— Ты про девчонок?
— И про них тоже. Но только не про тебя.
— Ты меня не знаешь.
— Знаю. Ты крутая. Вот и все, — он сделал затяжку.
Алена думала над его словами, наблюдая, как плавно тлеет бумага.
— Ты не злишься на своих родителей?
— Нет. Я их принимаю. Они больны. Смертельно. И их болезнь — алкоголизм.
— Но они не хотят ничего менять. Даже ради тебя! — Алена боролась с чувствами. Она злилась на спокойствие Олега и осуждала за покорность и смирение.
— Да, не хотят. Потому что по-другому жить не умеют. Но они меня любят. Особенно мама. Знаешь, она почти каждый день просит у меня прощения. Так и говорит: «Прости, сынок, что мы испортили тебе жизнь». Произносит это утром и вечером, иногда и в обед. Я прощаю. Надеваю куртку и иду дальше ворошить мусорки.
Алена потушила окурок об пол и отложила его в сторону. Олег смотрел на нее, не сводя глаз. Его дыхание было тяжелым, тело зажатым, а речь — свободной. Слова словно ждали именно этого часа, чтобы вырваться наружу и освободить тело.
— Разве можно после этого обижаться? Разве можно не простить мать, которая плачет и просит у тебя прощения? Разве можно их бросить подыхать здесь, а самому уйти в другую жизнь, зная, что они больны? Ответь мне!
— Нельзя.
— Ты бы смогла? — его голос дрожал.
Алена не видела лица Олега, но точно знала, что сейчас по его щекам текут слезы.
— Не смогла.
— Вот и я не смог. Почему?
Она повернулась и посмотрела ему в глаза:
— Потому что ты крутой.
Плохо помнила, как попала домой. Не различая дороги и прячась от снега под капюшоном, медленно шла по старым дворам, периодически поднимая глаза и заглядывая в окна домов, из которых на белоснежный ковер струился теплый свет.
Впервые в жизни ей было так страшно. Боялась завтра идти в школу, боялась смотреть девочкам в глаза и говорить с одноклассницами. Но больше всего она боялась увидеть Олега. Знала, что пройдет мимо, сядет за соседнюю парту и ни разу за день не повернется, чтобы поймать его взгляд или просто улыбнуться ему в ответ.
Алена чувствовала, как страх перерастает в злость. Злость на всех. В первую очередь на саму себя. Знала, как должна поступить, но была уверена, что не сможет так сделать, ведь для этого нужно быть действительно крутой.
Глава 8
Катя несколько раз проверила, закрыта ли дверь в ванной. Убедившись, что наверняка, начала раздеваться. Она небрежно бросала на пол кофту, майку, бюстгальтер, старые джинсы и носки. Когда оказалась совсем голой, внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале. Прикусив нижнюю губу, чтобы не расплакаться, провела рукой по темно-синим пятнам, которые, как тучки на небе, были разбросаны по всему ее телу. Некоторые были свежими, поэтому выглядели не грозовыми тучами, а слегка запыленными облаками. Ее лицо исказила гримаса отвращения.
Она включила воду и залезла в ванную. Вода была слишком горячей, но не отводила дождик, равномерно направляя его по всему телу. Намылив мочалку, долго терла кожу, пока та не стала багровой. Места, где были гематомы, терла по несколько минут, но пятна не уходили, наоборот, стали еще темнее, будто кто-то нарисовал на ее теле фломастером черные круги.
Выключив воду, села в ванную и подобрала под себя ноги. Ее трясло, а кожа покрылась тысячами пупырышек.
— Катя, ты чего так долго? У тебя все хорошо? — дверная ручка опустилась вниз.
— Да, мам! Выхожу! — сквозь стук зубов ответила девушка.
— Ты чего закрылась? — голос стал тихим, в нем послышалось волнение.
— Не заметила, выхожу, мам, — Катя встала, сняла с веревки полотенце и быстро завернулась в него.
С длинных темных волос стекали капли холодной воды. Дотрагиваясь до кожи, они были похожи на легкие удары тока. Девушка сдернула еще одно полотенце и быстро обернула в него волосы. Схватив с вешалки теплый халат, набросила его и открыла дверь.
Мама сидела на кухне и пила чай.
— Будешь? — спросила она, увидев Катю.
— Да, сделай, пожалуйста, — она посмотрела в сторону темного коридора и тихо спросила, — его нет дома?
Мама покачала головой.
— Его сегодня еще не было, — она встала со стула и снова поставила чайник. — Доча, — она повернулась и подошла к Кате, — знаю, что говорю это каждый день, но по-другому я не могу. Прости меня.
— Мама, перестань! — Катя почувствовала, как задрожали колени.
— Прости, что так получилось. Видит Бог, я не хотела. И за папу прости.
Катя освободилась из ее объятий и скрылась в коридоре. Через минуту вернулась.
— Вот, это тебе, — она протянула небольшую стопку денег, перевязанных тоненькой резинкой.
— Откуда это? — Татьяна Николаевна посмотрела на деньги.
— Заработала, — Катя с вызовом в глазах смотрела на маму. — Я пока решила оставить плавание и пойти работать.
— Ты не должна…
— Должна, мама! — она закричала. — Должна! Или ты хочешь, чтобы я смотрела, как ты умираешь? Потому, что всем остальным наплевать, жива ты или нет! — села на табуретку и заплакала. Слезы лились рекой, а крик превратился в вой. Она сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, и рыдала.
