— Конечно, где уж нам знать! — не выдержала Лариса Петровна.
— Лара! — уже резко оборвал Виталий Захарович. — Совсем не подходящее время…
— Мне пора, — перебила Лена. — Простите, не переношу, когда учат: как жить, что делать. Пчелка, ты меня проводишь?
— Ты хочешь, чтобы я тебя проводил? — Глаза Кости просияли.
— Хочу! — повелительно, с торжеством сказала девочка и взглянула на Ларису Петровну.
Та отвела взгляд.
Лена сняла фартук, вытерла об него руки, сказала:
— Пошли, Пчелка. — Бросила фартук на спинку стула. — Спасибо за все. Было очень интересно. До свидания!
— Всего доброго, — ответил Виталий Захарович.
Лариса Петровна промолчала.
Костя и Лена ушли.
Лариса Петровна села в кресло рядом с мужем и заплакала.
— Бедный мальчик! — сквозь слезы прошептала она. — Эта девчонка… Мерзкая, отвратительная! Ведь она не любит нашего Костика!
— Это видно невооруженным глазом, — грустно сказал Виталий Захарович.
Костя и Лена медленно шли по двору, к старой липе.
— Смотри, — сказала девочка, — еще светло, а на небе звезда, одна-единственная.
Они стояли рядом и смотрели на небо. Там, в бледно-синей необъятности мерцала фиолетовая звезда, мерцала таинственно, призывно, томительно.
— Иногда звезды падают, — сказала Лена.
— Падают не звезды, — улыбнулся Костя, — метеориты.
— Звезды! — упрямо сказала девочка. — Я, правда, смутно помню. Мне, совсем маленькой, моя бабушка в деревне рассказывала. Ведь мы, Пчелка, деревенские. Я и родилась там, мама говорит, в избе. Наверно, с русской печкой, какие в кино показывают. Обалдеть можно! Так вот. Бабушка рассказывала, что у каждого человека на небе есть своя звезда. И когда звезда падает — значит, все…
— Что все? — недоуменно спросил Костя.
— Тот человек, которому эта звезда принадлежала, умирает. Ой! — Лена даже руку прижала ко рту. — А вдруг эта звезда моя? И сегодня ночью она упадет… А, Пчелка?
— Нет, Лена, она не упадет.
— Пусть! Пусть бы она упала! — с внезапным отчаянием сказала Лена.
— Почему? — изумился Костя.
— Потому! Надоело так жить! И вообще… Зачем я живу? Зачем? Кто мне объяснит? Вот ты знаешь, зачем ты живешь?
— Знаю, — тихо сказал Костя.
— Зачем? — Лена пристально смотрела на него.
— Ты знаешь. Я тебе говорил. Я живу прежде всего для того, чтобы тебе было хорошо.
— Ты все можешь для меня сделать?
— Все, что в моих силах.
— Пчелка, милый! Мой хороший Пчелка! Мне ничего не надо! Я не хочу так жить.
— Как?
— Как живу. Надоело! Все надоело… Ты можешь мне сказать: что я за человек? Кто я такая?
— Я знаю одно… — Голос Кости прервался. — Для меня ты лучше всех.
— Для тебя… А для других? Нет! Нет!.. — В голосе Лены послышались истерические нотки. — Ненавижу себя! Ненавижу…
— Что с тобой, Лена? — испуганно спросил Костя.
— Ничего. Отстань!.. — Лена вдруг порывисто обняла Костю и тут же резко отстранилась. — Пчелка, миленький, прости. И не провожай меня дальше. Я сама. А завтра мы увидимся.
— Я провожу тебя до двери твоей квартиры. — сказал Костя. — В конце концов… — Он помедлил. — Это мое законное право: ты моя, тебя подарили мне!
— Заткнись! — закричала Лена. — И знай: с Мухой все кончено! А сейчас уходи!
Костя лежал на своей кровати и смотрел в потолок. В его ногах сидел Виталий Захарович.
Створки окна были распахнуты, и в квадрате бледного неба стояла одинокая звезда.
«Это она, — подумал Костя, — звезда Лены».
— Я тебя понимаю, сын, — тихо говорил Виталий Захарович. — Я это испытал, пережил. Давно, так давно, что кажется: все это было в другой жизни — та девочка, метель… Мы с ней однажды заблудились в Сокольниках. Я уже знал тогда… — Виталий Захарович помедлил, — …как она относится ко мне. И, представь, у меня было единственное желание в тот вечер. Всепоглощающее: заблудиться с ней вместе и замерзнуть…
— Это была не мама? — с изумлением спросил Костя.
— Нет.
— Но… — Костя резко сел, прислонился спиной к стенке. — Но, папа! Я уже никогда никого не полюблю. Мне больше никто не нужен!
— Я понимаю, — сказал Виталий Захарович. — И в одном ты прав наверняка: первая любовь по глубине и напряжению чувств единственная…
— Глупости! — В дверях стояла возбужденная Лариса Петровна. Оказывается, она подслушивала и вот не выдержала. — Единственная любовь — миф, выдумка! Хотите убедительный пример? Жорж Санд! Женщина ослепительная, как говорили современники, невероятная! В ее жизни было несколько мужчин, и каждого она любила последней любовью. Да, да! Появлялся новый мужчина, и ей казалось, что чувство к нему самое сильное в жизни. Так-то!
Ларисе Петровне не успели ответить — она захлопнула дверь. В коридоре простучали ее энергичные удаляющиеся шаги.
— Ты не сердись на маму, — сказал Виталий Захарович. — Она очень переживает. Никак не может смириться, что детство твое кончилось, что ты уже взрослый.
