– У мальчиков из Бочки нет родителей. Мы рождаемся в гавани и вылезаем из каналов.
Сулийка покачала головой. Посмотрела, как меняется и дышит море – каждая волна словно вдох. Вдали виднелся горизонт – едва заметная разница между черным небом и еще более черным морем. Девушка подумала о родителях. Они разлучились почти три года назад. Изменились ли они? Сможет ли она снова стать их дочерью? Наверное не сразу. Но ей хотелось сидеть с отцом на ступеньках фургона и есть фрукты с деревьев. Хотелось увидеть, как мама стряхивает мел с рук, прежде чем приступить к приготовлению ужина. Хотелось взглянуть на высокую южную траву и бескрайнее небо над Сикурзойскими горами. Что-то, в чем она нуждалась, ждало ее там. А в чем нуждался Каз?
– Скоро ты станешь богатым. Что будешь делать, когда не останется больше крови, которую можно пролить, и возмездия, которое нужно совершить?
– Подобные вещи никогда не заканчиваются.
– Больше денег, больше хаоса, больше долгов, которые нужно вернуть. Неужели ты никогда не мечтал о чем-то другом?
Он ничего не ответил. Что выжгло всю надежду в его сердце? Возможно, она никогда не узнает.
Инеж повернулась, чтобы уйти. Каз схватил ее за руку и прижал ее к поручням. Он не смотрел на девушку.
– Останься, – произнес парень грубым, как камень, голосом. – Останься в Кеттердаме. Останься со мной.
Инеж посмотрела на руку в перчатке, вцепившуюся в нее. Все в ней хотело ответить «да», но она не согласится на такую мелочь, особенно после всего, через что ей пришлось пройти.
– Какой в этом смысл?
Он сделал вдох.
– Я хочу, чтобы ты осталась. Я хочу… я хочу тебя.
– Ты хочешь меня. – Инеж обдумала эти слова. Ласково сжала его руку. – И как ты сможешь быть со мной, Каз?
Тогда он наконец-то поднял взгляд – горящие глаза свирепо смотрели на нее, губы сжались в тонкую линию. С таким лицом он шел в бой.
– Как ты сможешь быть со мной? – повторила она. – Полностью одетым, в перчатках, отвернув голову, чтобы наши губы никогда не соприкоснулись?
Парень отпустил ее руку. Его плечи ссутулились, взгляд наполнился злостью и стыдом, когда он повернулся лицом к морю.
Может, она смогла наконец произнести эти слова именно потому, что Бреккер стоял к ней спиной:
– Я буду с тобой, если ты скинешь броню, Каз Бреккер. Или не буду вовсе.
«Ответь, – мысленно взмолилась Инеж. – Дай мне повод остаться». Несмотря на его эгоизм и жестокость, Каз оставался мальчиком, который спас ее. Инеж хотелось верить, что он тоже достоин спасения.
Снасти заскрипели. Облака разошлись перед луной, а затем снова собрались вокруг нее.
Инеж оставила Каза наедине с завывающим ветром. До рассвета еще много времени.
Боли начались после рассвета. Через час уже казалось, что ее кости пытаются вырваться из суставов. Нина лежала на том же столе, за которым исцеляла ножевые ранения Инеж. Ее чувства все еще были достаточно обострены, чтобы она могла учуять медный запах крови сулийки, перебивавший аромат чистящего средства, которым Ротти оттирал дерево. Кровь пахла Инеж.
Рядом сидел Матиас. Он пытался взять ее за руку, но боль была слишком сильной. Когда его и ее кожа соприкасались, Нине казалось, что плоть саднит. Все выглядело неправильным. Все чувствовалось неправильным. Ее мысли занимал только сладкий, жженый вкус парема. В горле свербело. Собственная кожа казалась врагом.
Когда начались судороги, Нина умоляла Матиаса уйти.
– Не хочу, чтобы ты видел меня такой, – сказала она, пытаясь перевернуться на бок.
Он смахнул влажные пряди с ее лба.
– Насколько все плохо?
– Плохо. – Но она знала, что будет еще хуже.
– Хочешь попробовать юрду? – Кювей предположил, что маленькие дозы обычной юрды могут помочь Нине пережить этот день.
Она покачала головой.
– Я хочу… хочу… святые, почему здесь так жарко?! – Затем, несмотря на боль, девушка попыталась сесть. – Не давай мне вторую дозу. Что бы я ни говорила, Матиас, сколько бы ни умоляла. Я не хочу быть, как Нестор, или как те гриши в камерах.
– Нина, Кювей сказал, что воздержание может убить тебя. Я не позволю тебе умереть.
Кювей. В Сокровищнице Матиас сказал: «Он один из нас». Ей понравилось это слово. Нас. Слово без барьеров и границ. Оно наполняло надеждой.
Девушка откинулась на спину, и все ее тело взбунтовалось. Одежда стала, как битое стекло.
– Я бы убила всех дрюскелей до последнего.
– Мы все несем наши грехи, Нина. Мне нужно, чтобы ты выжила, дабы искупить свои.
– Ты же знаешь, что можешь сделать это и без меня.
Парень уткнулся головой в руки.
– Но не хочу.
– Матиас, – ласково произнесла она, проводя пальцами по его коротким волосам. Больно. Мир делал ей больно. Прикасаться к нему было больно, но она все равно это сделала. Кто знает, представится ли ей когда-нибудь еще такая возможность. – Я ни о чем не жалею.
