, торговец Кристьяун Трюм беспокоился о своем месте здесь и сейчас и все еще не мог решить, как ему отнестись к норвежскому вторжению. Ведь плотники работали здесь уже две недели и до сих пор ничего не купили у него в лавке. Или у них с собой провианта было до черта, или они были экономнее, чем он сам. А он и представить себе не мог, чтоб на свете кто-нибудь был экономнее его. Но когда будет улов, если он будет, и начнется засолка, если начнется, то его товарищество «Крона» окажется в самом выгодном положении, потому что вся торговля в городке шла и должна была идти через него. Разве впереди не процветание?
Когда спор об обнажении норвежских предплечий (впервые в истории фьорда здесь увидели голые предплечья вне дома) перерос в общий шум, когда говорят четверо разом, Гест увидел, как Кристмюнд заерзал на сиденье, а потом возвысил свой зычный голос:
– Ребята, давайте не будем погрязать в мелочах. Отнесемся с уважением к нашему славному Эгертбрандсену и замечательной речи, которую он только что произнес. Но невозможно пройти и мимо другого обстоятельства: о том, чтобы эти великие господа внесли свою арендную плату, мы до сих пор не слышали. О чем договаривался с ними хреппоправитель от нашего имени? Это известно? Такие соглашения вообще были заключены? Ведь это земля хреппа. Хавстейнн! Не забывайте это! Несколько лет назад владениями хреппа стала также крайняя часть Косы, до причала. Так что вы не можете просто так взять и позволить кому-либо приехать и построить тут причал и китобойную базу…
– Сельдезасолочную.
– Что?
– Они тут селедку солить собираются на этом помосте. Правда, стурартово?
– Вот это называется: помост велик, да рыбка мала! Но заплатить они обязаны – и никаких гвоздей! Иначе вся эта дровяная конструкция подлежит скорейшему сносу!
– Вот это ты стурартово возразил!
– Ты здесь как будто делегат нечистого, Морекамень.
– Море?..
– Да, или его краля, ты же только и знаешь, что перед ним стелешься!
На лице добряка хреппоправителя обозначилась обида. Случилось нечто уникальное: присутствующие увидели границы его необъятного терпения: за ними зияли обрывы гнева. Хавстейнн закатил глаза, глубоко вздохнул, стоя на трибуне, и почувствовал себя капитаном (которым он так и не стал), перед ним было бушующее хмурое море, захлестывающее палубу, так что ему не было видно корабль, который он вел, но именно сейчас, среди отчаяния, было жизненно необходимо сохранять спокойствие и логичность. – Скажите мне одно, дорогие друзья. Что вы сделаете, если будущее вдруг встанет у вас на крыльце с полной охапкой свежей древесины и… Да, что вы тогда будете делать?
Кубообразный хреппоправитель позволил тишине, нарушаемой лишь стуком норвежских молотков, накрыть своих слушателей, и только после этого ответил сам себе вопросом на вопрос:
– Вы тогда скажете: нет, я потерплю, пока с моря несколько раз не наплывут льды? Или пригласите его в дом?
– Ишь, как твоя краля тебя разожгла! – выкрикнул какой-то остряк, и его приятели расхохотались: они видели, как от хреппоправителя на крылечке валил дым. А потом Кристмюнд, сидевший в первом ряду, спросил, скрестив руки:
– А сколько норвег заплатит за место на Косе?
– Мы: я и капитан «Аттилы», господин Лауритсен… мы ударили по рукам и договорились на десять…
– Десять крон?!
– Десять тысяч крон за лето.
Слова «десять тысяч» накрыли зал как безмолвный взрыв, людям потребовалось несколько секунд, чтоб осознать эту сумму, несколько минут – чтоб поверить в нее, несколько дней – чтоб переварить. Таких величин тут не знали. За такие деньги можно купить три церкви, пять акулоловных судов, сотню коров! И хотя хреппоправитель целых две недели никому не сообщал этих сведений – буквально «сидел» на них (хотя как раз спокойно ему не сиделось), он только сейчас осознал свой поступок – когда увидел лица земляков – эти в упор смотрящие молчащие глаза – и оценил произведенное впечатление – которое чаще всего выражалось почесыванием в затылке.
«Десять тысяч» – такой кусок годился для пасти этого фьорда.
Глава 6Космический путешественник
Исторические события всегда совершаются одновременно и медленно, и быстро. Обычно у них есть никем не замечаемая предыстория, они плывут под водой до нужной даты и там выныривают, поднимая над поверхностью свою историческую голову. Ничто не возникает на пустом месте. Но если читать историю с дальнего расстояния, становится ясно, что большим событиям невозможно полностью скрыться в реке времени, и обычно людям делаются предупреждения: дважды, трижды, четырежды, но об этом всегда начисто забывают, когда доходит до самого судьбоносного мига: он всегда захватывает всех врасплох. И люди стоят, оцепенев от удивления, перед значительным событием, которое величественно ступает на берег в сапогах истории: высокое, светловолосое, солено-загорелое, красивое – и у мужчин прихватывает живот, а у женщин слабеют колени.
Арне Мандаль был таков, каким подобает быть космонавту, когда он ступает на неизвестную планету: блистателен, как киногерой, за которого женщины горой, и повадка – как у предводителя. Светловолосый, длинноногий, длиннорукий, лет тридцати. Он был родом с западного побережья Норвегии из города Вставанькер [118] – примерно из тех же весей, где воспитывался первый поселенец в Исландии, Ингольв Арнарсон, – и правил ладьей по прозванию «Марсей».
