Он говорит это с твердой уверенностью, и это помогает. Он словно забирает половину груза с моих плеч и переносит на свои. И в его взгляде столько любви, доброты и поддержки.
– Я тоже не знал, что мне делать. – продолжает папа. – Но я решил быть честным. Если не знаешь, что делать, Лили, поступай с людьми честно. Если разлюбила, скажи как есть. Если все еще любишь – признайся. Это и есть правильно. Быть честным с самим собой и окружающими. Правда может ранить сильно, и от этого не убежать. Но сладкая ложь – все равно ложь, и на ней далеко не уедешь, просто будь честной, – повторяет он и сжимает мою руку.
Глава 25
Эмма
Папа смотрит на меня как на сумасшедшую, когда я прихожу за своими вещами и объявляю о желании жить с матерью. Мы сидим в зале, и он бросает на меня недоуменные взгляды.
– Я уделял тебе мало внимания? Знаю, что мы с Амели проводим много времени вместе, но мне казалось, в этом нет никакой проблемы.
Я качаю головой, а у самой в голове проносится мысль, что мы с ним очень похожи и во всем происходящем всегда ищем собственные ошибки.
– Пап, я очень счастлива, что в твоей жизни есть Амели и что ты проводишь с ней время. Я просто немного соскучилась по маме, – отчасти я говорю правду. Я соскучилась по маме, но из дома хочу уйти, чтобы не видеть Лили. Ни за завтраком, ни за обедом, ни за ужином, ни просто в одной квартире рядом с собой. Я очень сильно злюсь на нее. Даже странно, но на нее я злюсь больше, чем на Адама. Какая-то жалкая часть внутри меня хочет найти ему оправдание, дождаться его извинений и постараться все наладить. Однако я больше не так наивна, как пять месяцев назад. Я знаю, что ничего не наладится, ничего не будет, как прежде, да и Адам. Он не станет вымаливать у меня прощения.
Папа видит, что я не договариваю, но не настаивает и не лезет мне в душу. Между отцом и дочерью всегда есть дистанция, папа теряется и не знает, как поступить лучше. Амели заходит в зал с листом в руках.
– Лили уехала к отцу, – недоуменно произносит она. – Даже не спросила, не посоветовалась. уехала, оставив записку на кровати.
Видно, что Амели очень злится, она достает телефон и пытается дозвониться до дочери.
– Что между вами произошло? – тихо спрашивает папа, и Амели удивленно приподнимает брови, услышав его вопрос.
– Она тоже уезжает жить к маме, – объясняет он, и она переводит взгляд на меня
– Эмма, – зовет она, но я качаю головой.
– Может быть, она тоже соскучилась по папе, – пожав плечами, отвечаю я и встаю с кресла, – мне нужно собрать свои вещи.
Амели хочет настоять и спросить что-то еще, но папа останавливает ее.
– Она ничего не скажет, – доносится до меня его голос, он все-таки меня очень хорошо знает.
Дверь в комнату Лили открыта, в ней царит идеальная чистота, постель заправлена, на столе все аккуратно сложено, и вещи не валяются по всей комнате. Моя полная противоположность. У меня всегда царит легкий беспорядок, разбросана косметика и одежда, кровать почти никогда не бывает заправлена. Я смотрю на полочку, на которой в ряд стоят книги. Они выстроены по размеру, и среди них нет ни одного любовного романа. Биографии, энциклопедии, фантастика, восточные практики, книги по мотивации. В моей комнате одни любовные романы, сказки о первой любви с однообразным концом «и жили они долго и счастливо». Все же мы с ней очень разные. В комнате пахнет ее цветочными духами, и я так жалею, что она уехала. Мне хотелось высказать ей, глядя в лицо, все, что я о ней думаю. Вылить на нее негодование и обиду. Мое внимание привлекает торчащая из-под кровати тетрадь. Она ярко-красная, и в этой идеальной чистоте ее невозможно не заметить. Я беру ее в руки, из нее падает лист. Похоже на старую газету, грязно-желтая бумага с темными пятнами. Заголовок гласит «Добро пожаловать в Рим», а под ним плохого качества черно-белый снимок. При взгляде на эту фотографию у меня в глазах снова появляются слезы. На ней Адам и Лили. И они целуются. Целуются так, словно весь оставшийся мир исчез на мгновение. Это так романтично и так больно. Мне хочется разорвать этот снимок, но я открываю тетрадь, чтобы положить его на место. Листы исписаны мелким почерком. Я щурюсь, пытаясь разобрать написанное. Глаза привыкают к неразборчивым закорючкам. И я начинаю читать: «Дорогой Адам». Я резко захлопываю тетрадь, сердце стучит в ушах. Мне любопытно и страшно одновременно. Я знаю, этот текст не предназначен для моих глаз. Но ничего не могу с собой поделать. Медленно открываю тетрадь и продолжаю читать. Слова превращаются в предложения, чувствую, как ускоряется мой пульс. Слышу звуки шагов в коридоре и, испугавшись, что меня найдут в комнате Лили, быстро выхожу. У меня в руках ее личный дневник. Руки трясутся, а дыхание учащается. Я захожу в свою комнату и запираю ее на ключ. Дрожащими руками открываю первую страницу и продолжаю читать. От волнения все внутри дрожит, я оказываюсь не готовой к таким откровениям. Мне очень больно читать историю их любви. Мне больно читать про то, как Адам относился к ней, как на нее действовали его прикосновения. В душе все переворачивается. Ревность, смущение, обида, злость, терзания и какое-то бессилие. Перелистывая страницу за страницей, я чувствую, как слезы катятся по щекам. Что-то вызывает во мне горькую усмешку, что-то заставляет улыбаться, ее слова даже греют мою душу, потому что они пропитаны такой трогательностью, искренностью и любовью. Их любовью. Я смотрю на их снимки из фотобудки. Она приклеила их прямо на страницу. Адам и Лили такие счастливые, такие беззаботные и такие красивые. А мне очень больно на это смотреть. В какой-то момент мне приходит от нее сообщение, и злость новой волной затапливает сердце. Злость, обида, негодование, чувство, что меня обманули и предали. Но когда я дочитываю последнюю страницу, ощущаю ни с чем не сравнимую пустоту.
