Почему нельзя было сказать Насте открытым текстом? Потому что… Нельзя. Нельзя, и все. Не надо злиться на Платонова, надо попытаться его понять. Не дурак же он, в самом-то деле. Почему могло оказаться нельзя? Потому что это самым непосредственным образом касается той женщины, которая звонит по его просьбе. Как это может ее касаться? Он у нее живет. Таким образом он дает ей, Насте, свой адрес, но звонящая по его просьбе женщина об этом не догадывается. Зачем это нужно? Почему, если он решил открыть свое местопребывание, он не хочет, чтобы об этом знала хозяйка квартиры? Потому что он по каким-то причинам перестал ей доверять. Вот так, доверял-доверял целых одиннадцать дней и вдруг в одночасье перестал. Любопытно, почему? Что у них там стряслось? Может, позвонить, спросить? Телефон-то есть, мелькнула озорная мысль и тут же исчезла.
Нечего хихикать, одернула себя Настя, у человека проблемы, он из-под себя выпрыгивает, чтобы как-то их разрешить, а тебе весело. У тебя, между прочим, тоже проблем выше крыши, как и нераскрытых убийств.
Она вернулась мыслями к Сергею Русанову. Все, что он говорил, даже то, что было направлено как бы на защиту его друга Дмитрия Платонова, на самом деле имело только одну цель: вывести себя из-под подозрения в убийствах Тарасова и Агаева.
Он сказал, что у Платонова есть темно-бордовый кожаный кейс. Он знает это точно, потому что его сестра подарила одинаковые портфели им обоим. ИМ ОБОИМ. Он сказал: у Димки есть такой «дипломат». А она, Настя, должна была услышать: он и у меня есть. Должна была, но не услышала. Хорошо хоть сейчас вспомнила.
Он рассказывал, что в день, когда убили Тарасова, Платонов позвонил ему домой около девяти часов утра. А вот Платонов говорит совсем другое, он утверждает, что это Русанов ему позвонил, при этом Платонов-то был дома, а вот где был в этот момент Русанов? Сергей создает себе алиби, надеясь на то, что перепроверять его слова у Платонова никто не станет, а если и станет, то есть надежда, что Димка не вспомнит точно, кто кому звонил. Он вспомнит предмет разговора, но тут у них разногласий нет, они оба говорят, что разговаривали о подарке для Лены Русановой.
И наконец, самое главное. Он постоянно твердит, что обожает свою сестру, и если бы с Димкой было что-то не так, он не позволил бы их отношениям сохраняться. И ведь это правда. С Димкой оказалось «что-то не так», Димка оказался пошлым кобелем, готовым рискнуть здоровьем и хорошим отношением юной Елены ради пьяной потаскухи. И Сергей действительно не остался к этому равнодушен. Другое дело, что масштаб мести оказался явно не соразмерен проступку. Но ведь верно и другое: кто способен на сильную любовь, тот способен и на сильную ненависть, потому что все дело, в принципе, в способности испытывать сильные эмоции. Настя про себя знала, что она, например, на сильные чувства не способна. Ну что ж, каждому свое. Все от природы.
Неужели Русанов и в самом деле оказался тем гнилым звеном, о котором предупреждали генерала Заточного? Какую информацию передавал через него Платонов? Ах, если бы знать…
Только привычка прояснять любой вопрос до конца заставила Настю открыть карту Москвы и посмотреть, где находится Ивановская улица, на которой живет Кира Левченко, вполне вероятно, вместе с Дмитрием Платоновым. Она долго в оцепенении смотрела на карту, чувствуя, как холодеют руки при мысли, что она могла полениться сделать это или забыть.
Настя заставила себя встряхнуться и принялась названивать в областное управление Андрею Чернышеву.
— Андрюша, бросай все, доставай из своего сейфа списки спортсменов-стрелков.
Такие списки были запрошены и сделаны сразу же после первого убийства, совершенного неизвестным снайпером, и так и лежали в сейфе у Чернышева, потому что у сыщиков не было ни единого поискового признака, по которому из этой многоликой массы можно было бы выделить не то что одного-единственного, а хотя бы десяток подозреваемых. Теперь этот признак появился. У него оказался адрес и вполне конкретная фамилия.
— Ищи Левченко К.В., 1965 года рождения.
— Нет такой, — ответил Андрей, шелестя перелистываемыми страницами.
— Ищи как следует, — взмолилась Настя, — должна быть.
— Ну нету, Ася, что я тебе, врать буду?
— А кто есть?
— Есть Левицкий, Левиков, Левашов, Леванский, Левстроев, Левченко Борис Сергеевич, Левченко Игорь Иванович. А твоего как зовут?
— Кира Владимировна.
— Баба, что ли? — брякнул Чернышев и тут же спохватился: — Ой, Аська, прости, сорвалось. Но такой здесь нет. Слушай, а она замужем была?
— Понятия не имею. Но ты прав. Список большой?
— Офигительно. Как ты любишь. Километра полтора будет. Я все знаю, Каменская, сейчас ты заставишь меня сидеть и вычитывать имена по всему списку в поисках некой Киры Владимировны, 1965 года рождения, а потом проверять ее на предмет изменения фамилии. Угадал?
— Слушай, ты поразительно быстро набираешься ума рядом со мной. Может, я начну хорошо стрелять и бегать, если буду почаще с тобой работать?
