Трое оставшихся в живых членов Татэ но Кай предстали перед судом в 1971 году. Их защиту финансировала вдова Мисимы. В том же году состоялись публичные похороны писателя, на которых присутствовало 10 тыс. Человек. Это имело, по крайней мере, одно прямое политическое следствие: Кавабата был вдохновлен поступком Мисимы и решил участвовать в выборах как консерватор, хотя все политические устремления пожилого писателя закончились его самоубийством в 1972 году. Независимо от того, насколько серьезно мы относимся к последнему поступку Мисимы и его манифесту с политической точки зрения, он всегда остается, пожалуй, самым самобытным бунтарем, которого когда-либо создавала Япония. Он был человеком противоречий и множества масок: денди, затейник, шарманщик, великолепный и увлекательный ведущий, изобретатель самого себя, светский человек, писатель, актер, режиссер, идеолог и даже энтузиаст НЛО. Возможно, в большей степени, чем внутри страны, он привлекает западных людей — или только мужчин? — как самый известный японский писатель столетия. О нем написаны биографии на английском языке, изданы многочисленные переводы его произведений и даже снят байопик Фрэнсисом Фордом Копполой.
Безусловно, его известность на Западе несоизмерима, но это не значит, что в Японии его не замечают. На японском языке о Мисиме написано множество книг, а в 2012 г. снят биографический фильм режиссера Кодзи Вакамацу. Несмотря на свой национализм, он никогда не был ксенофобом; среди его зарубежных друзей были Дональд Кин, Джон Натан, Генри Скотт-Стокса, Мередит Уэзерби и Дональд Ричи. Он искал самую японскую смерть, но иностранцы всегда отмечали, насколько Мисима неяпонский в своей речи и харизме. Ричи также отмечал, что он был арлекином, клоуном и весельчаком, шутил на вечеринках, что он опасный правый, готовый покончить жизнь самоубийством. Однако, по мнению Ричи, Мисиме не хватало подлинного юмора, в его поступках никогда не было спонтанности.
Штурм санатория Асама Сансо
Главная проблема Мисимы была в том, что при японском императорском дворе, на который он смотрел как на вершину японской культуры, не было ни шутов, ни дураков, поэтому даже здесь Мисима был чужаком, отчаянно пытавшимся войти в священную для него сферу, но всегда закрытую. Пожертвовать собой ради блага своей страны и своего императора, разрушить собственную жизнь ради идеала, будь то эстетический, сексуальный или политический, — значит задушить свое эго. Однако в случае с Мисимой это приводит к страшному парадоксу. Смерть Мисимы лишь еще больше укрепила его авторитет и индивидуальность, и именно за его поступок в ноябре 1970 г. Его помнят больше всего.
Моя жизнь до поступления в университет. Рассказывает Фусако Сигэнобу
Оппортунизм внутри коммунистического движения так же опасен, как и американский империализм. До тех пор, пока не будут уничтожены все троцкисты, все хрущевисты, все анархисты, все реформисты, все социал-демократишки и другие предатели рабочего класса, — диктатура пролетариата не наступит, а революция не случится.
Даже сейчас мое желание изменить мир к лучшему не изменилось. Почему я пришла к такому выводу? Какое детство я провела? Почему я выбрала Красную Армию? Почему Палестину?
По совету друга, прочитавшего рукопись этой книги, я решила воспользоваться случаем и написать о моем собственном воспитании.
Я родилась 25 сентября 1945 года, вскоре после окончания войны. У меня была возможность прочитать экземпляр газеты ко дню рождения, которую мне прислали на празднование моего 60-летия, там было два кадра Макартура.
Мой отец родился в 1903 г. (36-й год Мэйдзи), а мать родилась в 1918 г. (7-й год Тайсё). Хотя они не были финансово богаты, я думаю, что это была богатая семья, которой я горжусь даже сейчас. Наша семья была из шести человек, трех старших братьев, двух старших сестер и трех младших братьев. Мой отец начал военную службу в 30 лет и был комиссован четыре года спустя. У меня до сих пор сохранились его фотографии в военной форме того времени, но я слышала лишь несколько эпизодов из его солдатской службы, большинство из них я пропустила. Он скончался в 1982 году, когда я жила в арабском мире. После того, как отец проиграл войну, он начал свой бизнес. Кажется, он шёл удачно.
Под властью оккупационных войск США первоочередной задачей было обеспечение продовольствием. Только когда я поступила в университет, я подробно узнала, что мой отец был вовлечен в национальное движение до войны, но с детства я чувствовал, что он отличается от отцов по соседству. Он был отцом, который учил своих детей, как жить с различными знаниями, такими как кодзики, аналекты, японская история и пословицы. Меня учили, что люди должны жить по справедливости, «по понятиям», по обычаям и делать мир лучше.
«Живите так, как вы верите. Если вы потерпите неудачу, вы сами извлечете из этого урок».
В Новый год семьи обсуждали планы на год. Наверное, это было желание поставить цель на Новый год. Я помню слова, которые отец написал мне, когда я училась в начальной школе.
Я никогда не видела, чтобы он сдавался, и даже когда он ругал меня, он проповедует дзен. Мое детство пришлось на время оккупационных войск США и войны в Корее. Мой отец без колебаний отвечал на вопросы оккупационным силам США по-английски. В отличие от тех, кто был напуган, он был человеком, с которым можно было поговорить и на которого можно было положиться. Он считал, что люди не должны подвергаться дискриминации, что ко всем расам, мужчинам и женщинам следует относиться одинаково как к людям.
