— Не надо. Скажи, что я заеду за ней в одиннадцать. И еще, Ася…
— Да?
— Хоть это и против твоих принципов, но я прошу тебя, не говори ей ничего.
— Конечно.
Закончив готовить ужин, Настя на цыпочках подошла к комнате и заглянула в приоткрытую дверь. Даша сосредоточенно раскладывала ее одежду: светлые и темные блузки и пиджаки — на диван, светлые и темные юбки и брюки — на одно кресло, платья — на другое, шарфы, косынки, пояса и прочие аксессуары — на письменный стол, рядом с компьютером.
— Дарья, ужин готов, — позвала Настя, отступив на несколько шагов назад к кухне.
Наскоро поужинав, они приступили с тому, что Настя ненавидела всей душой, — к примерке одежды. Благодаря безупречному вкусу Настиной матери Надежды Ростиславовны, работавшей в Швеции, присылаемые и привозимые ею вещи были элегантными, хорошо сидели на высокой худощавой фигуре и отлично сочетались друг с другом. Даше довольно быстро удалось подобрать по меньшей мере четыре туалета, в которых не стыдно было идти не только на собственную свадьбу, но и на прием в английское посольство. Особенно изысканным выглядело длинное жемчужно-серое платье с мышиного цвета шелковым пиджаком.
— К этим нарядам нужно тщательно краситься, — недовольно сказала Настя, рассматривая себя в зеркале. — Моей бесцветной физиономией можно испортить любой туалет. И волосы придется подкрашивать, чтобы не сливались с пиджаком.
— Ну что ты выдумываешь! — возмущалась Даша. — У тебя прекрасные волосы платинового цвета, ни с чем они не сливаются.
— Не платиновые, а серые, — невозмутимо поправила ее Настя. — Не надо мне льстить.
— Я не льщу, я правду говорю. И почему ты так себя не любишь?
— А за что мне себя любить? За лицо, которое невозможно запомнить, настолько оно невыразительное и неяркое? За блеклые глаза? За белесые брови и ресницы? Раскрой глаза, Дашенька! Другое дело, что у меня нет никаких комплексов по поводу собственной непривлекательности. Я знаю, что могу, затратив пару часов, превратиться в красотку супер-экстра-класса, и иногда делаю это, когда очень нужно бывает. Но вообще-то мне лень этим заниматься, мне неинтересно, как я выгляжу и нравлюсь ли мужчинам.
— А что тебе интересно?
— У, это долго рассказывать, — рассмеялась Настя. — Вот ты, например, весну любишь?
— Очень, — тряхнула головой Даша.
— Когда идешь по улице, думаешь о том, что весна, апрель, небо, подснежники и все такое?
— Конечно. Думаю об этом и радуюсь, стараюсь дышать поглубже, чтобы весну в себя вобрать. А ты?
— А я, солнышко, моральный урод. Вот иду я сегодня по улице и думаю о том, что в марте в Московской области совершены четыре убийства, и апрель начался с точно такого же убийства, и интересно мне, как наступление весны повлияет на этого загадочного убийцу. Станет ли он более агрессивным, как это случается с людьми, у которых была плохо залеченная черепно-мозговая травма, или смягчится и отвлечется на какую-нибудь любовную историю. Скажется ли перемена погодных и природных условий за городом на его преступной активности. И скажется ли та же самая перемена на наших возможностях поймать наконец эту сволочь.
— Слушай, а про свою свадьбу ты хоть иногда вспоминаешь?
— Конечно, каждый день. Как только новое преступление совершается или начинается запарка, я думаю: хорошо, что я не сегодня замуж выхожу. Вот чует мое сердце, тринадцатого мая, в ту минуту, как мне из дома выходить нужно будет, случится какое-нибудь преступление века, и я начну маяться, что вместо того, чтобы ехать на место происшествия, посмотреть все своими глазами и начинать работать, должна ехать в какой-то дурацкий загс на какую-то дурацкую свадьбу.
— Не на какую-то дурацкую, а на твою собственную, — с упреком поправила ее Даша. — Нельзя же быть такой бездушной, Анастасия.
— Я не бездушная, я просто неправильно устроена, — возразила Настя. — Например, за тех людей, которых еще может погубить этот подмосковный убийца, у меня знаешь как душа болит. Ноет не переставая. Все, Дашуня, давай убирать на место это пиршество тряпья, через двадцать минут твой ненаглядный за тобой приедет.
— Так на чем ты остановилась? Выбрала что-нибудь или мне еще раз приехать?
— Не знаю я, солнышко, не могу решить. Я бы предпочла вариант, при котором мне придется минимально трудиться над лицом и волосами. Серый комплект, конечно, очень хорош, но он и очень обязывает к макияжу и прическе.
— Ладно, я поняла, что ты хочешь, — вздохнула Даша. — Вот, смотри. Берешь короткую черную юбку вот от этого костюма, черную блузку с воротником «апаш» и длинный белый пиджак вот от этого костюма. Запомнила?
— Ну, — кивнула Настя, внимательно наблюдая за Дашей. — А другую блузку нельзя? Ту, у которой высокий закрытый ворот, она мне больше нравится.
— Мало ли что тебе больше нравится. Тебе вообще понравилось бы ходить голой, чтобы не тратить силы на одевание. Лентяйка несчастная! Закрытый высокий ворот для дневного торжества не годится, нужно обязательно открыть шею и повесить на нее что-нибудь изящное, но безумно дорогое. Например, бриллиант в платине.
