Когда они поднимались на четвертый этаж, сверху вдруг раздались громкие шаги и голоса. Нина и Каз спешно вернулись на третий и скользнули за дверь, ведущую к камерам. Заключенный в ближайшей к ним камере начал кричать. Нина быстро подняла руку и перекрыла ему воздух. Он уставился на нее выпученными глазами и зацарапал шею. Девушка замедлила пульс, отправляя узника в сон, и ослабила давление на гортань, чтобы он мог дышать. Им нужно, чтобы он замолчал, а не умер.
Шум возрос, когда стражники начали спускаться по лестнице, громкое звучание фьерданского эхом отдавалось от стен. Нина задержала дыхание, наблюдая за дверью с поднятыми руками. У Каза не было оружия, но он занял оборонительную позицию на случай, если дверь распахнется. Но стражники продолжили спускаться на второй этаж.
Когда звуки стихли, Каз подал ей сигнал, и они снова вышли за дверь. Закрыли ее как можно тише и продолжили подъем.
Добравшись до верхнего этажа, они услышали, как часы пробили семь раз. Прошел ровно час с момента, как они отключили пленников в зоне ожидания. Осталось сорок пять минут, чтобы осмотреть камеры для особо опасных заключенных, встретиться на площадке и вернуться в подвал. Каз указал ей на левый коридор, а сам пошел направо.
Когда Нина вошла, дверь громко заскрипела. Здесь лампы были размещены далеко друг от друга, и тени между ними пролегали довольно густые, так что в них можно было прятаться. Девушка убеждала себя, что нужно радоваться такому укрытию, но не могла отрицать, что все это выглядело жутко. Камеры тоже оказались другими: вместо железных решеток – двери из твердой стали. В каждой из них на уровне глаз находилась смотровая решетка. Ну, на уровне глаз фьерданца. Нина была высокой, но ей все равно приходилось подниматься на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь.
Большинство заключенных спали или отдыхали, свернувшись в углу или лежа на спине с закинутой на глаза рукой, чтобы защититься от тусклого света из коридора. Некоторые сидели, прислонившись к стене, и безучастно смотрели в пустоту. Иногда она видела кого-то, кто ходил взад-вперед по камере, и быстро отступала. Никто из них не был шуханцем.
– Айор? – крикнул один из них на фьерданском. Нина не ответила ему и пошла дальше с колотящимся сердцем.
Что, если Бо Юл-Баюр действительно в одной из этих камер? Маловероятно, но все же… она могла бы убить его прямо здесь, окунуть в глубокий, безболезненный сон и просто остановить ему сердце. Казу скажет, что не нашла ученого. Но если он найдет его первым? Возможно, ей придется ждать, пока они не сбегут из Ледового Двора, чтобы найти способ. По крайней мере, она могла рассчитывать на помощь Матиаса. До чего же странную, грустную сделку они заключили.
Но чем больше Нина ходила по коридорам, тем меньше оставалось надежды, изначально и так крошечной, что ученый окажется здесь. «Еще один ряд камер, – подумала она, – а затем обратно в подвал с пустыми руками». Вот только, свернув в последний коридор, она увидела, что он короче остальных. На месте камер находилась стальная дверь, из-под которой лился яркий свет.
Нина почувствовала беспокойство, когда приблизилась к ней, но заставила себя открыть дверь. Ей пришлось сощуриться от ослепительного света. Он был резким – ясным, как солнечный луч, но без его тепла, – и ей не удавалось найти его источник. Дверь со свистом стала закрываться. В последнюю секунду девушка повернулась и схватила ее за край. Что-то подсказывало, что понадобится ключ, чтобы открыть ее изнутри. Нина поискала взглядом что-нибудь, чем можно подпереть дверь, но пришлось довольствоваться куском ткани с ее тюремных штанов, который она запихнула в щель.
В этом месте было что-то странное. Стены, пол и потолок – такие белые и чистые, что на них больно смотреть. Половина одной из стен была выложена панелями из гладкого, идеального стекла. «Работа фабрикатора». Прямо как стеклянное ограждение, окружающее ту мерзкую оружейную выставку. Ни один фьерданский ремесленник не мог изготовить столь чистую поверхность. Для ее создания использовалась сила гришей, Нина это чувствовала. Бывали гриши-отшельники, не служившие ни одной державе, которых могли нанять для работы на фьерданское государство. Но выжили ли они после такого поручения? Скорее, стали рабами.
Нина сделала пару шагов внутрь комнаты. Оглянулась через плечо. Если в коридор зайдет охранник, ей будет негде спрятаться. «Так шевелись же, Нина!»
Она заглянула в первое окошко. Камера оказалась такой же белой, как все помещение, и освещалась тем же ярким светом. В ней никого и ничего не было – ни лавки, ни умывальника, ни ведра. Единственное, что нарушало эту белизну, – сток в самом центре пола, вокруг которого виднелись красные пятна.
Девушка перешла к другой камере. Она была точно такой же, как предыдущая. И следующая тоже. Но тут что-то привлекло ее внимание: рядом со стоком валялась монета… нет, не монета, пуговица! Крошечная серебряная пуговица, украшенная крылом, – символ шквального-гриша. Ее руки покрылись мурашками. Эти камеры были созданы рабами-гришами для пленников-гришей? Стекло, стены и пол могли выдержать силу фабрикатора? В помещении не было ничего металлического. Не было канализации, труб, по которым текла бы вода, которой могли бы злоупотребить проливные. Нина подозревала, что стекло, в которое она вглядывалась, было зеркальным с другой стороны, чтобы сердцебит в камере не мог найти цель. Это помещение было выстроено специально для гришей. Для нее.