— Доченька, милая моя, перестань. Прошу тебя, — Татьяна Николаевна уткнулась носом в рукав гольфа и заплакала.
— Мама, я не смогу без тебя! Понимаешь, не смогу! — Катя опустилась с табуретки и подползла к матери. — Я умоляю тебя, не умирай! Не оставляй меня с ним, — она схватила ее за брюки и начала целовать ноги. — Если ты умрешь, я тоже умру. Лучше убей меня сама!
— Катенька, перестань. Все будет хорошо. Я буду жить. Обещаю, что сделаю все возможное, чтобы жить, — она крепко сжала в кулаке деньги.
Катя продолжала плакать, хватая маму за лодыжки и притягивая к себе.
— Я не смогу без тебя, — прошептала она мокрыми губами.
— А я без тебя.
Он пришел после двенадцати ночи. Катя слышала его хаотичные шаги в коридоре. Слышала, как небрежно сбросил ботинки в прихожей, повесил куртку на вешалку. Лежа в постели, ей казалось, что слышит его спертое дыхание, запах изо рта, который так ненавидела; видит его синеватое лицо с туманными глазами, в которых, кроме пустоты, больше ничего не было.
Она старалась не дышать, боясь, что он услышит в ночной тишине, как поднимается ее грудная клетка. Если услышит, то снова ворвется в ее мир и испачкает его своими грязными ногами. И он вошел.
— Спишь, тварь?
Этот запах. Катя чувствовала, еще одно его слово и ее вырвет прямо в постель. Она молчит, глаза закрыты. Он бесцеремонно включает свет и подходит к кровати. Катя не реагирует. Даже ресницам приказывает замереть и не вздрагивать.
Он присаживается возле кровати и смотрит ей в глаза.
— Дрянь малолетняя, — сплевывает на пол возле ее кровати и выходит из комнаты, не потушив свет.
Девушка открывает глаза. Свет режет, как лезвие бритвы. Больно. Еще несколько секунд она лежит, не двигаясь, прислушиваясь к шагам за дверью. Ушел. Катя встает с кровати и бежит на цыпочках к окну — ночной морозный воздух врывается в комнату, прогоняя пары алкоголя.
Ложится в кровать и натягивает одеяло на голову. Слышит, как он что-то говорит маме, но та не отвечает. Через минут двадцать раздается скрип дивана. Тишина. Она выбирается из кровати и закрывает окно. В комнате так холодно, что ее снова трясет. Подходит к двери — тишина. Щелчок выключателя и комната погружается во мрак. Катя ныряет в постель и со всей силы закрывает глаза. В этот момент мечтает лишь об одном — скорее уснуть.
Утро наступает так быстро, что она сперва не понимает, а был ли сон. Натягивает вчерашнюю одежду и пробирается к выходу. Набросив пуховик и шапку, берет сапоги в руки и поворачивает замок.
— А завтрак? — Татьяна Николаевна стоит в коридоре, наблюдая за дочерью.
— Спасибо, я не хочу. В школе поем, — оглядывается на дверь их спальни.
— Он спит, — тихо говорит мама.
— Не обижал тебя вчера?
Она качает головой и подходит к дочери.
— Ты во сколько будешь сегодня?
— Около десяти.
— Так поздно?
— Такой график, — Катя не смотрит маме в глаза. — Ma, я опаздываю в школу.
— А где ты работаешь? — мама ласково поправляет шарф и нежно проводит рукой по ее волосам. От этих прикосновений Катя улыбается, чувствуя, как внутри разливается тепло.
— Курьером в магазине. Развожу всякую дребедень. Зарядки для телефонов, чехлы и прочее. Платят каждую неделю, очень удобно.
— Прости меня…
— Мама, перестань! Мы же договорились.
— Ты не должна работать в шестнадцать лет.
— Я должна смотреть, как моя мама умирает от гепатита? — она крепко обняла маму и выбежала из квартиры.
За ночь намело столько снега, что Катя еле переставляла ноги, ступая через сугробы белой ваты, которые еще не успели расчистить дворники. Снежное конфетти продолжало падать ей на голову, ресницы и губы. Катя слизнула снежинку и печально улыбнулась.
Из окон школы струился свет — проснулась. Дети с тяжелыми портфелями на плечах протаптывали дорогу к крыльцу, огибая дворника, который лениво расчищал белую пудру лопатой. Катя присела на низкий заборчик за домом и закурила. Она видела, как Карина, забросив рюкзак на одно плечо, размашистой походкой идет к школе. Синичкина, как всегда неуклюже, семенит ногами, спотыкаясь о невидимые преграды на пути. Еще шаг — она падает на колени. Катя не удержалась и засмеялась. Таня, медленно и грациозно, облачив ноги в кожаные сапоги на высоких каблуках, плывет в школу. На ней новая шубка, а длинные белые волосы развеваются на ветру.
— Модель, блин, — Катя сплевывает и бросает окурок в сугроб. Еще несколько минут сидит на месте, пока улица снова не погружается в тишину, а в каждом школьном окне не загорается солнце.
Встает с забора, огибает школу и идет на остановку. Рукавом куртки вытирает слезы и на ходу запрыгивает в автобус.
Глава 9
— Синичкина, ты чего лазишь по району ночью? — Карина сидела за партой и раскачивалась на стуле. — Я видела тебя вчера.