— Бриллиант в платине?!
Настя от души расхохоталась.
— Ну и замашки у тебя, — проговорила она, отирая выступившие от смеха слезы. — Ты в своем магазине привыкла иметь дело с женами миллионеров, а я — простой российский мент, и вся моя зарплата с надбавками и процентами за выслугу лет не превышает ста пятидесяти долларов великой страны США. У меня есть золотой браслет и золотые серьги с изумрудами, которые мне Лешка подарил, и еще золотая цепочка. Но это все. И в ближайшие годы новых поступлений не предвидится.
— Ты с ума сошла! — возмутилась Даша. — Разве можно к черно-белому комплекту надевать золото? Ни одна уважающая себя женщина себе этого не позволит. Если нет платины, тогда серебро, только очень хорошее. И обязательно в гарнитуре — колье, браслет, серьги. Кольца не надевай.
— Почему?
— Все-таки это свадьба, а не поход в кино, и обручальное кольцо должно быть в этот день главным и единственным. Но маникюр должен быть безупречным, не забудь. И не вздумай красить ногти чем-нибудь пошло-розовым или красным.
— А чем надо? — озадаченно спросила Настя, вытягивая перед собой руки и внимательно разглядывая длинные пальцы с миндалевидными ногтями.
— Серебристо-белым лаком в три-четыре слоя. Купи «Орифлейм» или «Артмалик», они хорошо ложатся и долго держатся.
— И ты думаешь, что в короткой черной юбке и длинном белом пиджаке я смогу не надрываться над приведением в порядок своей физиономии и головы? — недоверчиво уточнила Настя, собирая отложенные Дашей вещи на отдельную вешалку, чтобы потом не перепутать.
— Конечно, — уверенно ответила та. — Короткая юбка откроет ноги, а женщина, у которой такие потрясающие ноги, имеет право быть сколь угодно некрасивой, потому что твои ноги вообще затмевают все. Только не забудь про телесные колготки и туфли на высоком каблуке. Во-вторых, черная блузка подчеркнет твою бледную кожу и сделает ее ослепительно белой. Опять-таки, обладательница такой кожи может себе позволить не быть похожей на Лоллобриджиду. Белый пиджак и украшения создадут ощущение праздника и торжественности. Вот и вся премудрость.
Настя, слушая ее, запихивала на антресоли чемоданы и дорожные сумки. Внезапно один из чемоданов выскользнул из ее рук и упал на пол, больно ударив ее по ноге.
— Уй-й! — взвыла она, сев на пол и схватившись руками за место ушиба.
— Больно? — испуганно спросила Даша, кидаясь к ней.
Настя не ответила. Она сидела на полу, согнув одну ногу и обхватив руками щиколотку, и покачивалась, словно впала в транс. Глаза ее были устремлены куда-то в угол, а на лице застыло выражение недоумения и обиды. Даша попыталась проследить за ее взглядом, но в том углу, куда смотрели Настины светлые и вдруг ставшие огромными глаза, она ничего не увидела, кроме пары домашних шлепанцев сорок пятого размера, принадлежавших, судя по всему, будущему мужу Алексею Чистякову.
— Ты что, Настя? — повторила Даша, осторожно касаясь ее плеча.
— Ничего, — ответила она лишенным интонаций голосом. — Как просто. Юбка от одного костюма, пиджак от другого, бесхозная блузка, а все вместе оказывается элегантным нарядным туалетом, нужно только чуть-чуть фантазии и одно дорогое украшение. Боже мой, как просто.
2
Сын генерала Заточного, шестнадцатилетний Максим ждал звонка от своей девушки, поэтому подскочил к телефону, едва тот успел в первый раз тренькнуть. Голос в трубке был женским, но совсем не тем, который ожидал услышать юноша.
— Добрый вечер, — вежливо поздоровалась женщина. — Я могу поговорить с Иваном Алексеевичем?
— Пап, это тебя! — крикнул Максим и тихонько добавил умоляющим голосом: — Только не долго, ладно? Мила должна позвонить.
— Ладно, — шепотом пообещал отец. — Слушаю вас.
— Иван Алексеевич, я звоню по поводу Платонова. Вы можете мне что-нибудь сказать?
— Ничего. А что вы хотите, чтобы я вам сказал?
— Очень жаль. Если бы все звенья в цепи были полноценными, вы бы уже сказали мне, что Платонов невиновен и может больше не скрываться. Ищите гнилое звено, Иван Алексеевич. Я позвоню вам через некоторое время.
Женщина повесила трубку. Ищите гнилое звено! Легко сказать. А как выполнить? Заточный быстро достал из кармана пиджака, висящего на стуле, записную книжку и набрал номер полковника Гордеева.
— Кто занимается убийством Агаева и розыском Платонова? — спросил он.
— Из моих — Лесников, Коротков, Каменская. От министерства — подполковник Русанов. Дело у вас на контроле?
— Считайте, что так. Официально оно на контроле в Главном управлении уголовного розыска. Но я за ним слежу очень внимательно.
— Я могу узнать, почему?
— Потому что Платонов — мой подчиненный. Виктор Алексеевич, мы можем с вами встретиться?
— Как срочно?
— Очень срочно.
— Завтра с утра? — предложил Гордеев.