Андрей погрузился в бесконечный список фамилий и в конце концов нашел-таки Киру Владимировну, 1965 года рождения, которая в период развития своей спортивной карьеры носила фамилию Березуцкая, а два года назад сменила ее снова на девичью и стала Кирой Левченко.
4
Прошли ровно сутки с тех пор, как Виталий Николаевич Кабанов дал задание Кире убрать мужчину и женщину в доме, где расположен магазин «Дары океана». После выполнения задания он, Кабанов, должен будет Киру убить. Конечно, не сам, не своими руками, но суть от этого мало меняется. За эти сутки Виталий Николаевич окончательно убедился в том, что никаких осложнений на свою голову ему не нужно и в тюрьму идти ему тоже не очень хочется. И не только в тюрьму, но даже и в суд, даже свидетелем. И ведь могло бы ничего и не быть, если бы дурак Генка не стучал Трофиму. Если бы не это, век бы ему не видеть ни Виталия Васильевича с его заказом, ни Трофима с его требованием в течение трех дней стереть с лица земли снайпера, застрелившего его внука.
В недрах сознания Паровоза-Кабанова зрело решение, возможно, далеко не самое удачное, но дававшее хоть какую-то надежду. К вечеру понедельника решение из недр сознания поднялось на поверхность, и Виталий Николаевич, помучившись с полчаса, все-таки снял телефонную трубку.
— Здравствуй, Виктор, — осторожно сказал он, услышав на другом конце знакомый баритон.
— Вечер добрый, — ответил Виктор Алексеевич Гордеев, не узнавая собеседника.
— Кабанов моя фамилия.
— Паровоз?! Какими судьбами? Ты в последние годы меня избегать начал, — насмешливо поддел его Гордеев. — Провинился в чем, что ли?
— Я, Витя, не по твоей части. Ты же у нас в Москве главный ловец душегубов и насильников, а под меня все твои коллеги-экономисты подкапываются. Ты им шепни по-дружески, Виктор, пусть на меня силы зря не тратят, я честно живу, и деньги у меня честные.
— Ой, ладно тебе, Паровоз, о том, какой ты честный, легенды ходили, еще когда мы с тобой в пионерах да в комсомольцах штаны протирали.
— Грех тебе, Виктор, старым мне пенять, — усмехнулся в трубку Кабанов. — Забыл, как ты из троек по химии не вылезал, а я тебя в круглые отличники вытащил?
— Ну, на то и Паровоз, чтобы тащить. Специальность у тебя такая. Вообще-то ты молодец, Виталя, ты хорошую идею мне тогда подкинул, насчет разделения труда. Я ее в своей работе вовсю использую. Очень плодотворная идея. Так что я в некотором смысле твой должник.
— Это хорошо, — неожиданно серьезным голосом откликнулся Кабанов. — Потому что мне с тобой поговорить надо.
— Хочешь встретиться? — предложил Гордеев.
— Не могу. Пасут меня.
— Кто? Наши?
— Да какие ваши! Мой собственный, хрен бы его взял. Стучит на меня самому Трофиму.
— Чего ж ты так неосмотрительно? — посочувствовал Виктор Алексеевич. — Людей надо тщательно подбирать, а не абы как.
— Да я только на днях узнал, что он стучит. Так-то он парень хороший, надежный, я ему доверяю. Но то, о чем я хочу с тобой поговорить, должно мимо него пройти. Не приведи господь, Трофим узнает, что я с тобой связался.
— Говорят, крут ваш Трофим? — полюбопытствовал полковник.
— Крут, ох крут, — подтвердил Кабанов. — И, между прочим, у него, как у всякого уважающего себя мафиози, есть люди в твоем ведомстве.
— Понял, не дурак, — быстро ответил Гордеев. — Запиши телефончик, через двадцать пять минут позвонишь, спросишь меня. Тогда и поговорим.
Через двадцать пять минут телефонный звонок Кабанова раздался в огромной коммунальной квартире, где жил Степан Игнатьевич Голубович, бывший учитель и наставник полковника Гордеева, передававший ему свой огромный опыт и любовно отшлифованное мастерство, почти пятьдесят лет проработавший в уголовном розыске и больше десяти лет находящийся на пенсии. На самом деле такие люди, как Голубович, не выходят на пенсию. Они просто не могут и не умеют этого делать. Они рождаются сыщиками и умирают ими, даже если давно уже не числятся в кадрах МВД.
5
Настя еще не успела уйти с работы, и звонок Гордеева застал ее на месте.
— Никуда не уходи, — бросил он. — Я буду через полчаса.
Это ничего не меняло в ее планах, она и не собиралась уходить еще по меньшей мере часа два. Работы накопилось много, и писанины, и статистики, и она так увлеклась, что страшно удивилась, увидев возникшего в ее кабинете начальника. Ей казалось, что он звонил буквально только что, ну в крайнем случае пару минут назад.
— Неужели полчаса прошло? — удивилась она, поднимая глаза на Виктора Алексеевича.
— Сорок пять минут. Я, как всегда, опоздал. Скажи, Стасенька, можно научиться не опаздывать? Вот сколько лет я тебя знаю, и ты ведь ни разу никуда не опоздала. Как ты это делаешь?
— Выхожу заранее, — пожала плечами Настя.
— Так и я выхожу заранее. Ты что же, думаешь, я из дому выхожу за пять минут до назначенного времени? А все равно никогда у меня не получаетс