й вызвался проводить Джона Скейлза и помочь ему поймать такси, вместо того чтобы самому сесть в собственный лимузин и уехать в противоположном направлении.
Как бы то ни было, но уже близился час ночи в воскресенье, когда киношники покинули помещение театра после долгих и ожесточенных споров, в ходе которых Скейлз, как обычно, обнаружил, что дал согласие на целый ряд пунктов, которые не одобрял, но не имел другого выхода.
– Мой дражайший Джон, – сказал мистер Гаррик Друри, снимая халат. Он всегда проводил деловые переговоры в халате, если имел такую возможность, чувствуя не без оснований, что струящиеся линии шелка выгодно подчеркивают достоинства фигуры. – Мой милейший Джон. Я прекрасно понимаю ваши чувства – Уолтер! – но для того, чтобы иметь дела с подобными людьми, необходим прежде всего опыт. И можете мне поверить, я не позволю им создать из вашей пьесы нечто недостойное названия художественного фильма, не дам ни в чем ущемить ваше искусство драматурга, – спасибо, Уолтер. Прошу прощения, что задержал вас здесь так надолго.
Уолтер Хопкинс служил для мистера Друри личным костюмером и преданным рабом. Он не стал бы возражать, если бы хозяин продержал его при себе до глубокой ночи или даже все следующее утро. Он боготворил Друри, который всегда находил возможность поощрить верного слугу добрым словом или улыбкой. Он помог мистеру Друри надеть пиджак, а потом и пальто. Подал шляпу, бормоча при этом обычные комплименты сегодняшней игре хозяина. Гримерная выглядела сейчас неопрятно, но не по вине Уолтера. Ближе к концу переговоры приняли столь конфиденциальный характер, что даже этого покорного раба пришлось выставить из комнаты, попросив посидеть пока в соседнем помещении.
– Не надо непременно наводить здесь полный порядок, – сказал ему мистер Друри. Он указал на разбросанные предметы: тюбики с гримом, полотенца, стаканы, сифоны, полные пепельницы, чашки из-под чая от тетушек мистера Друри, которые заглянули на минутку, рукописи двух оптимистически настроенных молодых драматургов, посетивших его, талисманы – пять поклонниц передали ему совершенно одинаковых кукол Микки-Мауса, букеты цветов, которыми его, как всегда, забросали в финале спектакля, и целый набор писем, валявшихся повсюду, от ценителей таланта. – Только собери мои вещи и запри в шкаф бутылку виски. Я провожу мистера Скейлза до такси – вы уверены, что я не могу вас куда-то подвезти, Джон? Да, и не забудь про цветы. Принеси их в машину. Мне, кстати, надо будет просмотреть пьесу этого молодого… Как бишь его? Рагглса? Багглса? Ну, ты знаешь, о ком я говорю. Уверен в его полнейшей бездарности, но дал обещание милой старушке Фани. Запихни остальное в комод, и через пять минут я зайду за тобой.
Ночной сторож выпустил их на улицу. Это был уже немощный старик с лицом, напоминавшим мордочку кролика, и Скейлз невольно подумал, что станет делать такой охранник, если в театр проникнет грабитель или вдруг вспыхнет пожар.
– Вот те на! – воскликнул Гаррик Друри. – Дождь начался. Но стоянка такси расположена здесь рядом в конце авеню. А теперь послушай меня, друг мой Джон. Тебе не стоит ни о чем беспокоиться, потому что… Осторожнее!
Все произошло в одно мгновение. Маленький автомобиль, ехавший, быть может, излишне быстро по скользкой мостовой, резко затормозил из-за выскочившей под колеса кошки. Машинку развернуло под прямым углом, и она влетела на тротуар. Оба мужчины бросились в разные стороны. Неуклюжий Скейлз споткнулся и растянулся вдоль сточной канавы. Друри, стоявший чуть дальше, совершил резкий прыжок назад с ловкостью акробата, но отпрыгнул недостаточно далеко. Бампер зацепил его ниже колена, он отлетел вперед и плечом врезался в стеклянную витрину галантерейного магазина.
Когда Скейлз сумел подняться, он увидел, что автомобиль наполовину въехал внутрь витрины, а его водитель, девушка, оставался за рулем, потеряв сознание. Прямо по мостовой к ним уже бежали полицейский и два таксиста, а Друри с побледневшим, покрытым кровью лицом пытался выбраться из нагромождения осколков, пальцами правой руки сжимая левую.
– О, боже милостивый! – воскликнул Друри.
Он оперся о крыло машины, и только тогда между его пальцами фонтаном хлестнула струя ярко-красной крови.
Потрясенный и ошеломленный падением, Скейлз не сразу понял, что произошло, но полицейский не растерялся при виде подобного зрелища.
– Оставьте леди, с ней все обойдется, – внушительным тоном обратился он к таксистам. – Но вот у джентльмена, кажется, перерезана артерия. Он истечет кровью, если мы не примем срочных мер.
Полицейский мясистыми, сильными пальцами ухватился за руку актера, нащупал нужное место и пережал поврежденный кровеносный сосуд. Сильная струя мгновенно исчезла.
– Как вы себя ощущаете, сэр? Хорошо, что у вас хватило присутствия духа на время зажать артерию самому.
Он помог актеру сесть на подножку машины, ни на секунду не ослабляя своей хватки.
– У меня есть носовой платок, – предложил свои услуги один из таксистов.
