Вскоре я пошла в школу для девочек. Школа была старого типа. Это была традиционная школа совершенно феодальной закваски, где учили на «хороших жён и мудрых матерей». Точнее, так это тогда называлось и декларировалось, но на деле было немного иначе.
Девиз школы был «Сюго Сёдзин». Ничего общего к реальности он не имел.
На самом деле мы безостановочно бухали, в том числе на уроках. Мы много занимались спортом: в основном кэндо, карате и, как ни странно, бейсболом. Поэтому у нас у всех были накаченные икры и ляжки. Мы очень много ели. Нас кормили как на убой, заставляли обливаться ледяной водой и отжиматься.
При этом мы бухали, а начальство закрывало на это глаза.
Конечно, у нас были правила: длинные юбки, носки только чёрные, стрижка каре, но это нас не ущемляло, потому что во всем остальном мы ничем себя не стесняли. Мы проносили водку прямо в школу, пили в туалетах, в классных комнатах, даже на уроках.
Моя одноклассница как-то пила сакэ прямо на уроке и уже совсем захмелела. Учитель стал орать, но она сказала ему: «Это моя бутылка! Попробуй отними, урод!».
Он полез драться с ней, получил туфлей по лицу пару раз, но не отстал. В итоге она разбила бутыль о парту и комната пропахла ароматным сакэ. А учитель орал и ругался, а потом все долго обсуждали эту историю, но пришли к выводу, что главное неуважение было выражено сакэ: нельзя пить его холодным из бутылки да ещё в классе. А учитель заслужил, так как был он человек некрасивый и неуважаемый. Он был из разорившейся самурайской семьи, а разорившихся людей при капитализме никто не уважает.
Вообще мы часто дрались со своими учителями. Обычно это бывало на заднем дворе школы после уроков, когда мы все собирались, чтобы играть в бейсбол, драться на мечах для кэндо без защиты, курить и пить пиво.
Учителя тоже пили пиво и курили, тоже играли в бейсбол и дрались, и мы ругались из-за площадки, так как место было мало. Поэтому мы часто сильно дрались с нашими учителями и учительницами. Они били нас, часто швабрами и мётлами, а мы дрались в основном бейсбольными битами. Один раз мы так избили учителя истории, что сломали ему зуб, а он потом пожаловался на нас директору.
Учились мы по большому счету только формально. На уроках мы били баклуши. Оценки ставили за посещаемость и за то, что мы важно сидели и делали вид, что внимательно слушаем.
Мы вышли из школы, не запомнив почти ничего из математики, совсем не зная иностранных языков и почти не зная японских иероглифов. Наши представления об отечественной и мировой истории состояли из разных сказок и исторических анекдотов. Про географию, физику и химию и говорить незачем.
У нас уделяли внимание посещаемости, строгости ношения формы и чинопочитанию внутри школьных стен. В остальном ничего наших учителей не интересовало.
В школе я научилась многим важным вещам: громко ругаться, драться, орать на людей, пить водку и отлынивать от работы. Никогда не забуду родную школу, давшую мне столько для выживания в этом мире.
Школа учила меня списывать, не готовиться, юлить при ответах у доски, жульничать и вообще приучала к мысли, что хитрость может заменить тяжёлый труд. Таково было традиционное японское воспитание.
Я до сих пор испытываю ностальгию по школе.
Ближе к старшим классам родители некоторых учениц стали пытаться приучать их к работе. Одна моя знакомая должна была продавать сладости.
Также отмечу, что рядом была мужская гимназия, и мы общались с мальчиками. У нас и амурные похождения были. У них были те же проблемы. Одного родители хотели заставить разносить газеты, но он соврал им и всё лето воровал чужие велосипеды и клянчил мелочь у прохожих на шумных улицах в Иокогаме. Он делал всё, чтобы не работать.
Летом мы подолгу гуляли с подруга и и мальчиками. Иногда мы гуляли по горам и лесам в пригородах всю ночь до утра. Мы очень боялись, что нам придётся работать, и обсуждали, как сделать так, чтобы не работать.
Лень и комфорт, анашу и сакэ, приятный отдых с друзьями и спортивные игры на воздухе я ценила больше труда и успеха.
Я не была человеком эры капитализма. Ментально я застряла в эпохе Гэнроку.
Я ценила любовь. Мне очень нравилось влюбляться и чувствовать влечение к мальчикам. А ещё я любила дурманить свой разум. В старших классах мы с девочками начали курить в туалете анашу. Учителя не были против.
Иногда я подолгу лежала летом на траве, глядя на голубое небо и проплывающие облака. Зимой я так же лежала дома. Мне нравилось такое времяпрепровождение.
Вскоре я поступила в университет. Родители много работали, чтобы оплатить мне обучение и дать возможность не работать, как я хотела.
В те времена как раз началась знаменитая борьба за неподписание американо-японского договора безопасности. Дзэнгакурен вёл борьбу за аэропорт Ханеда.
Короче, страна бурлила, и мне хотелось принять во всём личное участие.
