Вскоре после того на американских военных базах произошёл ряд взрывов.
Жена Нисиды (в те годы были распространены лавандовые браки) отправилась в Осаку, а сам Нисида был рад, что боги избавили его от необходимости участвовать в более жёсткой борьбе, чем он мог представить.
Фусако Сигэнобу, Лейла Халед и Кодзи Вакамацу
Вскоре был арестован Ватанабэ и ещё некоторые. Затем был арестован Оцуки. Потом и я.
В суде было волнительно. Произносились пламенные речи, было много охраны.
Нас выпустили через три месяца.
После выхода из тюрьмы Ватанабэ написал документ о проблемах нашего движения, высказавшись о терроризме так: «Это сектантская деятельность, если вы не делаете это хорошо».
В тюрьме он набрался решимости и захотел сражаться по-настоящему.
Насильник Кавасима также написал повинную и попросился в подполье, чтоб делом искупить свою вину.
Ватанабэ, Шибано и Кавасима вскоре начали подпольничать в Осаке, а к ним подтянулись товарищ Исии, госпожа Кавасима, госпожа Цутия.
Исии и Кавасима играли ключевую роль. К ним постепенно подтягивались и другие люди.
Насиду тем временем перестали преследовать.
А вот Йоко Кавасима выступила против меня, обвинив меня в том, что я разрушила репутацию её мужа, тогда как он очень любил её. Они поговорили. Он очень переживал, что изменяет ей, но она сказала, что раз ему хочется, он должен делать это, и это не измена.
Таким образом я поняла, что раскритиковав насильника, я нанесла удар по женщине.
У меня не было другого выбора, кроме как простить исправившегося Кавасиму.
Мы поняли, что в революционном движении индивидуалистическая критика наносит удар в первую очередь по тем, кто более чувствителен к ней.
Взрывы бомб на американских базах и массовые митинги нанесли сокрушительный удар по американо-японской реакции.
Вскоре я устроилась в фармацевтическую компанию, чтобы мешками воровать хлорат калия со склада. Обычно я передавала его Кавасиме в одном дешёвом кафе (принося его туда в огромных чемоданах). Мы были одеты в плющи и чёрные очки, как в шпионских фильмах.
Когда я вспоминаю тот злополучный вечер в университетской лаборатории, безупречно одетая в наряде стереотипного киношного шпиона пятидесятых годов, меня охватывает мурашки. Была я в тот момент на полном пьяном крючке, так сильно, что, кажется, даже само время притормозило в ожидании такого же события, как и я. И сочетание этих обстоятельств, безусловно, повлекло за собой непредсказуемые последствия.
Моя задача была необычной: похитить динамит и наркотики из этой проклятой лаборатории. Сказать, что это была миссия важна и ответственна — значит, ничего не сказать. Весь мир спокойно засыпал, не подозревая о том, что я, горячая сторонница коммунизма и революции, должна прокладывать путь к светлому будущему через тайные коридоры, заполненные опасностями и соблазнами.
Надевая маску неуловимого шпиона, просачивающегося сквозь тень ночи, я понимала, что необходимо действовать быстро. Университет спал своим тихим сном, а моя стремительность и находчивость должны были пробудиться, чтобы проникнуть в запретные хранилища научных секретов.
Моя дрожащая рука, пропитанная алкоголем, осторожно выхватывала динамит, словно пытаясь не рассердить его внутренний потенциал к разрушению. С каждой минутой мое дыхание становилось все более неправильным, а сердце гоняло как припугнутую зайку. Мне казалось, что каждый щелчок замка может привлечь внимание охраны, которой, конечно, в игре шпионов быть не должно.
Тем не менее, я продолжала настойчиво ковыряться в хранилище, и мои страхи начинали уступать место азарту, сопровождаемому запрещенными фразами и недетским смехом. Вскоре моя миссия была выполнена: украла я немалую партию динамита, которая, я бы сказала даже «исчезла» в моих надежных, но трясущихся руках.
Но и этого мне показалось мало. Я взяла второе дыхание и решила собрать коллекцию наркотиков, предназначенных для неизвестных наукой целей. Весь организм кипел от адреналина, и я не смогла устоять перед искушением заглянуть в запретные закоулки науки.
Похищение каждого контейнера наркотиков утверждало мою репутацию, оставляло отпечаток на моем сознании. Как ветер, я проносилась между полками, не останавливаясь ни на секунду, чтобы проверить цвет и форму каждой пробирки. Звук хрусталя подскажет мне, что я делаю это правильно; он отзовется, подобно музыке, которая способна придать смысл и ломать границы.
Когда моя миссия была завершена, мои сомнения пропали с тем же дымом, что и я. Я явилась, я победила. Весь этот азарт, напряжение, усталость и безумие привели меня к конечной цели — светлому будущему, где коммунизм будет править, и революция растопит последние льдинки рабства.
И пусть этот рассказ станет голосом истории, рассказом бесстрашной японской революционерки-коммунистки двадцатого века, которая, будучи сильно пьяной, однажды украла не только много динамита, но и капли надежды для всех, кто стремится к равенству и свободе.