— Папа! Но что же мне делать? — Отчаяние прозвучало в голосе Кости.
— Жить! Жить, сын! И разве теперь твоя жизнь не стала ярче? Разве тебя не обуревает жажда деятельности?
— Да, это, конечно, так! — Костя был полон удивления. — Как ни странно…
— Это не странно, Костя. Настоящая любовь, пусть неразделенная, — могучая жизненная энергия, двигатель человеческих деяний.
— Папа! Но за что любят?
— На этот вопрос у меня нет ответа. — Виталий Захарович подошел к распахнутому окну, загляделся на небо с одинокой звездой. — Ведь ты мне не поверишь, если я тебе скажу, что Лена — самая обыкновенная, даже заурядная девушка…
— Это неправда, папа! — перебил Костя.
— Я понимаю. Для тебя это неправда. И опровергнуть твое представление о ней не сможет никто. И нет смысла опровергать. Скажу тебе одно… Ты ее любишь?
— Да!
— Значит, надо бороться за нее!
— Но как, папа?
Прошло несколько дней.
Лена и Костя медленно шли по улице мимо мехового ателье.
— Вот хозяйство моей мамочки, — сказала Лена.
— Может, неудобно? — Костя остановился возле витрины. — Обойдемся? Так просто погуляем.
— Да брось ты! — Лена схватила его за руку. — У меня маман — человек. Идем!
По слабо освещенному узкому коридору они подошли к двери, на которой была табличка: «Заведующий». Лена без стука открыла дверь, сказала Косте:
— Проходи!
Они оказались в маленькой комнатке, где был единственный стол, заваленный бумагами, папками, накладными; треть стола занимали большие счеты.
За столом сидела полная моложавая женщина с огромной копной крашеных светлых волос. Крупные крестьянские руки с короткими пальцами украшало несколько золотых колец с камнями.
— Привет, мам! — Лена села на один из стульев у стены. — Садись, Пчелка… Мама! Это Пчелка. Костя Пчелкин. Я тебе говорила.
— Здравствуйте, — сказал Костя и сел на стул. Женщина отодвинула счеты, внимательно, изучающее посмотрела на мальчика.
— Знаю, знаю, — сказала она. — Чего тебе, Ленок? Давай быстро. Дел невпроворот.
— Мы в кино собрались, — сказала Лена, — а у Пчелки только рубль.
— Рубль не деньги, — сказала женщина, сняла со спинки стула сумку из желтой кожи, порылась в ней, протянула Лене пятерку. — Держи. — И опять внимательно посмотрела на Костю. — Что, родители на карманные расходы не очень-то?
Костя не успел ответить — зазвонил телефон.
Женщина подняла трубку.
— Слушаю! А, Капочка! Приветик! Да, через два дня прошу на примерку. Так… Нет, красная у меня еще есть. Если немного черной… Ага, спасибо! Что? Можно. Пару баночек. Ага… И колбаски бы сухой. Хорошо. Понятно. Ага… — Она слушала некоторое время, засмеялась. — Понятно! Красиво жить не запретишь.
— Мама! — быстро зашептала матери Лена. — Клюкву в сахаре.
— Капочка, — продолжала говорить в трубку женщина. — Вот Ленка просит клюкву в сахаре. Сладкоежка она у меня. Так… Умничка. Сделай пару коробок. В долгу не останусь. Что? Так… Надо подумать. Ага… Подумать, говорю, надо. Хорошо. — Она взглянула на календарь. — В пятницу жду. Пока, подруга. — Женщина положила трубку, Снова посмотрела на Костю, спросила: — Родители у тебя кто?
— Люди, — усмехнулся Костя.
Женщина перевела взгляд на Лену, сказала с некоторым осуждением:
— Шутник он у тебя, Я спрашиваю: кем работают?
— Отец — химик-исследователь, — ответил Костя, — мама — художник-модельер.
— Модельер? — заинтересованно повторила женщина. — В Доме мод?
— Нет, на швейной фабрике.
— А-а… — разочарованно протянула Женщина. — Слушай, раз с художниками якшаетесь… Нет у твоей матери хода в Театр на Таганке? Позарез надо два билета на мастера с Маргаритой.
— Могу сказать точно, — ответил Костя. — Нет такого хода. Для нас попасть в театр на хороший спектакль — проблема.
— В наше время многое — проблема, — нравоучительно сказала женщина. — Проблема на проблеме сидит и проблемой погоняет. Ладно. Идите. Мне еще обсчитывать и обсчитывать. С ума можно сойти от этой документации.
Лена и Костя поднялись со стульев.
— Погоди-ка… — Женщина вышла из-за стола. — Фигура у тебя, — Она подошла к Косте, профессионально осмотрела его, повернула за плечи, — …стандартная. Скоро будут две куртки-дубленки. Материал канадский, фасон из западногерманского журнала взяли. Как раз на тебя. Только ведь вещь-то… — Она вздохнула. — Химик да художница. Не очень-то разбежишься. Ведь так?
— Я вас не понимаю! — резко сказал Костя.
— Не понимает! — Женщина подмигнула Лене. — Молодой, а уже артист. Далеко пойдет. Ты за него, Ленка, держись. Твой длинноволосый когда в армию уходит?
Лена нахмурилась, взяла Костю за руку:
— Идем, Пчелка!
Они вышли из комнаты.
Женщина посмотрела на закрытую дверь, сказала со вздохом:
— Во детки растут. Никакой управы.
Она вернулась за стол, бойко принялась стучать костяшками счетов.
…Костя и Лена стояли в подъезде — на улице шел дождь.