Я с ужасом отползаю подальше от стенки. Голос ее матери даже меня заставил съежиться. Что же чувствует Эмма? Моя мама никогда не критиковала меня подобным образом. Иногда она с улыбкой говорила свою любимую фразу «Молодость все прощает», если я пробовала новый стиль, и он мне не шел. Но чтобы вылить на меня подобное. Такого ни разу в жизни со мной не было. Я даже не знаю, как правильно реагировать.
– Мам, мне пора, – говорит Эмма. Ее голос звучит подавленно.
– Переоденься и смой макияж, если собираешься встретиться с Адамом.
– Ему нравится, как я крашусь.
– Он тебе врет, Эмма. Это не может нравиться.
Это сказано уверенно, тоном, не терпящим возражений. Голоса затихают, Эмма сидит в полнейшей тишине. Мне интересно, о чем она сейчас думает. Может быть, она привыкла и не принимает близко к сердцу выходки матери? Хотелось бы в это верить. Мне вдруг хочется проверить ее, узнать, как она себя чувствует. Но я не знаю, как это сделать. Не могу же я сказать, что подслушала ее разговор с матерью. Решение приходит само собой. Я подпрыгиваю и бегу к ней в комнату. Громко стучусь в дверь.
– Да?
– Это Лили, я могу войти?
– Минуту. – просит она.
Я терпеливо жду, пока она откроет дверь. И одного взгляда на нее мне хватает, чтобы понять: Эмма не научилась справляться с критикой. Удивительно, но слова ее матери даже меня задели. Я смотрю в заплаканные глаза сводной сестры. Она выше меня на голову и силится улыбнуться.
– Чем я могу тебе помочь?
– Мне крайне неловко тебя об этом просить, но я увидела макияж у тебя на странице. Ярко-красный вперемешку с оранжевым, нечто похожее на невероятный рассвет! – Я говорю все это очень воодушевленно, делая вид, что не замечаю ее потекший макияж и слезы. – У меня руки не из того места растут, – продолжаю я беззаботно. – Ты сейчас занята или, быть может, могла бы меня накрасить?
Эмма удивлена, она заправляет прядь золотистых волос за ухо и смущенно улыбается:
– Я абсолютно свободна, а ты куда-то идешь?
Эту часть плана я не продумала.
– Вообще-то, думала выбраться и погулять по городу, погода сегодня потрясающая. Хотела спросить тебя, не хочешь составить мне компанию?
Эмма выглядит сейчас такой радостной, что я ругаю себя за то, что раньше не звала ее гулять, а ее предложения отметала. Может, я до конца не осознавала, насколько важно для нее наладить со мной контакт? Мы с Жеромом бегаем каждое утро, наши разговоры все столь же коротки, но я привыкла к его присутствию. Эмма же несколько раз порывалась затащить меня то на вечеринку, то просто посидеть в кафе, но я каждый раз отказывала из-за того, что не хотела видеть Адама. Когда родной отец не поздравляет с восемнадцатилетием, начинаешь ценить внимание со стороны других людей. Ведь Эмма и Жером мне ничего не должны. Они сделали столько шагов мне навстречу. Пришла моя очередь.
– Мы с Полин планировали прогуляться по кварталу Маре. Там очень много классных винтажных магазинчиков со смешными вещами. Если тебе это интересно, буду рада, присоединяйся.
– Я в деле, – с улыбкой говорю я и, кивнув в ее сторону, с восхищением бормочу: – Какое у тебя красивое платье!
Эмма неловко проводит руками по нежно-голубой ткани, на которой вышиты крупные белые розы. Платье необычное. Но мне оно нравится. Эмма в нем выглядит особенно хорошо.
– Спасибо, – благодарит она и, кротко улыбнувшись, указывает на пуф перед большим столиком с зеркалом: – Садись, буду тебя красить.
Я первый раз за всю неделю зашла к ней в комнату. Здесь тоже солнечная сторона, и комната залита светом. Цветочное постельное белье очень похоже на мое, занавески подобраны в тон.
– Мама? – приподнимая бровь с улыбкой, спрашиваю я.
Эмма не сразу понимает, о чем я.
– Постельное белье? Да, это Амели купила. – Ее лицо светится, когда она говорит об этом. Я начинаю задумываться, что скрывается за ее милой улыбкой и этим солнечным обаянием, исходящим от нее. Неужели каждый из нас скрывает комок боли и тревог? Даже такие люди, как Эмма, не исключение. В комнате пахнет ванилью, и этот запах так ей подходит. Я сажусь на пуф перед огромным овальным зеркалом. Стол завален всевозможными баночками, палетками и кисточками.
– Творческий беспорядок, – поясняет Эмма, проследив за моим взглядом.
– У меня из косметики одни тени, тушь и помада, – признаюсь я.
Она хмыкает.
– Теперь можешь пользоваться моей. Папа дарит мне наборы практически на каждый праздник, он советуется с консультантами, и они, конечно, впаривают ему самое дорогое, что у них есть.
– Мой папа в последний раз поздравил меня с праздником лет пять назад, – вырывается у меня. Не знаю, зачем я произношу это вслух. Но я хочу поделиться с ней и намекнуть, что в клубе «Один дерьмовый родитель» мы состоим вместе.
Эмма смотрит на меня с жалостью и грустью. Я закатываю глаза.
– Только без этих жалостливых взглядов, – шучу я, и она неожиданно обнимает меня.