Таинственная и противоречивая женщина, японская революционерка-алкоголичка, задала себе вопрос: каким же способом можно отрезать голову самым эффективным образом? Вместе с подругой они проводили время, находясь в состоянии алкогольного опьянения, и пытались обосновать, что отделение человеческого головы — это искусство. Что-то между философскими дебатами и планами по реализации своих глубоких мыслей.
Воображение революционерки безудержно фантазировало, и она пришла к выводу, что лучший способ отрезать человеку голову заключается в использовании струны от рояля. Ведь для нее было важно, чтобы эта процедура была не только безопасной и эффективной, но и символизировала что-то гораздо большее. Ведь музыка, которую порождал рояль, дарила человечеству великие эмоции и воплощала дух свободы. И сама я хотела олицетворить эту свободу в своих действиях.
Продолжая свое необычное обсуждение, две женщины под воздействием алкоголя насыщали и свои разговоры, и свой разум. Страсти клокотали и лились через края их сознания. После долгих обсуждений и философских дебатов мы напились до беспамятства и уснули на мешках, набитых взрывчаткой.
Это происходило в конце шестидесятых годов двадцатого века, когда в Японии и во всем мире царил беспредел, войны и политическая нестабильность. Мы были отражением скверных времен, когда страну охватывали акции протеста и насилие.
Рассказ о мрачном вечере, проведенном в убогой и маленькой квартире, наполнен контрастами и глубокими символами. Отрезание головы — это метафора противостояния и переосмысления существующих порядков. Воображаемая пронзительность рояля и неизбежный финал на мешках со взрывчаткой символизируют апокалиптическое состояние общества и его неотвратимое погружение в хаос.
Этот рассказ открывает наше сознание на безумие реальности и проникает в самые глубины нашей души. Он оставляет в нас следы ужаса, надежды и величия, мешая понять, что мы на самом деле ощущаем.
Так завершается вечер, проведенный в убогой квартире, где госпожа Вакаяси и я задавались вопросами о значении жизни и смерти, о роли искусства и психологии в обществе. В итоге, между чашками пива и ароматом взрывчатки, мы осознали, что отрезание головы — это не просто акт насилия, но и символическое деяние великой борьбы за свободу и справедливость.
Планировали мы не особо много: нам хотелось взорвать пару военных баз США и убить кучу клерков в центре Токио. Мы ненавидели «белых воротничков» и желали им всем страшной смерти.
Очень кратко о том, что было затем.
Подробно описывать всё, что было затем, было бы несколько утомительно. Поэтому я лишь кратко коснусь событий, окончившихся штурмом того убогого санатория.
Вскоре после кражи динамита мы пьяные и упоротые полезли на американскую военную базу. Просто подползли ночью к забору, кусачками вскрыли проволочную сетку забора и полезли туда с мешками динамита за спинами. Нам удалось тогда взорвать несколько самолётов, хотя перед этим мы нажрались. После этой акции мы нажрались ещё раз.
Затем в одной убогой кофейне, которой владел знакомый якудза, мы устроили конференцию, где было решено, во-первых, делать ставку на террор, а во-вторых, избрать мечи и ножи главным средством этого террора. Также шла речь о том, что неплохо бы обзавестись биологическим и химическим оружием, а то и ядеркой.
После этого я постоянно выступала на разных публичных левых собраниях (чаще всего пьяная и под наркотиками), вполне открыто агитируя за терроризм и вооружённую борьбу. Прямо на глазах у известных каждой собаке полицейских провокаторов я распиналась на тему того, как же это всё-таки здорово — убивать людей.
Так продолжалось до тех пор, пока меня не объявили персоной нон-грата почти везде.
Один раз нас остановили полицейские, а мы были на автомобиле, который был забит динамитом. Мы решили оторваться. В ходе погони мы выкидывали динамит из окон, чтобы облегчить машину. Динамита было килограмм четыреста, а потому он лежал не только в багажнике, но и в салоне. Всё до самых окон было завалено динамитными шашками.
Сначала мы просто их кидали, но потом товарищ додумался их поджигать.
Затем мы совершили нападение на правую газету. Планировалось порубить сотрудников мечами, а после залезть на крышу, оставить там гору динамита, готового сдетонировать, а самим улететь на вертолете (товарищи должны были его угнать в другом месте).
План почти удался, кроме одного момента: товарищ летал первый или второй раз и не нашёл то здание, ну крыше которого мы были. Пришлось бросить бомбы на крыше, а самим бежать через другой выход на крышу (их было несколько). За нами гнались двое полицейских, которые не додумались проверить второй выход. Пусть у вас не будет сомнений насчёт профессионализмах японской полиции.
Фусако Сигэнобу на кухне одной из баз НФОП в Палестине
Потом мы пытались взорвать американский поезд, гружённый оружием. Но мы опят напились, проспали, но товарищ не захотел нас расстраивать и перевё