Фьерданец взял ее за руку и нежно поцеловал костяшки пальцев. Нина скривилась, но когда он попытался отодвинуться, то лишь крепче вцепилась в него.
– Останься, – попросила девушка. Из ее глаз покатились слезы. – Останься со мной до конца.
– И даже после, – ответил он. – Навсегда.
– Я хочу снова почувствовать себя в безопасности. Хочу вернуться домой, в Равку.
– Значит, я отвезу тебя туда. Будем поджигать изюм, или что вы там, безбожники, делаете забавы ради.
– Фанатик, – слабо выдавила она.
– Ведьма.
– Варвар.
– Нина, – прошептал Матиас, – моя маленькая красная птичка. Не улетай.
Пока шхуна мчалась на юг, весь экипаж, казалось, нес вахту. Все общались вполголоса, тихо ступая по палубе. Джеспер волновался о Нине ничуть не меньше остальных, – ну, не считая Матиаса, разве что, – но это почтительное молчание было для него невыносимо. Ему требовалось во что-то выстрелить.
«Феролинд» напоминал корабль-призрак. Матиас не отходил от Нины и попросил Уайлена помочь ухаживать за ней. Хотя тот и не любил химию, о настойках и смесях он знал больше, чем кто-либо на корабле, за исключением Кювея, но Матиас не понимал и половины из того, что говорил шуханец. Джеспер не виделся с Уайленом с тех пор, как они покинули джерхольмскую гавань, и должен был признать, что соскучился по их перепалкам с маленьким купцом. Кювей оказался довольно дружелюбным, но его керчийский оставлял желать лучшего, да и, похоже, он не любил много говорить. Иногда он просто выходил ночью на палубу и молча стоял рядом с Джеспером, глядя на волны. Это слегка нервировало. Одна Инеж была разговорчива, и то только потому, что начала проявлять огромный интерес ко всему, что касалось мореплавания. Большую часть времени она проводила со Шпектом и Ротти, учась вязать узлы и управлять парусами.
Джеспер всегда знал, что у них было мало шансов вернуться домой из этого путешествия. Их могли запереть в камерах Ледового Двора или насадить на пики. Но он полагал, что, если им удастся невозможное и они спасут Юл-Баюра, а затем доберутся до «Феролинда», дорога домой будет похожа на вечеринку. Они будут пить все, что Шпект, возможно, протащил на корабль, доедать ириски Нины, вспоминать самые опасные моменты и каждую маленькую победу. Но он никак не мог предвидеть, что их загонят в угол в гавани, и уж точно не представлял, на что пойдет Нина, чтобы вытащить их из этой передряги.
Джеспер беспокоился о девушке, но мысли о ней вызывали у него чувство вины. Когда они поднялись на шхуну и Кювей объяснил, как действует парем, тоненький голосок в его голове сказал, что он тоже должен был предложить принять порошок. Хоть он и был неопытным фабрикатором, возможно, он бы смог помочь Нине очистить организм от парема и освободить ее. Но это был голос героя, а Джеспер давно понял, что у него нет никаких задатков героя. Черт возьми, герой бы вызвался принять парем, еще когда они противостояли фьерданцам в гавани!
Когда на горизонте появилась Керчия, земенец почувствовал странную смесь облегчения и тревоги. Скоро их жизнь изменится таким образом, который до сих пор казался ему нереальным.
Когда они сбросили якорь и наступила ночь, Джеспер спросил, нельзя ли ему поплыть с Казом и Ротти к Пятой гавани. Они в нем не нуждались, но ему отчаянно хотелось отвлечься.
Кеттердам встретил их привычным столпотворением – с кораблей у доков выгружали товары; туристы, солдаты в увольнении выходили на берег и нескончаемым потоком, смеясь и перекрикиваясь, направлялись в Бочку.
– Выглядит точно так же, как в день нашего отплытия, – сказал Джеспер.
Каз поднял бровь. Он снова надел свой гладкий черно-серый костюм и безупречный галстук.
– А чего ты ждал?
– Даже не знаю, – признал парень.
Но он чувствовал, что изменился, несмотря на привычную тяжесть револьверов с перламутровыми рукоятками на бедрах и ружья за спиной. Он не мог забыть ту проливную, кричащую во дворе дрюскелей, с черными точками на лице. Джеспер посмотрел вниз, на свои руки. Хотел ли он быть фабрикатором? Жить, как один из них? Он не мог изменить свою сущность, но хотел ли он развивать свою силу или продолжать скрывать ее?
Каз оставил Ротти с Джеспером в доке, а сам отправился на поиски посыльного, чтобы передать сообщение Ван Эку. Джеспер хотел пойти с ним, но Бреккер приказал остаться. Сильно раздосадованный этим, парень воспользовался возможностью размять ноги и почувствовал на себе взгляд Ротти. Что-то ему подсказывало, что это Каз попросил того не спускать глаз со стрелка. Он что, думал, что Джеспер рванет прямиком в ближайший игорный дом?
Парень поднял взгляд к затянувшемуся облаками небу. Чего уж тут скрывать? Его же действительно посещала такая соблазнительная мысль. Руки аж чесались, так хотелось взяться за карты. Может, ему действительно стоит уехать из Кеттердама. Как только он получит деньги и выплатит долги, он сможет податься в любое место мира. Даже в Равку. Оставалось надеяться, что Нина поправится, и, когда она придет в себя, Джеспер сядет с ней, поговорит и обсудит этот вариант. Необязательно уезжать прямо сейчас, но он же должен когда-нибудь побывать там, верно?