«Именно поэтому мне нужно уехать, именно поэтому мне надо быть от тебя подальше. Потому что я не смогу строить свое счастье на слезах Эммы. Как бы сильно я тебя ни любила.»
В этот момент я чувствую себя проигравшей. Хотя никакого соревнования вовсе не было, но это именно то чувство, которое я испытываю. Я ненавижу Лили за то, что она забрала у меня Адама. Но неожиданно на меня снисходит озарение. Адам никогда не принадлежал мне. Лили никогда не крала его у меня. Он все это время был ее Адамом. Она – та самая девочка из Италии, потерять которую он так боялся, та самая девочка, которую он рисовал и о которой рассказывал мне с горящими глазами. Если бы она не потеряла телефон, все было бы иначе. И человек, который влез в их отношения, – я. Я со своим эгоистичным желанием и глупой уверенностью. Я со своими капризами, обидами и уязвимым самомнением. Часть меня с этим не согласна, та самая – эгоистичная и думающая только о себе. Но мне надоело быть дурочкой, мне надоело быть той, что вечно требует внимания, той, которую всегда обижают, и той, что нуждается в чьей-то заботе. Я сама должна позаботиться о себе. Я сама должна взять свою жизнь под контроль и попытаться сделать себя счастливой. Ни Адам, ни кто-либо другой никогда не сделают этого за меня. Мне надоело прятаться и скрываться от этого сложного мира.
– Эмма, пора принять правила игры, – шепотом говорю я себе, – ты не можешь спрятаться от боли и разочарований в Адаме.
Собственный голос звучит глухо и хрипло. Но впервые в жизни я не хочу быть жертвой обстоятельств и винить других. Я хочу достойно встретить этот удар.
В комнату стучит папа, он всегда делает три быстрых стука, в отличие от Амели, которая стучит лишь один раз. Я открываю дверь:
– Что-то случилось?
– Амели поговорила с Лили, та говорит, что натворила что-то. Может, вы, наконец, расскажете нам правду?
Я смотрю в его глаза, он обеспокоен и нервничает.
– Хорошо, – говорю я и слышу, как входная дверь открывается.
– Привет, Адам, – здоровается Амели, – Эмма у себя в комнате, проходи.
Я очень удивлена его приходу, а затем он говорит то, что вызывает во мне печальную улыбку.
– Я ищу Лили, – неловко отвечает, мой бывший лучший друг? Мой бывший парень? Конечно, он ищет Лили, зачем еще ему приходить.
Амели озадаченно замолкает.
– Лили уехала к своему отцу в Лозанну.
Я выхожу из комнаты и встречаюсь с ним взглядом. Он расстроено опускает голову.
– Вы знаете, когда она вернется?
Я не даю ей ответить.
– Нам надо поговорить, – я обращаюсь к нему спокойным, холодным тоном. Адам поднимает голову и задумчиво кивает. Уверена, он ждет слез и истерик, но я собираюсь его удивить.
Он молча следует за мной в комнату.
Папа и Амели переглядываются, но ничего не говорят вслух.
Адам закрывает за собой дверь и стоит в ожидании моих слов. Я не заставляю его ждать долго.
– Я ненавижу тебя за то, что ты не рассказал мне правду, – стараясь сдержать эмоции, начинаю я, голос все-таки вибрирует, – но я понимаю, почему ты ничего не сказал. Я также ненавижу ее за то, что ты любишь ее, но понимаю, что ее вины в этом нет, – продолжаю признаваться я. – А еще, Адам, я ненавижу себя за свой эгоизм и слабость. За то, что так отчаянно нуждаюсь в тебе. В твоем понимании, твоей доброте, отзывчивости и любви. Ты был всегда рядом, и я, как последняя идиотка, решила, что так будет всю нашу жизнь.
Он нервно взъерошивает свои непослушные волосы.
– Я не знаю, что тебе ответить, Эмс, – тихо признается он, – я хочу перед тобой извиниться. Но понимаю, что любые извинения будут звучать нелепо. Просто знай, мне очень жаль.
– Мы оба наломали дров, Адам. Каждый из нас облажался.
Он упирается головой в стенку и закрывает глаза.
– Не имею ни малейшего понятия, что мне делать, – растерянность и смятение в его голосе трогают меня. Видеть его расстроенным не доставляет мне никакой радости.
Я смотрю на своего лучшего друга, на человека, который был рядом со мной с детства. И понимаю, как бы я ни злилась на него, как бы ни ненавидела, как бы ни корила за обман и предательство. Я все равно желаю ему счастья. Полин назвала бы меня ненормальной. Однако я не могу в одну секунду забыть двенадцать лет, которые нас связывают. Двенадцать теплых лет дружбы, любви и принятия.