Акил Акилов лежал на куске брезента и внимательно наблюдал за незнакомцем. Шерали присел рядом и спросил:
– Он идет к нам. Кажется, пора вылетать, а?
– Испугался? – усмехнулся Акилов. – Если тот мужик дойдет до вертолета без остановки и не упадет, я ставлю два пузыря водки.
– Принимается. – Шерали лег рядом. – Два пузыря, что не дойдет. Он на ногах-то стоять не может, потому что они заплетаются. Смотри, как он идет. Восьмерками.
В бинокль летчики увидели, что люди на склоне горы, остановившиеся несколько минут назад, снова начали спускаться вниз. Они шли гуськом, видно, очень спешили, наверстывая упущенное время. Вперед вырвался капитан Урузбеков. Только что он не сумел подстрелить ветеринара. А тот взвалил на плечи женщину и, прикрываясь ею, шатаясь, как тростинка на ветру, побрел дальше. Значит, стрелять нельзя.
Когда закончился спуск, Урузбеков оставался спокоен; он знал, что беглецам деваться некуда, только удивлялся в душе упорству и бесконечной животной тупости этого ветеринара. У него земля горит под ногами, жизни осталось на пять минут, а он прется куда-то, будто на краю равнины его ждет спасение.
– Не люблю тупых ослов, – сплюнул под ноги Урузбеков. Ветер унес его слова.
Акилов понял, что выиграл пари. Ему захотелось пожать руку Диме Радченко, когда тот остановился у вертолета, опустил женщину на землю и что-то сказал. Но командир вертушки не разобрал слов из-за шума двигателя.
– Ты молодец! – прокричал Акилов. – Это за вами погоня?
Радченко не ответил, он показал пальцем на Джейн и крикнул.
– Заносите ее в вертолет!
Акилову показалось, что он ослышался. Он спросил оборванца, чего ему надо, но на этот раз слов командира не услышал Дима. А командир увидел пистолетный ствол, направленный ему в грудь.
– Грузите ее! – орал Радченко, тыкая командира стволом пистолета. – Живо! Ну, хрен ли ты вылупился?
Шерали стоял чуть в стороне и переводил взгляд с незнакомца на командира, а потом на карабин, лежавший на земле рядом с кострищем.
– Ну, ты чего, не слышал? – закричал на штурмана Акилов. – Женщина ранена. Бери ее под плечи…
Через минуту Джейн лежала в салоне вертолета на пустых мешках из-под картошки, штурман и командир вертушки заняли место в кабине. Радченко, прихватив карабин, тоже залез в салон. Он еще не захлопнул дверь, когда ударили первые выстрелы. Пули пробили дюраль в двух местах, третья пуля прошла через иллюминатор, еще пара ударила куда-то ниже, задев стойку переднего шасси. Радченко шагнул в кабину, приставил пистолет к затылку командира.
– Я не могу взлететь! – крикнул пилот. – Нас расстреляют в воздухе. Нам не выбраться.
– Взлетай! – заорал Радченко. – Иначе пришью, а он сядет на твое место, – и показал стволом пистолета на штурмана. Свободной рукой сграбастал командира за ворот форменной куртки и с силой тряхнул. – Поднимай машину, гад!..
Двигатели заработали громче, вертушка задрожала, готовая то ли взлететь, то ли развалиться на куски. Новые выстрелы ударили по борту, пули разорвали обшивку в нескольких местах. Радченко вывалился из кабины пилотов, упал на пол салона, подтянул к себе карабин и прижал глаз к резиновой гармошке оптического прицела.
Он видел высокого мужика в жилетке на голое тело, покрытое татуировками. Человек взмахнул карабином, что-то закричал и прицелился в вертолет. Радченко срезал его выстрелом в грудь. Второй боец присел на колено, готовясь прицелиться и выпустить в вертолет автоматную очередь. Дима выстрелил дважды – и оба раза попал. Человек схватился руками за окровавленное лицо и рухнул на землю.
К вертушке бежали еще трое бойцов с автоматами наперевес. Впереди несся капитан Урузбеков. Он остановился, чтобы перезарядить автомат, вытащил и бросил на землю расстрелянный магазин, вставил на его место снаряженный, передернул затвор. Радченко увидел, как прицельные нити оптического прицела сошлись на груди Урузбекова, и, не мешкая, нажал на спусковой крючок.
Капитан выронил автомат, взмахнул руками и опустился наколени. Нити прицела сошлись на лице Урузбекова, искаженном страхом и болью, и Дима снова плавно надавил на спусковой крючок. Пуля вошла под левой бровью, пробила лоб и сломала затылочную кость. Физиономия капитана пропала из вида.
Вертолет заревел, завибрировал сильнее, и наконец колеса оторвались от земли. Радченко захлопнул дверь, отбросил в сторону карабин и подполз к Джейн. Она лежала на мешках, часто моргая, смотрела на него и, кажется, ничего не понимала.
– Мы оторвались! – прокричал Дима. – Все кончено, слышишь?!
– Все кончено, – повторила Джейн и не поверила своим словам.
На месте, где только что стоял вертолет, поднялся высокий столб песка и пыли. Машина пролетела над поселком Измес и скрылась за холмом. Жители, услышав первые выстрелы, давно разбежались по домам и заперли двери. На улице остался только беспризорный мальчишка, катавший железный обруч от бочки, и еще старик, сидевший на земле возле колодца.