– Мой папа обязательно будет поздравлять тебя на все праздники, точно так же, как и твоя мама покупает мне в комнату занавески и помогает их повесить. Быть может, для нас двоих это новый старт.
Я смотрю на наше отражение в зеркале. Блондинка и брюнетка. Я – холодная зима, она – теплая весна. Мы такие разные. От внешности до характера. Но у нас двоих есть что-то общее. Родительское предательство. Пустота в сердце.
– Я очень этого хочу, – честно признаюсь я, и она улыбается мне теплой, доброй улыбкой.
– Я сейчас почищу и увлажню твою кожу. Уход очень важен, – предупреждает Эмма, и я киваю. «У вас двоих есть еще нечто общее, – шепчет мне внутренний голос. – Адам». Но я гоню его прочь, стараюсь расслабиться на пуфе и произношу:
– Делай все, что необходимо. Поколдуй надо мной как следует.
Эмма подмигивает мне.
– Все будет в лучшем виде. Только я, пожалуй, сделаю из тебя снежную королеву. – Она резко замолкает и после паузы неуверенно спрашивает: – Ты уверена, что готова выйти в таком виде на улицу?
– Спрашиваешь. Я мечтаю об этом. Твои макияжи волшебны.
– Спасибо, Лили, – тихо шепчет она, и в ее голосе столько волнения и благодарности.
Порой человеку нужно совсем мало. Капельку признания и одно доброе слово.
Она делает мне макияж, похожий на свой – небесно-голубой, топаз, лазурный. Все цвета смешались, а поверх теней красуется длинная серебристая стрелка, на конце которой она прикрепила маленький белый камушек.
– Это роскошно! – восклицаю я, именно так можно описать этот макияж. Живописно, роскошно, красиво. – Я словно эльфийская принцесса! И знаешь, Эмма, у меня есть платье к этому макияжу.
То самое платье, которое я купила во Флоренции. Я достаю его из шкафа в своей комнате с трепетом и любовью. Ведь столько воспоминаний с ним связано. Я переодеваюсь при ней и, довольная, кручусь вокруг зеркала.
– Что думаешь?
– Ты такая худенькая, тоненькая, точно фея.
– Всю жизнь мечтаю иметь круглые бедра и грудь, – со смехом признаюсь я, – желательно грудь, как у тебя, и бедра тоже!
– Могу поделиться лишними килограммами, – весело соглашается Эмма, и я качаю головой.
– Если бы они у тебя были, я бы их с радостью забрала!
– Да ну брось, я с детства полная. – Она небрежно машет на меня рукой.
Теперь мне понятно, почему за ужином она вечно выглядит виноватой, когда накладывает себе вторую порцию, и почему хранит банку «Нутеллы» у себя в комнате. Ждет, когда никого не будет на кухне, и прокрадывается к холодильнику. И все эти разгрузочные дни, которые в итоге заканчиваются у нее очередным срывом. Возможно, и я была бы такой, если бы мне с детства вдалбливали, что я толстая. Только вот все мы разные, и каждый из нас красив по-своему. Эмма похожа на сдобную, сладкую булочку. Круглые плечи и милые щечки. Мягкая белая кожа и запах ванили. Ее хочется касаться, обнимать и даже тискать. А чего стоит ее красивая пышная грудь!
– Ты красивая, – искренне говорю я, – и я красивая! А еще скромная! – я смеюсь, но потом добавляю: – В каждом из нас есть нечто прекрасное.
Эмма берет мою ладонь и тихонечко ее сжимает.
– Спасибо, Лили. Но я попрошу тебя больше не подслушивать мои разговоры с мамой!
– Это было так очевидно?
– Да, но от этого не стало менее необходимо. Спасибо за поддержку, – вновь говорит она, – я поправлю макияж и тоже переоденусь. Мы с Полин договорились встретиться на набережной острова Сен-Луи. Она оставалась у парня на ночь, поэтому сейчас там.
Эмма выходит из моей комнаты, я смотрю ей вслед и в голове крутится «не за что». Ведь я правда не сделала ничего особенного.
Спустя час мы идем по набережной острова Сен-Луи. Ветер играет с моими волосами, путая пряди. С Сены дует сырой, прохладный ветер, отчего в воздухе стоит особенный запах: пахнет мокрым, прогретым солнцем камнем, древесиной и водорослями. Кричат чайки, слышен звон церковных колоколов, шум машин и гул голосов. В бухте стоят баржи и катера. Влюбленные парочки держатся за руки, подставляя лица лучам солнца. Старинные особняки семнадцатого века добавляют этому месту особую магию. Словно вот-вот окажешься в прошлом. Париж действительно прекрасен.
– Вот вы где! – кричит Полин и бежит нам навстречу. – А чего вы такие красивые? – Она целует нас в щеки и журит: – Вы, наглые курицы, предупредили бы хоть! Я же страшна и бледна на вашем фоне!
– Ты всегда прекрасна и восхитительна, – смеясь, говорит ей Эмма, и Полин делает вид, что задумалась.
– Пожалуй, ты права! – заключает она, и я тоже начинаю смеяться.
Мы пересекаем мост Мари* и попадаем в квартал Маре. Проходим мимо величественного собора Святого Людовика.
– По субботам в Маре людно, – говорит мне Полин. – В этом квартале, кстати говоря, жил Виктор Гюго, где-то здесь был его дом.
Она вертит головой в разные стороны в поисках особняка, но так его и не находит.
– Впрочем, неважно, мы покажем тебе другую достопримечательность!
Полин и Эмма заговорщически переглядываются.