– Нина, – прохрипела она. Казалось, будто ее горло покрылось шерстью.
Нина резко проснулась.
– Я не сплю! – выпалила она и окинула Инеж затуманенным взглядом. – Ты проснулась. – Быстро выпрямилась. – О святые, ты проснулась!
И тут Нина разрыдалась.
Инеж попыталась сесть, но ей едва удалось поднять голову.
– Нет, нет, – возразила Нина. – Не шевелись, тебе нужен отдых.
– С тобой все хорошо?
Девушка засмеялась сквозь слезы.
– Да. Это ведь не меня пырнули ножом. Не знаю, что со мной не так. Просто убивать людей гораздо легче, чем пытаться вернуть их к жизни.
Инеж моргнула, и обе начали смеяться.
– Ой-ой-ой, – простонала она. – Не смеши меня, это ужасно больно.
Нина поморщилась.
– А ты как себя чувствуешь?
– Больно, но терпимо. Пить хочу.
Нина поднесла ей кружку с ледяной водой.
– Свежая. Вчера шел дождь.
Инеж осторожно сделала глоток, пока Нина держала ей голову.
– Как долго я была в отключке?
– Три дня, почти четыре. Джеспер сводил нас с ума. Не помню, чтобы он хоть две минуты просидел спокойно. – Девушка резко встала. – Нужно сказать Казу, что ты очнулась! Мы думали…
– Подожди, – Инеж схватила ее за руку. – Мы… мы не могли бы сказать ему чуть позже?
Нина присела и недоуменно посмотрела на нее.
– Конечно, но…
– Хотя бы не ночью, – Инеж замолчала на секунду. – Сейчас ночь?
– Да. Недавно минула полночь.
– Вам известно, кто напал на нас в гавани?
– Пекка Роллинс. Он нанял Черных Пик и Портовых Лезвий, чтобы помешать нам отплыть от Пятой гавани.
– Как он узнал, откуда мы будем отплывать?
– Мы пока не выяснили.
– Я видела Омена…
– Он мертв. Каз убил его.
– Правда?
– Каз убил многих. Ротти видел, как он пошел за Черными Пиками, которые загнали тебя на контейнеры. Если не ошибаюсь, он сказал так: «Крови было достаточно, чтобы перекрасить сарай в красный цвет».
Инеж закрыла глаза.
– Столько смертей… – в Бочке она все время кружила над ними. Но так близко смерть к ней еще не подбиралась.
– Он боялся за тебя.
– Каз ничего не боится.
– Видела бы ты его лицо, когда он принес тебя ко мне.
– Я очень ценная инвестиция.
У Нины отвисла челюсть.
– Только не говори, что это он тебе так сказал!
– Конечно, сказал. Ну, ладно, про «ценную» уже я добавила.
– Идиот.
– Как Матиас?
– Тоже идиот. Как думаешь, сможешь немного поесть?
Инеж покачала головой. Есть не хотелось.
– Попытайся, – настаивала Нина. – От тебя мало что осталось.
– Пока я просто хочу отдохнуть.
– Конечно. Я выключу свет.
Инеж вновь за ней потянулась.
– Не надо. Я не хочу снова спать.
– Я бы тебе что-нибудь почитала, будь здесь книга. В Малом дворце есть один сердцебит, который может часами декламировать эпос. Вот тогда бы ты пожалела, что не умерла.
Инеж засмеялась и скривилась.
– Просто побудь со мной.
– Хорошо. Раз ты хочешь поболтать, расскажи, почему ты не сделала татуировку с кубком и вороном.
– С легких вопросов начинаешь?
Нина скрестила ноги и подперла голову руками.
– Я жду.
Инеж помолчала какое-то время.
– Ты видела мои шрамы. – Нина кивнула. – Когда Каз уговорил Пера Хаскеля выкупить меня из «Зверинца», первым делом я свела татуировку с пером павлина.
– Кто бы это ни сделал, работал он из рук вон плохо.
– Это был не корпориал и даже не медик.
Просто один недалекий мясник, который работал с самыми отчаянными жителями Бочки. Он дал ей глотнуть виски, после чего просто срезал кожу, оставляя сморщенные раны на ее предплечье. Инеж было плевать. Боль подарила ей свободу. В «Доме экзотики» любили обсуждать ее кожу. Цвета кофе со сливками. Как блестящая карамель. Нежная, как шелк. Девушка радовалась каждому порезу и каждому шраму.
– Каз сказал, что я ничего не обязана делать, кроме как приносить пользу.
Он научил ее взламывать сейфы, чистить карманы, работать с ножом. Подарил ей первый клинок, который она назвала Санкт-Петром – не такой симпатичный подарок, как дикая герань, но зато практичный.
«Может, я воспользуюсь им против тебя», – сказала она тогда.
Парень вздохнул.
«Если бы только ты действительно была такой кровожадной». Она так и не поняла, была это шутка или нет.
Инеж слегка подвинулась на столе. Движение приносило боль, но не сильную. Учитывая, как глубоко вошло лезвие, руками Нины, должно быть, руководили сами святые.
– Каз обещал, что если я проявлю себя, то смогу присоединиться к «Отбросам». Я так и сделала. Но от татуировки отказалась.
Нина подняла брови.
– Я не знала, что это необязательно.
– Вообще-то это не так. Знаю, некоторые не поймут, но Каз сказал… что это мой выбор и он не хочет быть тем, кто снова поставит на мне тавро.