Моя мать была яркой и строгой в дисциплине. С другой стороны, она оптимистичный человек, несмотря на то, что она фанатичка и сильно беспокоилась за меня. В то время люди беспокоились о похищении людей, и я помню, как моя мать говорила своим детям быть осторожными. Когда я думаю об этом сейчас, это было похоже на сосуществование дома «утонченного» отца и «простой» матери, и я любила их обоих.
Мы с мамой воссоединились после моего ареста в 2000 году. Во время допроса члены моей семьи сказали, что они одновременно были удивлены и испытали облегчение, узнав о моем аресте в Японии, а мама сказала, что была удивлена. Моя мать очень любила своих внуков, и когда я извинилась за многие трудности, через которые ей пришлось пройти, она улыбнулась и сказала: «Если конец будет хорошим, все в порядке». В марте 2005 года моя семья, в том числе моя дочь, отправили меня на другой конец света.
Моя мать, которая ничего обо мне не помнит, сказала мне, что я довольно счастливый ребенок. Говорят, что когда я хотела молока до того, как мне исполнился год, я ползала взад и вперед в поисках газеты, хватала ее, подходила к своей матери, взбиралась на глицинию и протягивала газету, чтобы попросить молока. При грудном вскармливании мама всегда читала газету.
Кажется, это было потому, что я как будто тоже читала с ней.
У нас осталось только две фотографии меня, когда я была ребенком, но одна из них — это фотография момента, когда я взяла игрушку моей сестры в середине семейного фото. На другом фото я стою на руках у матери с кукурузным полем позади меня и что-то кричу. Мне было так любопытно, что я умолял их купить мне сверкающий буддийский алтарь, а когда я попросил их купить мне чужие зубные протезы, взрослые высмеяли меня. А еще я была очень «упрямой» и не слушала того, что мне говорили, что не понимала, — сказала мне мать. Даже если меня ругали, я никогда не плакала, а когда заходила в ванную и выходила, то плакала и вытирала слезы грязными руками. Говорят, что я была ребенком. Помню, когда я была маленькой, мама часто говорила мне, что я упрямая.
Мои родители были заняты, потому что у них был продуктовый магазин в центре Бороити-дори, примерно в двух километрах от нашего дома рядом с конным парком Сэтагая. Когда я была младенцем, который не мог терпеть, мама брала меня на спину и работала. Иногда мои старшие братья и сестры забывали обо мне во время игры, поэтому, когда они возвращались около полудня, они обнаруживали, что я ставлю ноги на дверную перекладину ванной и играю с ней, открывая и закрывая ее.
По словам моего отца, когда мои старшие братья и сестры оставили меня, чтобы пойти поиграть, мне захотелось с кем-нибудь поиграть, поэтому я высунулся из окна и сказал старшим детям, проходившим мимо моего дома: «Эй, друг! Давай поиграем». Кажется, он действовал нахально, подражая губам своего брата. Однажды моя мама увидела громко плачущего ребенка и посмотрела на улицу из магазина. Кажется, он в спешке выскочил и подхватил его с Фу-тян. Кажется, он заблудился, преследуя свою мать в направлении поворота утром. Когда мама заберет меня, я подарю ей цветок.
Кажется, он перестал плакать от укуса. После этого случая я построил дом недалеко от станции Камимачи поезда Тамагава, чтобы днем жить с семьей.
Моя память отсюда. В большом саду нового дома росли персиковые, фиговые и грушевые деревья, покрытые снегом и докудами. Сад, в который я только что переехала, все еще был неровным, и я помню, как падала, когда бежала. Мне было около трех лет. Персиковые деревья в саду каждый год приносят большие белые персики, а фиги на больших деревьях приносят бесчисленные плоды.
Наша семья начиналась как «Универсальный продуктовый магазин Хинодея». Родился мой младший брат, и я помню, как я была взволнован, когда мы все собрались вместе и отпраздновали первую трапезу трапезы. Мой отец был человеком, которым я должен уважать и гордиться, но с появлением «самурайского метода ведения бизнеса» и появлением супермаркетов бизнес постепенно стал ухудшаться, в отличие от процветающих магазинов на улице Бороичи. Сад, который был веселой игровой площадкой, с каждым годом становился все меньше, и там были построены еще два магазина. В детстве я чувствовала, что отец никогда мне не льстил и не годился для бизнеса. В конце года, даже если мы получаем деньги от кредитных клиентов, которые приходят расплачиваться наличными, мы не идем собирать деньги в домах с накопленными кредитными продажами, говоря: «В этом доме нет денег». Он из тех отцов, которые видят, как ребенок роняет только что купленное яйцо и кладет в пакет новое. С другой стороны, он также отец, который отказывается продавать покупателям, которые говорят: «Я собираюсь отдать ее кошке, поэтому, пожалуйста, дайте мне эту рыбу», говоря: «Мы продаем только еду для людей». Когда я услышала, как мой старший брат сказал: «Если четверо детей будут есть много сладких булочек каждый день, они не заработают», — сказал он. Я подумала, что это тяжело, поэтому я перестал есть со своими старшими братьями и сёстрами.