– Спектакль начинается в четыре, но из-за забастовки надо выйти пораньше.
– Чего хотят эти желтые жилеты? – спрашиваю я.
Жером разводит руками:
– Уже никто ничего не понимает.
Мы отправляемся на машине и по дороге к небольшому театру попадаем в пробку. Школа сняла помещение для благотворительного концерта, помимо спектакля в программу входят танцы, чтение стихов, даже стендап и, конечно, мини-концерт нашей школьной группы. В общем, мадам Феррар для благого дела собрала всех, кого могла. Мы еле находим парковочное место и подходим к зданию. Перед ним толпятся родители, ученики, учителя – все пришли поддержать выступления ребят и заплатить двадцать евро за вход с человека. Мы расплачиваемся, нам не дают билетов, лишь пропускают. Я несу букет – он довольно тяжелый, руки у меня затекли, и Жером, как истинный джентльмен, решает мне помочь:
– Давай я понесу.
Я передаю ему цветы, но не успеваю вздохнуть с облегчением, как мадам Феррар вырывает меня из толпы.
– Лили, следуй за мной, у нас тут форс-мажор.
Мама вежливо здоровается с учительницей и подгоняет меня:
– Давай-давай, иди помоги.
«Словно у меня есть выбор», – думаю я и следую за мадам. Она проводит меня за сцену, тут стоят декорации, на которых изображены интерьеры домов, лес и сад.
– Девочка, которая помогает Адаму подготавливать сцену, заболела! Он один не успеет за такое короткое время все расставить.
– Но я даже не знаю, где что должно стоять, – возражаю я, – простите, но мне действительно кажется, что лучше вам помочь ему.
– Я отвечаю за музыку, Лили! – Феррар сует мне в лицо планшет. – Вот, изучи фотографии. Адам ставит все тяжелое, ты добавляешь мелочи. Скатерть, вазу, картины, ковер, подушки, – она продолжает свой список и пальцем указывает на фотографии. – Оставь у себя и перед каждой сценой смотри на фотографию. Уверена, ты справишься! – Видно, что мадам волнуется, она проверяет время и хмуро бросает: – Мне надо уходить, совсем скоро начнется спектакль. К первой сцене уже все готово, поэтому изучи вторую. – Она поправляет волосы и зовет: – Адам, я нашла тебе помощницу!
Из коридора выходит Адам и замирает при виде меня. Феррар убегает, и он ворчит:
– Да уж, у жизни определенно есть чувство юмора.
Я бросаю на него хмурый взгляд:
– Только вот не начинай, отработаем эти сцены, и каждый пойдет своей дорогой.
Он ничего не отвечает, а я опускаю глаза в экран, пытаясь запомнить мелочи. Спектакль начинается, я нервно грызу ногти. Надо отдать должное Адаму, он мне помогает и выполняет почти всю работу сам. Я успеваю разложить подушки и поставить вазу. Он полностью контролирует происходящее. Эмма светится на сцене. Так непривычно видеть ее в роли высокомерной дамочки, но она справляется с ней на все сто. Постановка длится минут сорок, не больше. Мы с Адамом практически не остаемся наедине все это время. Выступающих много, и все они толпятся за сценой в ожидании своего выхода. И вот наступает долгожданный конец. Дарси и Элизабет целуются под всеобщие овации. Все кланяются, зрители в зале свистят и хлопают так громко, словно увидели какую-то знаменитую бродвейскую постановку. Актеры смеются, убегают со сцены, кого-то журят за забытый текст, кого-то хвалят за импровизацию. Мы с Адамом молча уносим декорации.
– Это все ты нарисовал? – не выдержав, спрашиваю я, и он выглядит сбитым с толку.
– Хватит, – вместо ответа говорит он, – хватит пытаться вести себя так, как будто ничего не было. Хватит выливать на меня дерьмо, убегать, а потом говорить со мной. Черт возьми, я не железный, Лили.
По нему видно, как сильно он зол и как его бесит происходящее.
– Чего ты вообще хочешь от меня? – громко спрашивает он. – Может, достаточно? Или сводить меня с ума – новый вид развлечения?
– Я ничего не хочу, ты прав. Я должна заткнуться и перестать делать глупости.
– То есть наш поцелуй входит в категорию глупостей? – Он смотрит мне прямо в глаза. – То есть глупость – то, что я чувствую к тебе?
Я тоже начинаю злиться.
– Мне плевать, что ты чувствуешь, ясно? Я ничего к тебе не чувствую!
– Именно поэтому ты поцеловала меня? – взрывается Адам. – Господи, Лили, ты не просто поцеловала меня, это был чертов взрыв мозга. Все потому, что ты ничего не чувствуешь?
Я замираю, а он подходит ближе.
– Ты вчера тоже вспоминала ночь Хеллоуина, не так ли?
Его лицо в сантиметрах от моего. Неожиданно злость и раздражение пропадают. Я заглядываю ему в глаза и тону в его взгляде:
– Больше всего на свете вчера мне хотелось забрать тебя домой и проснуться с тобой утром, – признается он, и мое сердце пропускает удар.
В ушах стучит пульс. Все вокруг теряет очертания, я вижу лишь Адама, и эмоции в его взгляде обрушиваются на меня, сметая все на свете. Мне как никогда хочется обнять его и быть вместе с ним. Я так сильно его люблю, что сдерживать этот порыв практически невозможно.
– Здорово, что вы оба решили рассказать мне правду.