Но он сделал это, по-своему, несмотря на все благие намерения. Чувства к Казу Бреккеру – наивысшая глупость. Инеж это знала. Однако он спас ее и увидел в ней потенциал. Он поставил на нее все, а это что-то да значило… даже если он действовал из своих собственных, эгоистичных побуждений. Он даже окрестил ее Призраком.
«Мне не нравится, – сказала она. – Звучит так, будто я труп».
«Фантом», – поправил он.
«Разве ты не хотел, чтобы я стала твоим пауком? Почему бы не остановиться на этом?»
«Потому что в Бочке много пауков. Кроме того, враги должны тебя бояться, а не думать, что могут раздавить тебя носком ботинка».
«Мои враги?»
«Наши враги».
Каз помог ей обрести легенду, ставшую ее броней, чем-то большим и пугающим, чем та девчонка, которой она была. Инеж вздохнула. Ей больше не хотелось думать о Бреккере.
– Не молчи, – обратилась она к Нине.
– У тебя глаза слипаются. Лучше поспи.
– Не люблю корабли. С ними связаны плохие воспоминания.
– И у меня.
– Тогда спой мне что-нибудь.
Нина рассмеялась.
– Помнишь, я говорила, что ты пожалеешь, что выжила? Поверь, ты не хочешь слышать, как я пою.
– Ну пожалуйста?
– Я знаю только народные равкианские и керчийские застольные песни.
– Давай застольные. Что-нибудь повульгарней.
Нина фыркнула.
– Только ради тебя, Призрак. – Она прочистила горло и начала: – Могучий юный капитан, храбро он плывет. Солдат, матрос и молодец – и даже не блюет…
Инеж захихикала и схватилась за бок.
– Ты права. Воешь, как пес на морозе.
– Я предупреждала!
– Продолжай.
У Нины действительно не было слуха. И все же в этот момент она была якорем, державшим Инеж на корабле. Ей не хотелось вспоминать свое последнее путешествие по морю, но с воспоминаниями было трудно бороться.
Инеж даже не должна была находиться в фургоне в то утро, когда работорговцы поймали ее. Ей было четырнадцать, и ее семья проводила время на побережье Западной Равки, наслаждаясь морскими пейзажами и выступая на карнавале на окраине Ос Керво. В момент похищения она должна была помогать отцу чинить сети. Но в то утро на нее напала лень, и она позволила себе полежать еще несколько минут, понежиться под тонким хлопковым одеялом и послушать шум волн.
Когда в двери каравана появился мужской силуэт, она даже не подумала бежать. Просто пробормотала: «Папа, ну еще пять минут».
Затем ее схватили за ноги и потащили из фургона. Она сильно стукнулась головой об землю. Мужчин было четверо – крепкие мореплаватели. Когда девочка попыталась закричать, ей засунули кляп в рот и связали руки. Затем один из нападающих закинул ее на плечо, и они сели в лодку, пришвартованную у пещеры.
Позже Инеж узнала, что побережье было излюбленным местом работорговцев. Они увидели сулийский караван со своего корабля и приплыли после рассвета, когда лагерь почти опустел.
Остальную часть поездки Инеж слабо помнила. Ее бросили в грузовой трюм к другим детям – кто-то был младше, кто-то постарше. По большей части там находились девочки, хотя было и несколько мальчиков. Она оказалась единственной сулийкой, но некоторые дети знали равкианский и рассказали истории собственного похищения. Одного забрали с отцовской верфи, другая играла в лагуне и отошла слишком далеко от друзей. Еще одну девочку продал старший брат, чтобы оплатить свой карточный долг. Матросы общались на неизвестном ей языке, но один из мальчиков уверял, что их везут на самый большой внешний остров Керчии, где продадут частным лицам или в дома удовольствий Кеттердама и Нового Зема. На аукцион съезжались со всех уголков земли. Инеж полагала, что работорговля в Керчии нелегальна, но, как оказалось, она вполне процветала.
Она так никогда и не увидела аукциона. Когда они наконец пришвартовались, Инеж отвели на палубу и передали самой красивой женщине, которую она когда-либо видела – высокой блондинке с карими глазами и пышными волосами.
Женщина подняла фонарь и окинула Инеж оценивающим взглядом – затем проверила зубы, грудь, даже ноги. Потом дернула девочку за спутанные волосы.
– Придется их сбрить, – сказала она и отошла назад. – Симпатичная. Костлявая и плоская, как доска, но зато с безупречной кожей.
Она отвернулась, чтобы поторговаться с моряками, а Инеж продолжила стоять, прижимая связанные руки к груди. Никто не поправил ей рубашку, и юбка оставалась задранной до талии. Девочка видела, как мерцает лунный свет на волнах небольшой бухты. «Прыгай, – подумала она. – Что бы ни ждало тебя на дне моря, это лучше, чем твоя дальнейшая судьба с этой женщиной». Но ей не хватило смелости.
Девушка, которой она стала, прыгнула бы без раздумий и, возможно, даже забрала бы одного из работорговцев с собой. Или же она сама себя обманывала? Инеж словно оцепенела, когда Танте Хелен подошла к ней в Западном Обруче. Она не была в тот момент сильнее или храбрее, чем та напуганная сулийская девчонка, которую парализовало от стыда на палубе корабля.
Нина продолжала петь о моряке, покинувшем свою любимую.