– Думаю, – наконец, заговорила я и поняла, что дыхания не хватает.
Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох.
– Похоже… – еще один глубокий вдох. – Думаю, мне нужно выйти подышать.
Выбежав на улицу разутой и без верхней одежды, я прошла всего несколько метров, а затем резко остановилась. Это не могло быть обычным совпадением. Неужели я только что узнала, кто убил Липпа?
Уж на сковородке
Прошло чуть меньше суток с того момента, как я начала обо всем догадываться. И прежде чем об этом узнает кто-то еще, мне нужно убедиться в своих подозрениях. Вчера мне пришлось уехать на такси, сославшись на плохое самочувствие. Лилия и Лео отнеслись с пониманием и возражать не стали.
Вернувшись домой, я заперлась в комнате и достала папку, где хранила все материалы с наших встреч с ребятами. Еще никогда прежде мне не доводилось искать что-то с таким остервенением. Быстро перебирала одни листы, отбрасывала их в сторону и переходила к другим. Это продолжалось до тех пор, пока нужная бумага не оказалась в руках. Найдя заветную строчку в тексте, я легла на разбросанные документы, прижимая к груди один единственный листок. Совсем не планировалось пролежать в таком состоянии дольше минуты, но в итоге так я и уснула.
Проснулась с болью в спине, ибо хоть на полу и постелен ковер, кровать он заменяет плохо. В первые секунды пробуждения все забылось. Сознание окутал такой густой туман, что в нем было невозможно разглядеть все эти убийства, покушения, нападения и мои подозрения. А затем все резко прояснилось. По ощущениям похоже на неожиданную пощечину или сильный удар по затылку, когда в голове все мгновенно встает на свои места.
Накануне, перед тем, как вырубиться от бессилия, все думала о том, могу ли я и в этот раз ошибаться? Два человека могут любить одну и ту же песню. В этом нет ничего криминального. Или есть?
После двухчасового сна самочувствие не самое лучшее, а внешний вид не самый свежий, но я все равно направилась в центр, чтобы пообщаться с коллегой-психиатром. Эд по поводу моего раннего ухода ничего не сказал, лишь посмотрел на меня с укором. В его взгляде читалось: «Снова ты за свое». Да, братец, снова впутываюсь в то, откуда уже ни один раз пыталась выбраться, но оно, как трясина, каждый раз засасывает меня обратно. А я из тех, кто верит, что все твое – к тебе вернется. Вот оно ко мне и возвращается, раз за разом, подкидывая новые зацепки.
Этого врача звали Федерико (он – наполовину итальянец). Благодаря наличию у меня базовых знаний по итальянскому языку (в школе мне нравился один итальянский сериал, из-за которого я и начала его учить), в нашу первую встречу мне удалось произвести на него хорошее впечатление и практически сойти за «свою». Шутка. Мой итальянский просто ужасен, но его это почему-то позабавило, и он стал одним из немногих, кто хорошо ко мне относится. Ему около пятидесяти, опытный психиатр, работающий с различными формами шизофрении и с другими тяжелыми расстройствами. Такой специалист, как Феде, мог бы стать моим наставником во многих вопросах, но мне тяжело просить о таких вещах. Отчего-то кажется, что совершенствоваться в профессии следует самостоятельно, хотя вряд ли это – правильные рассуждения. В последнее время все чаще понимаю, как часто ошибаюсь.
– Здравствуйте, можно к вам? – я приоткрыла дверь его кабинета и заглянула внутрь.
– Certo!
Это итальянское «конечно».
– Вы всем так отвечаете или только мне?
Феде засмеялся, и усы на его лице после этого, словно зажили собственной жизнью.
– Только тебе, mia cara (моя дорогая).
Он специально говорил по-итальянски только самые простые выражения, уверенный в том, что их-то я точно знаю. Это так вежливо с его стороны, а ведь он мог бы легко унизить меня и отучить раз и навсегда показывать никудышные знания в других языках. Но Федерико так никогда не поступает.
– Чем могу помочь, Ева? – он при каждом удобном случае называл мое имя, будто ему нравилось произносить его, смаковать на вкус. Да и говорил он его как-то по-особенному, протяжно и с буквой Э – «Эва». – Неужели пришла к старику за советом?
– Да какой вы старик, – я махнула на него рукой. – Мы уже говорили о вашей пациентке, но у меня появились новые вопросы…
– Ах, какая ненасытная ragazza (девушка). Ну, давай, задавай свои вопросы.
– Почему с таким диагнозом она оказалась у вас? Вы же ведете пациентов с более тяжелыми расстройствами.
– Там такая непростая история… – Феде задумался и пару минут молчал, словно решал, имеет ли право об этом рассказывать. – Изначально я лечил другого пациента, ее сестру – Алису.
От этого имени по коже толпами пробежали мурашки. Я почувствовала покалывания в пальцах ног, от волнения пересохло в горле. Неужели это действительно происходит, и в этот раз кусочек крошки приведет меня к нужному человеку?
– У нее была параноидная шизофрения с депрессивно-бредовой симптоматикой. А, как ты знаешь, у таких больных довольно часто появляется упорная суицидальная активность… – Феде опустил глаза. – Я бы не хотел об этом вспоминать, да и не имею право вдаваться в подробности, но жизнь Алисы прервалась. Она покончила с собой чуть меньше года назад.