Мальчишка бросил катать обруч, поднял голову кверху, ладонью закрывая глаза от солнца, и стал смотреть, как вертолет, набрав высоту, летит к ближнему холму и пропадает из виду. Старик тоже поднял голову и помахал вслед вертолету рукой.
Месяц спустя
К главному входу ведомственной больницы подъехал «Мерседес» представительского класса. С заднего сиденья выбрался Дима Радченко, одетый в серый итальянский костюм, бордовый галстук и туфли из полированной кожи. Он вытащил корзину белых роз и бумажную сумку, в ней лежал подарок, упакованный в золоченую бумагу. Поправив галстук, вошел в вестибюль, по лестнице поднялся на четвертый этаж в кабинет главного врача хирургического отделения и вышел оттуда уже без цветов и сумки.
Возле своей палаты посередине коридора стояла Джейн Майси, одетая в голубые джинсы и синюю майку. Она еще издали помахала Диме рукой.
– Главный врач отпустил тебя до восьми вечера, – сказал Радченко. – Заказан столик в хорошем ресторане. Там готовят блюда европейской кухни и подают приличное вино.
– Ничего не получится с рестораном, – улыбнулась Джейн. – Во-первых, у меня нет подходящего к случаю платья. Во-вторых, есть не хочется. Сегодня последний день в Москве. Завтра утром, после обхода, меня выписывают из больницы, а вечером – самолет.
– Хорошо, куда ты хочешь поехать? Покататься по Москве? Скажем, Замоскворечье?
– Может быть, поедем на Воробьевы горы? Я столько раз собиралась с высоты посмотреть на Москву, и все никак не получалось.
– Без проблем, – кивнул Радченко.
– Тогда я возьму куртку.
Дима проводил Джейн взглядом. Она уже нормально ходила, лишь немного прихрамывала на правую ногу, но это пустяки. О пулевом ранении напоминали два косых красноватых шрама на икроножной мышце. Врач сказал, что через полгода можно будет сделать пластическую операцию, удалив эти отметины. Вместо них на коже останутся два тонких шва, похожих на царапины, почти незаметных.
Через пару минут они спустились к машине. Моросил дождь, кажется, он зарядил надолго, до завтрашнего утра или до следующей недели. Машина тронулась с места, проехав по аллее, на секунду остановилась возле вахты и заспешила дальше. Майси смотрела на городские улицы и молчала, а Дима думал о том, что все слова, важные, очень нужные, уже сказаны. И не к чему повторяться, задавать вопросы, ответы на которые знаешь.
На этой неделе, когда дела окончательно пошли на поправку, майор полиции Юрий Девяткин дважды побывал в больнице. В присутствии адвокатов, в том числе Радченко, Джейн дала показания и подписала исписанные майором протоколы.
– Мне очень жаль, что ваш жених убит, – сказал Девяткин, прощаясь. – Конечно, это для вас слабое утешение, но все-таки вы должны знать: убийцы не ушли от возмездия.
– Да, да. – Джейн подняла взгляд на Девяткина и добавила: – Хорошо, что вы… То есть что они… Теперь я знаю, что Шатун не откупится от полиции, не отделается взятками от суда.
Девяткин собрал свои листочки в папку и ушел, напоследок сообщив, что тело Майкла Уилкиста доставлено в Атланту и его прах уже захоронен. Джейн ответила, что ей звонили из Америки, она все знает. И вдруг повалилась на кровать и разрыдалась в подушку. Это были тягостные минуты. Радченко, сидевший на стуле в углу палаты, подумал, что Джейн наверняка любила этого Майкла.
Девяткин почему-то стоял в дверях и не уходил, видимо, хотел сказать нечто важное. Наконец он понял, что для этого не самое подходящее время. Радченко догнал его, когда майор уже спустился вниз и выходил из больничного корпуса. Майор остановился, прикурил сигарету и внимательно посмотрел на Диму.
– Вообще-то, я думал, что адвокаты способны только мешать следствию, но ты молодец. Вытащил женщину с того света. Прямо из преисподней. Ты вот что… Передай ей такую штуку. Я сам хотел сказать, но эти ее слезы вгоняют меня в тоску. Короче, скажи, что при обыске в квартире Шатуна был найден пистолет. Из этого ствола убили Уилкиста, а на пистолете ее пальцы. На затворе, на рукоятке, на обойме – везде ее пальцы.
– Джейн подставили…
– Все это теперь не имеет значения. Скажи ей, что пистолет не проходит ни в каких следственных материалах. Для чего лишний раз проводить еще пять допросов и столько же экспертиз? Тем более что ваша подопечная спешит вернуться на родину. Скажи ей, что в московской полиции работают не формалисты, не бюрократы. Все обстоятельства преступлений нам известны. Уголовные дела будут закрыты с формулировкой «в связи со смертью подозреваемых». А чего еще надо? Каких подарков ждать от судьбы?
– Вы уничтожили пистолет? – спросил Радченко.
– Нет, просто стер с него отпечатки пальцев, – усмехнувшись, Девяткин похлопал адвоката по плечу. – Кстати, интересная женщина. Я бы на твоем месте обратил на нее внимание. Самое пристальное.
Дима хотел ответить, что он женатый человек, любит свою жену, у него ребенок, которого он тоже любит больше жизни, но не успел, потому что майор поспешно ретировался, сел в машину и уехал.