Неожиданно. Резко. Голос полон обиды и разочарования. Эти слова выбивают у меня воздух из легких. Я медленно оборачиваюсь и смотрю на нее. Эмма стоит в углу сцены и переводит взгляд, полный негодования, с меня на Адама.
– Это так классно, когда близкие люди не врут, – добавляет она, нервно прикусывая губу. – Ведь каждый из нас заслуживает знать правду. – На этих словах ее голос начинает дрожать, и она убегает.
– Твою мать, – бормочет Адам и бежит вслед за ней. Я же остаюсь на месте, не имея представления, что мне делать и как быть. Врать и говорить ей, что она не так поняла, унизительно. Оправдываться – унизительно. Подойти и извиниться не хватит никаких сил и смелости. Что могут поменять слова? Кого спасло от боли слово «извини»? Слышу, как звонит мой телефон, – это мама.
– Да, – хрипло отвечаю я.
– Лили, вы там где? Уже все вышли, а вас все не видно.
– Мам, мне нужно домой, – тихо шепчу я.
– Как? Ты плохо себя чувствуешь?
– Нет, не переживай, мне просто нужно домой, я доберусь на метро.
Мама на другом конце молчит.
– Я могу тебе чем-то помочь? – наконец спрашивает она.
– Мне просто нужно побыть одной, – честно признаюсь я, и она меня отпускает.
Некоторые станции метро также закрыты из-за забастовки, но работники на стойке информации объяснили мне, какие пересадки сделать, чтобы добраться до «Эколь Милитер» – станции, рядом с которой мы живем. Спустя полчаса я наконец попадаю домой. Здесь тихо и тепло. Я прохожу в свою комнату, сажусь на пол у окна. Немыслимо, сколько дров я успела наломать за такой короткий период. На душе грустно и тоскливо. Выражение лица Эммы стоит перед глазами, ее слова о правде эхом звучат в голове. Мне хочется ей сказать, что я старалась держаться от него подальше, но понимаю, насколько жалко это будет звучать. Поднимаюсь на ноги и беру красную тетрадь. Это будет моим последним воспоминанием о нас с тобой, Адам. Моей последней записью, последним, что нас связывает.
Мы совершили столько ошибок, сделали больно человеку, который этого вовсе не заслуживает. Можно быть эгоистами и сказать, что любовь прощает все грехи. Но это не так. Я до сих пор не простила своего отца. Ирония в том, что я поступила так же, как он. Стала одной из тех, кто делает что-то за спиной у близких, молчит, обманывает и разбивает сердца. Ты можешь преследовать свои цели и думать только о себе. Только как потом смотреть в зеркало? Как спокойно засыпать с мыслями, что кому-то из-за тебя сейчас очень и очень больно? Я не знаю. Моя совесть напоминает мне о бессонных ночах, о злости и ненависти, что я копила в душе. Нам не стоило находиться близко друг к другу, когда мы рядом, все выходит из-под контроля. Рядом с тобой мне крайне сложно оставаться с холодной головой. Чаще всего я злюсь на тебя, в другие моменты растворяюсь в любви к тебе и ничего не могу с этим поделать. Чувствую себя жалкой, и от этого ощущения становится совсем тяжко. Ты будто раздавил меня. Но я не хочу писать тебе слезливые тексты, наполненные болью. Я не хочу тонуть в жалости к себе. Я хочу рассказать тебе о том, что нас связывало, о том, что было прекрасно. Лучше, чем прекрасно. Я хочу написать свое последнее воспоминание о тебе и попрощаться с прошлым.
В ночь Хеллоуина я, конечно, пропустила свой автобус. В ту ночь я окончательно отдала тебе всю себя.
– Останься со мной до конца каникул. – прошептал ты мне на ухо утром, разбудив шепотом и прикосновениями.
Мы укрылись твоим тонким, но очень мягким одеялом. Ты касался моей теплой после сна кожи. Губы целовали мое тело, и моя кожа покрывалась мурашками. Я перевернулась и обняла тебя за шею, притягивая тебя ближе, наши тела переплелись. Ты был таким теплым, нежным и сильным. Чувствовать, как ты касаешься меня, обхватываешь мои бедра, целуешь шею, грудь – это было блаженством, Адам. Мое шестое чувство. Я наконец осознала, что такое видеть, слышать, чувствовать запах, прикасаться, пробовать на вкус человека, которого любишь. Наше тяжелое дыхание заполняло комнату, ранние солнечные лучи проникали сквозь белоснежные занавески, с которыми играл ветерок, за окном пели птицы. Наши вздохи и едва уловимые стоны смешивались со звуками просыпающегося города. Было около пяти утра, а может, шесть утра – не знаю. Я перевернула тебя на спину и забралась сверху, крепко прижимаясь бедрами к твоему телу. Наши руки были повсюду, наши поцелуи были неконтролируемыми. это было сумасшествие, Адам. Чистой воды сумасшествие. Я не знала, как перестать прикасаться к тебе. Я не знала, как не растворяться в тебе. Ты смотрел на меня, и я видела такие же эмоции на твоем лице.
Ты помнишь наш первый совместный завтрак? Мокрые после душа, мы счастливо улыбались друг другу, потому что не могли иначе, счастье лилось из нас рекой. Я взяла твою серую майку и накинула на голое тело, ты натянул джинсы, но не застегнул ремень, он продолжал болтаться, джинсы сидели низко на бедрах, у меня пересохло во рту, и я еле сдержалась, чтобы снова не наброситься на тебя.