А вот учиться я совсем не хотела. Несмотря на то, что смогла поступить в университет, я не читала ничего, кроме порнографических романов о жизни гейш, якудза и проституток. Мне было лень читать что-то серьёзное. Я предпочитала читать лишь пену газет (и то я больше всего любила юмористические колонки) и подобные бульварные романчики.
Когда я поступила в университет, то сразу же зазналась, возомнила себя интеллектуалкой и решила, что не буду больше помогать родителям, а буду только жить за их счёт, совсем не трудясь.
Я стала ходить на митинги и интересоваться поэтикой «Повести о Гэндзи». То есть я стала настоящей интеллектуалкой-снобкой.
Повесть интересовала меня как интереснейший взгляд на отношения полов. Я старательно выискивала и находила там указания на пережитки матриархата, существовавшего в древности у народа Ямато, но утраченного с первородной чистотой.
В университете я также узнала, что у меня Базедова болезнь. Я думаю, болезнь началась у меня в средней школе от нездорового образа жизни. При этой болезни ты очень быстро устаёшь.
Мне было тяжело делать домашние задания и ходить на лекции, поэтому я восстала против университетских порядков и стала делать лишь то, что мне нравится. По большей части я проводила время со своими друзьями.
Я не испытывала ненависти к тем школам, что навязывают свои правила, но я ненавидела те, которые подавляют политическую деятельность.
«Почему дзэнгакуреновские студенты не выступают против атомных испытаний?» — спрашивала я, а мне отвечали, что нам не дают помещение под антиядерный клуб. Но в конечном итоге я получила нам помещение, и мы стали собираться для протестов против ядерных испытаний. Постепенно антиядерный клуб трансформировался в литературный кружок. Так часто бывает в Японии.
Ещё, помню, в старшей школе у нас был выпускной бал, куда мы решили позвать мальчиков из соседней гимназии. А то начальство хотело, чтоб девочки танцевали с девочками.
У нас к тому времени были лесбийские отношения среди учениц, и начальство это поощряло, так считало, что они чище, чем отношения с мальчиками. Но мы запротестовали и велели позвать мужиков.
Однажды друг задал мне вопрос, зачем люди живут.
У меня к тому времени ослабло почтение к учителям, а вот любовь к выпивке возросла. Я уже не мечтала стать учительницей в отдаленном районе, но хотела лишь пить пиво и веселиться. Я подумала и сказала: «А на кой чёрт тебе это знать?! Живи да радуйся!».
Но вообще именно это стало для меня шоком. Я поняла, что я живу только ради того, чтобы бухать т драться на улицах, ради того, чтобы воровать в магазинах и читать порно. Но я поняла, что это неправильно, что это путь смерти. Поэтому я решила изменить свою жизнь.
В тот же день я нажралась.
Ещё в школьные годы я стала настоящей преступницей в одном сукебане. Мы с девочками вечно ходили с бейсбольными битами и деревянными мечами для кэндо, чтобы избрать прохожих и ломать торговые автоматы со жвачкой.
Мы постоянно были пьяные, отжимали сигареты у прохожих, дрались, любим друг друга иногда прямо в подворотне. Это было очень грязно.
Я отбросила все патриархальные стереотипы, но мне было мало просто драк и водки. Я хотела найти себя.
В университете я решила найти себя основательно. Поэтому записалась сразу на три факультета: литературы, социологии и фармацевтики. На литературном факультете я хотела найти друзей, на социологическом мне хотелось горланить (к тому же парни оттуда угощали всех выпивкой). А фармацевтику я взяла на случай, если мне когда-нибудь придётся работать. К тому же фармацевты тогда имели доступ к наркотикам, а это было мне важно.
Университет сразу же меня разочаровал. Аудитории были переполненные, людей много, лектор читал продолжение школьно программы по бумажке в микрофон. Читал плохо.
Поэтому я сразу же перестала ходить на лекции. У меня пропал энтузиазм насчёт учебы вообще. Я тогда решила, что учиться мне вообще не надо: я и так всё знаю.
Я сосредоточилась на использовании университетской лаборатории в корыстных целях и ещё на митингах и политических сходках, выпивке и сексе. Это и было моё образование.
Потом мне надоел мой нездоровый образ жизни с бесконечным бухлом и перееданием. Я решила вступить в Клуб Вандерфогель. Это было заявлено как клуб любителей горных походов, но на самом деле он был создан для выпивки, как и все подобные клубы.
Мы поехали один раз в горы и страшно нажрались. Потом мы забрели в болото, все извазюкались и с трудом нашли дорогу назад.
Я кочевала с факультета на факультет, из одного клуба в другой. Женский университет Кансай был самой что ни на есть феодальной институцией, где умение лебезить и строить отношения с начальством позволяли отлынивать от любой работы и получать всё даром.
Думаю, вы понимаете теперь, почему к нашим врачам лучше не ходить.
Ещё в университете был кружок под названием «Группа социальных наук», но кружок был такой инертный и бездействующий, что я узнала о нем лишь через полгода после поступления. Там собирались социалисты. Помещения им не давали, а потому сидели они в основном в одном традиционном баре, прямо над которым был незаконный бордель.