дет к преступникам, а не к сыщикам, и преступники найдут тебя и заставят замолчать задолго до того, как оперативники только заподозрят неладное. Если же дробить информацию и давать ее разным людям, то всегда есть шанс, и немалый, что даже если кто-то из них окажется предателем, то остальные, собравшись вместе и поняв, что какого-то кусочка мозаики не хватает, все же до истины докопаются. Только на это нужно время, потому что ни один более или менее опытный сыщик, которому позвонила неизвестная женщина и передала информацию от находящегося в розыске преступника, не побежит немедленно по коридорам с истошным криком: мне позвонили! мне сказали! Он и шепотом об этом скорее всего никому не скажет. Он будет молча жевать эту информацию в попытках ответить в первую очередь на вопрос: а почему позвонили именно мне? Ведь этот преступник меня не знает, мы с ним незнакомы, так почему он решил довериться именно мне? Почему? Не потому ли, что о других он знает что-то такое, что заставляет его сомневаться? Тогда и мне нужно некоторое время помолчать, присмотреться к окружающим, прежде чем рассказывать, что беглый убийца и взяточник вступил со мной в контакт.
К вечеру позавчерашнего дня, четверга, генералу Заточному еще не звонили ни Каменская, ни Сережа Русанов. Думают, примериваются, осторожничают. Первым, конечно, позвонит Серега, просто потому, что он лучше знает Ивана. От Каменской трудно ожидать, что она сообразит обратиться к Заточному. Она скорее всего расскажет о звонках Киры или Русанову, или своему начальнику, а уж от них ниточка потянется к Заточному. Сам Серега Русанов, конечно, ни за что не расколется Каменской, что ему звонила Кира и что он получил от Платонова документы по золотосодержащим отходам. Он скажет об этом только Заточному, только ему одному, потому что информация взрывоопасная и обращаться с ней нужно крайне осторожно.
Платонов уже давно понял, что Уральск-18 обложили административно-финансовой блокадой, потому что все заводы в этом, еще в недавнем прошлом закрытом и засекреченном, городке имели отношение к оборонке, а значит, работали со стратегическим сырьем и драгоценными металлами. Какая-то сволочь в правительственных сферах нажала на кнопку и перекрыла финансирование этих заводов, заморозила их счета, объявив убыточными, и рабочие теперь не получают зарплату, а администрация, чтобы помочь людям, готова идти на любые сделки, зачастую закрывая глаза на их сомнительность.
В преступной группе, выдаивающей деньги из многострадального Уральска, должны быть люди из Центробанка, а также человек, выдающий лицензии на вывоз стратегического сырья и драгметаллов из страны. Наверное, должен быть и крупный чиновник из Таможенного комитета, а если эти люди еще и обладают непомерной жадностью, то привлекли к себе на службу и налоговую полицию. С такой солидной бандой шутки шутить опасно, и информацию надо скрывать ото всех до тех пор, пока не будет полного набора доказательств, от которых уже невозможно отпереться.
Разгладив тряпкой последнюю полосу обоев, Платонов отступил на несколько шагов в прихожую и полюбовался на результаты своего труда. Кухня стала светлее и наряднее, обои лежали ровно, а проступающие темные влажные пятна через несколько дней высохнут и исчезнут.
Быстро собрав обрезки обоев и грязные тряпки в огромный пластиковый мешок для мусора, Дмитрий вынес его поближе к входной двери, тщательно вымыл пол в кухне и полез в душ отмываться. Стоя под горячей водой, он вдруг вспомнил про странные шуршащие звуки, доносящиеся из ванной, когда Кира открывала зеркальный шкафчик. Он протянул руку, открыл правую дверцу и увидел на полочках аккуратно расставленные баночки с кремами. Определенно, шуршать здесь было нечему. За средней дверцей полочек не было, там стояли высокие флаконы с шампунем, жидким мылом, баллон с лаком для волос и гель для душа. Платонов открыл левую дверцу, еще раз про себя отметив, что не ошибся, определяя по звуку, что Кира открывает дверцы на магнитных присосках. Его взгляду предстали маленькие коробки с «Тампексами», женскими прокладками «Carefree» и большая коробка с прокладками «Силуэт». Дмитрий на миг испытал острое чувство неловкости, как бывает всегда, когда соприкасаешься с чем-то очень интимным. Ему захотелось посмотреть, может ли шуршать содержимое этих коробок, но он с удивлением понял, что не может заставить себя даже прикоснуться к ним. Почему-то все, что связано с гинекологией, вызывает у среднестатистического мужчины, если он не врач, странную смесь ужаса и брезгливости. Платонов про себя усмехнулся, осторожно закрыл дверцу шкафчика и состроил сам себе дурацкую рожу, глядя на отражение в зеркальной поверхности. Тоже мне, Эркюль Пуаро акустики, весело подумал он.