Девушка быстро развернулась на пятках. Бо Юл-Баюра здесь не было, и она хотела как можно скорее покинуть это место. Она вытащила кусок ткани из щели и мигом вылетела за дверь, даже не останавливаясь, чтобы посмотреть, закрылась ли она. После ослепительной яркости коридор с железными камерами казался еще темнее. Нина постоянно спотыкалась, пока бежала той же дорогой, которой пришла. Она знала, что ведет себя неосмотрительно, но в ее голове застыл образ белого помещения. «Сток. Пятна вокруг него. Там пытали гриша? Заставляли признаться в преступлениях против человечества?»
Она изучала фьерданцев – их лидеров, их язык. Даже мечтала о том, как проникнет в Ледовый Двор в качестве шпионки и нанесет удар по сердцу их нации, которая так ненавидела ей подобных. Но, оказавшись здесь, она просто мечтала поскорее уйти. Нина привыкла к Кеттердаму и приключениям, которые вошли в ее жизнь вместе с Отбросами, к беззаботной жизни в «Белой розе». Но чувствовала ли она там себя в безопасности? В городе, где нельзя даже пройти по улице без оглядки. «Я хочу домой». Тоска по родине накрыла ее так внезапно, что стало физически больно. «Хочу вернуться в Равку».
Эльдерклок тихо отбил три четверти. Нина опаздывала. Тем не менее, она намеренно сбавила темп, прежде чем выйти на лестничную площадку. Там никого не было, даже Каза. Она заглянула в соседний коридор, чтобы посмотреть, не идет ли он. Никого – железные двери, темные тени и ни намека на Бреккера.
Нина стала ждать, не зная, что еще делать. Они должны были встретиться на лестничной площадке в сорок пять минут. Что, если он попал в беду? Она заколебалась, но затем все же поспешила по коридору, который, по плану, должен был обследовать Каз. Девушка пронеслась мимо камер, по извивающимся коридорам, но Бреккера нигде не встретила.
«Хватит», – подумала Нина, дойдя до конца второго коридора. Либо Каз бросил ее и уже спустился к остальным, либо его поймали и куда-то увели. В любом случае ей нужно вернуться к мусоросжигателю. Как только она встретится с остальными, они что-нибудь придумают.
Девушка поспешила обратно по коридорам и распахнула дверь на лестничную площадку. У лестницы стояли, болтая, два стражника. На секунду они просто уставились на нее, разинув рты.
– Стен! – крикнул один на фьерданском, приказывая ей остановиться, пока они тянулись к оружию. Нина вскинула обе руки, сжимая пальцы в кулаки, и мужчины повалились на спины. Один приземлился на площадке, но другой свалился вниз по лестнице и случайно выстрелил из ружья. Просвистели пули, врезаясь в каменные стены, и звук эхом раскатился по пролету. Каз ее убьет. Да она сама его убьет!
Нина промчалась мимо трупов охранников и спустилась на два пролета. На третьем этаже двери распахнулись, и на площадку выбежал еще один стражник. Нина крутанула руками в воздухе, и его шея сломалась с громким хрустом. Девушка побежала вниз еще до того, как тело мужчины коснулось земли.
Тут-то и начал звонить Эльдерклок. Не стабильно выбивать новый час, а пронзительно вопить, сотрясая все вокруг, – это был сигнал тревоги.
Инеж посмотрела вверх, в темноту. Высоко над ней маячил небольшой серый лоскуток вечернего неба. Лезть шесть этажей вверх в темноте, со скользкими от пота ладошками и адским пламенем, пылающим внизу. Без страховки в виде сетки и с тяжелой веревкой. «Лезь, Инеж».
Подниматься наверх лучше всего с голыми руками, но стены мусоросжигателя были слишком горячими, чтобы она могла себе это позволить. Поэтому Уайлен и Джеспер помогли ей достать перчатки Каза из баков. Девушка на секунду замешкала. Каз бы сказал ей просто надеть перчатки и делать все, что потребуется, чтобы выполнить работу. Тем не менее она чувствовала себя до странного виноватой, когда натянула на руки эластичную черную кожу, – будто прокралась в его комнату без разрешения и прочитала письма, валяясь на чужой кровати. У перчаток не было подкладки, а на кончиках пальцев находились едва заметные разрезы. «Для ловкости рук, – догадалась она, – чтобы чувствовать монеты или карты и лучше взламывать замки. Касание без касания».
Времени на то, чтобы привыкнуть к слишком большим перчаткам, не было. Кроме того, она множество раз взбиралась в варежках, когда от кеттердамских зим немели руки. Инеж поджала пальцы в своих кожаных тапочках, наслаждаясь знакомым ощущением родной обуви, и попрыгала на резиновой подошве, бесстрашная и готовая действовать. Жар – это пустяк, всего лишь небольшое затруднение. А вес семидесятифутовой веревки, обвязанной вокруг ее тела? Она – Призрак. Ей доводилось бывать в ситуациях и похуже. Девушка уверенно залезла в дымоход.