Тогда Исландия была островом Марсом.
Это было восьмого числа июля месяца, и на небе, и на море царило солнечное ликование. Пастухи с окраинных хуторов во фьорде, Гест со товарищи, перекрикивались по склонам, пока их голоса не докатились до Косы, где сейчас стояла полностью возведенная церковь – новенькая, некрашеная и немного нереальная, на целый придел больше старой. И вскоре все, кто только был способен передвигать ноги, спустились на причал и на взморье, – все, кроме хреппоправителя, торговца и пастора, занятых своим еженедельным собранием, на котором обсуждались меры действия при грозящем фьорду периоде изобилия. Целых семь недель пастушки́ не сводили глаз с устья фьорда и ждали, когда же вернется великан «Аттила», – и это ожидание гарантировало им каждодневное разочарование: паруса на горизонте всегда оказывались не чем иным, как до ужаса будничными акулоловными судами, тресколовными сундуками, пароходами, кораблями, курсирующими вдоль побережья, или теми неопределенными шхунами, которых всегда полным-полно во всех морях с тех самых пор, как человек впервые отважился выйти в море, и про которые никто не знает, откуда они и куда держат путь, и, кажется, вперед их гонит лишь одна бесцельность.
Но вот наконец в одно прекрасноштильное утро они увидели корабль, не похожий на другие, корабль, имевший значение, хотя по размерам он существенно уступал «Аттиле». Но сразу было видно, что этот корабль сулит новости: красивопарусная двухмачтовая шхуна черного цвета с двумя живописными парусами-кливерами, идущими вверх от бушприта. На переднем из них – бом-кливере – искрилось солнце, а большой парус легонько трепетал при невидимом ветре с моря и нес корабль вглубь фьорда. Пастушки́ побежали наискосок по оползням, бросив свои древние методы пастьбы высоко на склонах, оставив при них, однако, собак, быстро оттолкнули от берега лодки и успели к причалу до сказочного корабля о семи парусах. Самые первые из них стояли там среди своих земляков, с исторической послушностью выстроившихся и образовавших весьма комичный комитет по встрече: марсианам было любопытно посмотреть на космический корабль с Земли.
Сердце у Геста билось. Он без разрешения оставил стадо, бросил на произвол судьбы – но он не хотел пропускать, не мог пропустить этот момент: когда в округу приходит праздник, будничные занятия должны отступить. В глубине души он осознавал, что после этого дня фьорд уже не будет таким, как раньше. К тому же со старушками-овчушками осталась Юнона.
Корабль «Марсей» приблизился к концу Косы, ловко обогнул два буйка для крепления китовых туш и бросил якорь как раз напротив причалов, которых теперь стало два: один потемневший от старости, а другой девственно-светлый. И так судно стояло напротив них поперек фьорда, так что весь такелаж, все это роскошество парусов предстало местным, которые как завороженные впивали глазами искусную работу норвежцев и ее отражение в воде. На палубе корабля вертикально стояли бочки – открытые бочки, числом около двадцати штук. Эти бочки были не такие, как обычно: на вид заметно мельче и легче, с гнутыми досками, так что их середина была толще, чем края. А еще из их горловин что-то светилось, блеск слепил людям глаза, казалось, бочки полны солнечного света. Возле них стояли бородачи моряки, словно восточные стражи сокровищ, более того – у одного из них на голове было подобие тюрбана.
Что это? Что в этих бочках? Золото?
Каждый спрашивал самого себя, а других – никто. Народ молчал от удивления и ожидания, атмосфера вибрировала – это Господь посылает нам радость? Лишь мальчишки – Гест и несколько мальчиков с Косы помладше – отважились шагнуть на причал, остальные жались к фасаду склада или жиротопне: ничто не пугало людей больше, чем эти окаянные бочонки счастья. Торговец Кристьяун стоял, широко расставив ноги, у своей лавки, щурил глаза и усы.
Наконец парусник как бы разродился лодкой: сзади из-под него выгребла шлюпка, в которой сидели трое. Ее кильватер сплетал себе сияние из света, так что казалось – она тащит за собой целый солнечный шар. Один из этих троих выше всех возносил свою голову, щеголяя длинной шеей и прямой как струна спиной, с его лба солнечно-светлые волосы спадали, словно облака с горного кряжа. На причал он вылез первым. Гест навсегда запомнил, как Арне Мандаль, капитан «Марсея», просунул свою голову в его мирок. Это выражение лица было из другого мира, лицо – с другой планеты, этот космический путешественник проделал путь длиной во много световых лет и был слегка удивлен, но также обрадован, и у него было много различных дел. От его яснопогодного лица веяло здоровьем, на нем красовались светло-каре-голубые, глубоко посаженные глаза и между ними – величественный нос. Подбородок был выпуклый, волевой и слегка выступающий вперед из-за высоко поднятой шеи и таким образом свидетельствовал о неутомимости своего обладателя, напоминавшего коня, который у стартовой черты топорщит гриву. Здесь явился человек, который собрался перетащить целый фьорд в будущее. И когда он полностью поднялся на причал, все, кто хотел, увидели, что это и впрямь такой человек, который способен перетащить целый фьорд в будущее. Он был такой большой, длинноногий и во всех отношениях симпатичный, этот Гуннар с Конца эпохи