– Отлично, – отозвался полисмен. – Обмотайте ему руку выше вот этого места и затяните как можно туже. Это поможет. Глубокий порез. До самой кости, как мне кажется.
Скейлз посмотрел на разбитую витрину, на тротуар и содрогнулся. Все могло закончиться кровавым месивом из их тел.
– Спасибо вам большое, – поблагодарил Друри, обращаясь к полицейскому и к таксисту.
Затем он попытался изобразить подобие улыбки, но внезапно лишился чувств.
– Нам будет лучше перенести его в здание театра, – произнес Скейлз. – Служебная дверь открыта. Это же мистер Друри, прославленный актер, – добавил он, поясняя смысл своего предложения. – Я побегу вперед, чтобы предупредить работников.
Полицейский кивнул. Метнувшись в узкий проход к входу, Скейлз почти столкнулся с Уолтером.
– Произошел несчастный случай! – задыхаясь, крикнул он. – Мистер Друри… У него повреждена артерия. Они сейчас принесут его сюда.
Уолтер тоже вскрикнул, бросил букеты, которые нес в руках, и кинулся вперед. Двое водителей вели Друри ему навстречу в сторону служебной двери. Полисмен держался за спиной актера, по-прежнему сжимая место чуть выше раны. Они почти волоком дотащили звезду театра до входа, спотыкаясь о груды нарциссов и маргариток. От раздавленных цветов исходил похоронный запах.
– У него в артистической уборной есть диван, – сказал Скейлз, чей ум прояснился и стал работать даже быстрее, чем обычно. – Это прямо на первом этаже. Сверните здесь направо и пересеките сцену.
– О господи, сжалься над ним! – причитал Уолтер. – О, бедный мистер Друри! Он не умрет! Не может умереть! Боже мой, сколько же крови!
– Только не надо паники. Не теряйте головы, – резко зарычал на него полицейский. – Сделайте хоть что-то полезное. Срочно вызовите врача!
Уолтер и ночной сторож вместе направились к телефону, предоставив Скейлзу провести всех через сцену, темную и неприглядную при свете единственной лампочки, горевшей высоко под самой аркой просцениума. Их путь отмечался полоской крови, тянувшейся вслед. И словно знакомый звук ног, шаркающих по сцене, разбудил его, Друри открыл один глаз.
– Что случилось с освещением?
Затем сознание вернулось к нему.
– О, так это финальная реплика… «Я умираю, Египет, умираю…» Последний спектакль, верно?
– Замолчите, дружище, – поспешил сказать Скейлз. – Смерть вам пока не грозит.
Один из таксистов оказался пожилым человеком, а от чрезмерного напряжения стал спотыкаться и задыхаться.
– «Прошу простить меня, что так тяжел я, – произнес Друри, – и не могу ничем помочь вам… Перехватите меня чуть ниже. Так станет легче…»
Улыбка вышла совсем кривой, но актерство вернулось к нему в полной мере. Ведь уже не в первый и даже не в сотый раз уносили его на руках со сцены театра «Кингз». Помощники вняли его совету и успешно спустились со сцены с противоположной стороны. Скейлз, тоже пытавшийся по мере сил внести свой вклад, чувствовал тем не менее несколько неуместное сейчас раздражение. Ну разумеется, даже в такой момент Друри принимал красивую позу. Отвага, сила воли, забота о других, а не о себе в первую очередь – все избитые театральные штампы он пустил в ход. Мог ли этот тип вообще вести себя естественно, даже перед лицом серьезной опасности?
Скейлз был глубоко не прав и несправедлив в своем раздражении. Друри обожал театральные эффекты в минуты реального кризиса, как обожают их девять человек из десяти, даже не будучи актерами. А Друри сейчас наглядно демонстрировал подтверждение собственных понятий о свойствах человеческой натуры. Его донесли до гримерной, уложили на диван, услышав слова глубочайшей признательности.
– Моя жена… – сказал потом Друри. – Она сейчас в Суссексе… Не напугайте ее, прошу вас. Она только что перенесла грипп… Сердце еще слабое. Ей противопоказано любое волнение.
– Хорошо, хорошо, ни о чем не беспокойтесь, – отозвался Скейлз.
Он нашел чистое полотенце и налил в таз воды. В комнату буквально ворвался Уолтер.
– Доктора Дебенхэмса нет на месте… Уехал на выходные… Блейк сейчас звонит другому доктору. Вот только боюсь, они все в отъезде. Что же нам делать? Нельзя властям допускать, чтобы все врачи покидали город одновременно!
– Я попытаюсь вызвать медика из полицейского участка, – сказал констебль. – Подойдите ко мне и положите большой палец руки туда, где я сейчас держу свой. Этот жгут ненадежен. Сожмите пальцы покрепче и ни в коем случае не отпускайте. Только сами, чего доброго, не упадите в обморок при виде крови, – добавил он с насмешкой и повернулся к таксистам: – А вам хорошо бы сходить и посмотреть, в каком состоянии та девушка за рулем. Я подал сигнал свистком, так что на месте происшествия уже должен находиться другой констебль. Что касается вас (это уже было сказано Скейлзу), то придется задержаться здесь. Мне понадобятся ваши показания об обстоятельствах аварии.
– Да, да, конечно, – ответил Скейлз, занятый манипуляциями с полотенцем.
– Мое лицо… – прошептал Друри, с беспокойством ощупывая себя. – Я не лишился глаза?