5
Семнадцатилетний Володя Трофимов выволок из электрички велосипед, стащил его с платформы по деревянным ступенькам и весело начал крутить педали. Он любил ездить на дачу к деду, где был огромный участок с теннисным кортом, бассейн и где ему предоставлялась полная свобода. Дед был крупным воротилой, Володя это прекрасно знал, недаром же и в городской квартире, и на даче всегда маячили два-три телохранителя, а оба автомобиля имели бронированные стекла и мощные движки. Когда-то, когда мальчик учился в восьмом классе, один из подручных деда услышал, как кто-то из одноклассников, обращаясь к Володе, назвал его Трофимом, что было вполне нормальным, так как школьные прозвища чаще всего переделывались из фамилий. Отозвав Володю в сторонку, он сказал:
— Скажи своим дружкам, чтобы придумали тебе другую кликуху.
— Почему? — удивился Володя.
— Потому что Трофим — это имя. С большой буквы. Его заслужить надо. Твой дед его носит. Понял?
Володя тогда сделал вид, что понял, но с тех пор стал внимательнее присматриваться к деду и его окружению. Отца своего мальчик помнил плохо, его убили, когда Володе было шесть лет. Когда через несколько лет мать собралась снова выходить замуж, дед сказал невестке:
— Хочешь уйти из моей семьи — скатертью дорога, но внука оставишь со мной. Тебе одной его не вырастить, а чтобы сын моего Николая рос рядом с чужим мужиком, с отчимом, я не допущу. Решай.
Мать помучилась некоторое время, но замуж все-таки вышла, и с тех пор мальчиком безраздельно владел дед, великий и могущественный Илья Николаевич Трофимов, которого все называли просто Трофимом.
От станции до дедовой дачи было почти десять километров, и Володя с удовольствием думал о предстоящей быстрой езде сначала по широкой дороге, а потом по узенькой тропинке, с обеих сторон обрамленной деревьями. Снег давно сошел, и, хотя земля все еще была мокрой, на велосипеде вполне можно было проехать. На даче он поплавает в бассейне, позанимается на тренажерах, потом его накормят вкусным сытным обедом, а когда стемнеет, он зайдет за Наташей и они отправятся гулять до тех пор, пока ее родители не уснут. А там… Он сладко зажмурился от предвкушения.
Володя занимался тяжелой атлетикой и в свои семнадцать лет имел столь мощный торс, что со спины его можно было принять за двадцатипятилетнего мужчину. Осознание власти и могущества своего деда давно стерло детскую наивность и неуверенность с его лица, и отказа у девушек и женщин он не знал. Наташа, приезжавшая на дачу с родителями каждую субботу, была на пять лет старше его, но кого это волнует! Ни Трофиму, ни ее старомодным родителям и в голову не приходит, что между десятиклассником Володей и заканчивающей институт студенткой может быть что-то, кроме трогательной детской дружбы. Трогательная дружба, разумеется, когда-то была, дети вместе плавали в бассейне и играли в теннис, ездили наперегонки на велосипедах и смотрели до полуночи фильмы ужасов по видику. Но однажды на смену «ужастикам» и «страшилкам» пришла крутая черная порнуха. Двадцатилетняя Наташа завелась с пол-оборота, и Володя, у которого аж в глазах потемнело от желания, с одного взгляда понял, что она готова сейчас отдаться первому встречному и ей совершенно наплевать, сколько ему будет лет, пятнадцать или семьдесят пять. У него уже был довольно солидный опыт сексуального общения и с одноклассницами, и с девушками-спортсменками, вместе с которыми они выезжали на лагерные сборы, так что страха перед близостью со взрослой Наташей Володя не испытывал. Все прошло очень хорошо, и вот уже два года он регулярно ездил на дачу, стараясь не пропускать ни одной субботы.
Широкая дорога кончилась и перешла в тропу шириной метра в полтора, окаймленную деревьями. Володя Трофимов подумал, что уже через месяц голые ветки покроются нежной листвой, а через два зелень станет сочной и такой густой, что вовсе не обязательно будет дожидаться, пока Наташины родители уснут, и можно будет заниматься любовью среди бела дня, найдя местечко поукромнее…
Если бы нашелся ангел, готовый отвечать на глупые вопросы следователей, он бы рассказал, что Володя Трофимов умер с мыслью о любви.
6
На этот раз понедельника ждать не пришлось. Трофим, обеспокоенный тем, что внук что-то слишком долго добирается до дачи, послал одного из охранников навстречу мальчику, велев прихватить кое-какие инструменты на случай, если окажется, что сломался велосипед. Уже через час охранник вернулся, принеся страшное известие. А через четыре часа Трофим, попрощавшись с работниками милиции, вошел в дом, заперся в кабинете и позвонил Виталию Николаевичу Кабанову.
— Я знаю, что у тебя на днях был человек, — начал он, стараясь говорить спокойно и ничем не выдать обрушившееся на него горе.
— Был, — подтвердил Кабанов.
— Он изложил тебе свою просьбу?
— Да.
— Ты взялся ее выполнить?
— Да.
— Хорошо. Теперь слушай меня, Паровоз. Слушай внимательно, потому что второй раз я повторять не буду. Этот снайпер сегодня убил моего внука. Милиция его найти не может, а ты, Паровоз, его знаешь. Сроку тебе — три дня. Пусть выполнит задание и исчезнет с лица земли. Если через три дня эта мразь еще будет жива, менты узнают, что снайпер твой человек, и тогда тебе конец. Ты понял меня, Паровоз?