– Мне жаль. Тяжело, наверное, терять пациентов.
Он посмотрел мне прямо в глаза.
– Надеюсь, тебе никогда не придется узнать, каково это, Ева.
Мы помолчали где-то минуту, а затем он продолжил.
– После смерти Алисы ко мне пришла ее сестра. Мы разговорились, и я понял, что она совсем не в порядке. Посчитал долгом ей помочь. Направлять ее к кому-то другому мне не захотелось. Так что я сам стал ее лечащим врачом.
– И вы считаете, что есть успехи?
– К чему весь этот разговор, Ева? – Феде с подозрением взглянул на меня, но я отвернулась.
– Последний вопрос. Ответьте на него, пожалуйста. От этого многое зависит.
– Говори.
– Вы сказали, что Алиса страдала параноидной шизофренией. Так, какие у нее были бредовые установки?
– Ева, я не могу, – психиатр отрицательно покачал головой.
– Возможно, мы на пути раскрытия преступления. Я все равно сообщу всю информацию полиции и то, что вы не скажете мне, вам придется сказать им. Так что, просто сделайте это сейчас.
– Ну, хорошо. Она считала, что чудом выжила после падения со сцены на одном из своих концертов. Алиса была уверена, что является солисткой в популярной рок-группе. Она еще постоянно напевала одну и ту же песню…
– Lithium, – закончила я за ним предложение.
– Откуда ты знаешь? – Федерико казался не на шутку напуганным и встревоженным, но объясняться времени нет.
Через каких-то полчаса я уже подъезжала к зданию полиции. Вряд ли Лео обрадуется моему приходу и очередному вмешательству в его дела. Почти уверена, что он запишет меня в параноики и не увидит никакой связи в истории, которую услышит. Хорошо, что мне сделали пропуск для консультанта в расследовании. Это вызывает у всех недоверие, но зато меня пропускают внутрь. За недолгое время коридоры в здании смогли стать родными, а ноги на автомате двигались к кабинету следователя.
Коротко постучала в дверь. В ответ раздалось громкое «Войдите!». Каждый раз на мой приход он реагирует по-новому. Сегодня, например, выглядит равнодушным: ни капли удивления и уж точно ни капли радости. Неужели до сих пор сердится на мои обвинения в бездействии?
– Не отвлекаю? – спросила я, надеясь не нарваться на конфликт.
– Нет. Сижу здесь с опущенными руками и жду, пока кто-то другой сделает мою работу.
Да уж. Очень по-взрослому.
– Оставим этот разговор. Лучше скажи, вы не нашли связи между Алисой и Филиппом?
– Алисой? – Лео заметно напрягся. – Ты говоришь о сестре Лолиты?
– Именно о ней.
Следователь громко хмыкнул.
– Они учились в одной школе. На этом связь заканчивается. У нас небольшой город, многие знакомы друг с другом лично или через общих знакомых. Ничего удивительного в этом нет.
– На этом связь вовсе не заканчивается, Лео.
Он вопросительно посмотрел на меня.
– Поясни.
– Алиса страдала параноидной шизофренией. Она считала себя солисткой известной рок-группы и постоянно напевала одну единственную песню, – я намеренно сделала паузу, подводя к самому главному. – Эту же песню Филипп пел Лилии на их свидании.
Повисло волнительное молчание. По лицу Лео заметно, как шестеренки в его голове крутятся с бешеной скоростью. Он открыл одну из папок и пробежался глазами по тексту на странице.
– Эту же песню Лола упомянула в письме, которое я попросила адресовать покойному Липпу.
– Думаешь, Лола могла считать Филиппа виновным в смерти сестры?
Я пожала плечами. Так считать мне совсем не хотелось, и до самого последнего момента, пока она сама не признается в этом вслух, я в это не поверю.
– Нужно с ней еще раз поговорить. Это, – Лео опустил глаза, – выглядит, как очень хорошая соломинка. Мы ухватимся за нее, потому что ничего другого у нас все равно нет.
Он вышел из кабинета, видимо, дать распоряжения по задержанию Лолы, а когда вернулся, посмотрел на меня очередным новым взглядом.
– Чувствую себя погано, если честно, – сказал он, садясь обратно за стол. – Еще до появления этого дела я собирался уйти из полиции. Эти мысли засели в голове после того, как получил тяжелое ранение, и у меня появилась эта раздражающая хромота. Мне всего тридцать два, Ева, но иногда чувствую себя на все шестьдесят восемь. И вот, когда я уже смирился со скорым уходом из этого места и начал строить планы на дальнейшую жизнь, тут появляешься ты и называешь меня непрофессионалом и никудышным следователем. Это вызвало во мне сильную ненависть к себе.
– Извини, но я такого не говорила. Лишь спросила, почему ты так быстро сдался.
– Подразумевала именно это. Я начал думать, почему так сильно разозлился, и наконец-то понял.
– И почему же?
– Я прошел долгий и непростой путь к этой работе, Ева. В начале ничего не получалось, все вокруг говорили, что не быть мне полицейским. А я уперся и смог. И вот, оборачиваясь назад, не могу простить себе того, что решил добровольно отказаться от этой работы.