та мысль лежала на самой поверхности и, видимо, давно не давала покоя румяному майору. Всё было до смешного просто: через три дня, в понедельник, наш бравый майор Пронин должен отчитаться перед начальством по поводу проведённого им расследования дела Паукова, так как в понедельник по плану дело должно быть закрыто. Вот и вся разгадка. Если убийца будет найден — а чем Мокроносов не убийца? — следователю по особо опасным делам светит премия, а если нет — взбучка от начальства. Так стоит ли копать глубже, когда кандидат в преступники уже сидит в КПЗ?
Я понял, что следователь Пронин — свинья, как внешне, так и по своей внутренней сути. И раз я уже влип в эту историю, то отстаивать справедливость я чувствовал себя обязанным не столько перед Мокроносовым, сколько перед самим собой. И дёрнул меня чёрт связаться с этим типом! Шёл бы себе к своему филателисту — и горя не знал, так нет, надо же было влезть в эту свару у квасной бочки, а потом клюнуть на удочку румяного проходимца! Да уж не проверка ли это? Впрочем, нет, на проверку не похоже, а вот предостережение от необдуманных действий мне, кажется, сделано было — и не одно. Я вдруг вспомнил того типа в морковном свитере, пребольно отвесившего мне солидный пинок в некую область тела, специально для того предназначенную, и его же, дважды бросавшегося под колёса жёлтого «москвича». Потом эти дурацкие верблюды… Ясно было, что следившие за мной инопланетные экспериментаторы предупреждали меня о том, что я вплотную подошёл к запретной черте. Выходит, они были против моего вмешательства в дела следственных органов?
Я очнулся от своих мыслей, а очнувшись — заметил, что румяный майор с любопытством и интересом смотрит на меня из-под пухлых потных век, почти лишённых ресниц.
— Мне очень жаль, дорогой коллега, — произнёс он слащавым голосом, — что я втянул вас в наше нелёгкое дело, а потому прошу считать наш договор аннулированным, а мою просьбу о помощи — недействительной.
— Позвольте, — возразил я, — так дело не пойдёт. Я теперь так просто от вас не отстану, и пока справедливость не восторжествует, буду копать до конца.
— Да поймите же вы, наконец! — горячился майор. — Я обратился к вам исключительно за тем, чтобы вы помогли мне найти какое-нибудь веское доказательство вины Мокроносова, но я никоим образом не предполагал, что вы выкинете этакий фортель. Я веду следствие и я же отвечаю перед своим руководством и своей совестью…
— Да нет у вас никакой совести, — махнул я рукой, вставая и приближаясь к нему. — Если бы была, вы бы в подследственном первым делом видели человека, а не удобный трамплин для получения премии за успешно раскрытое преступление.
Следователь изменился в лице и весь как-то посерел.
— Да как вы смеете! — прошипел он, брызгая слюной. — Да за такие слова вас следует…
— Не стращайте, — произнёс я твёрдо, глядя ему прямо в глаза, — не поможет. Я хочу только одного — справедливости, а справедливость уже сейчас требует либо признать невиновность Мокроносова — не мне вам напоминать о таком принципе, как презумпция невиновности, — либо искать истинного убийцу. Самое же лучшее — сделать это одновременно. Что касается Мокроносова, то я совершенно уверен в его непричастности к убийству Паукова. Даже не уверен — знаю.
— А доказательства у вас есть? — прищурившись, спросил мерзкий майор.
Я пожал плечами.
— По-моему, не я должен доказывать его невиновность, а вы — его вину.
— Вот-вот, — подхватил майор, — вину мы его докажем, в этом можете быть уверены. А вот вы его невиновность доказать не сможете.
Я понял, что этот рыхлый тип загнал меня в угол. Действительно, моё голословное утверждение в защиту Мокроносова доказательством его невиновности не является, других же доказательств я не имел. Для меня самого всё было ясно, наверняка, всё было ясно и для этого майора, но чтобы всё стало ясно и суду, нужны факты, а фактами я, к сожалению, не располагал. И майор это знал.
— Ну, как же? — ехидно спросил этот гнусный тип. — Будут доказательства?
— Будут, — твёрдо ответил я, с отвращением глядя в его свинячьи глазки.
— Вот как? — он, похоже, удивился. — А я рассчитывал, что вы всё-таки одумаетесь. Ну что ж, дерзайте, уважаемый коллега. Если что найдёте, я буду только рад. Только вот адресок убитого Паукова я вам дать не могу — служебная тайна, знаете ли. Адресок вы ищите сами.
— Адрес Паукова, равно как и Мокроносова, мне известен, — отрезал я. — Известно мне и кое-что другое, о чём вам, гражданин майор, даже в голову не приходит.
— Вот как? — повторил майор, ёрзая от беспокойства в своём обширном кресле, куда он воссел только что.
— Именно так, — сказал я, направляясь к двери. — До скорой встречи. Очень бы хотел надеяться, что одумаетесь всё-таки вы. Хотя вряд ли.
Я вышел, демонстративно хлопнув дверью, и решил тут же, не откладывая, ехать на Мурановскую, 33, где жили подследственный и потерпевший. «Служебную тайну» я выудил из недр памяти майора Пронина; не блефовал я, впрочем, и тогда, когда говорил о чём-то, что ему в голову не приходит: в этой самой его голове я отыскал нечто такое, что могло в дальнейшем сыграть мне неплохую службу. Но пока что об этом ни звука.
По дороге я звякнул домой и предупредил Машу, что немного задержусь. Вместо раздражённого ворчания я услышал в ответ весьма музыкальное мурлыканье, означавшее одобрение и высочайшее позволение: видимо, подарок Арнольда продолжал отравлять атмосферу в нашей квартире.
Улица Мурановская оказалась у чёрта на рогах, и добираться туда мне пришлось весьма продолжительное время. Обогнув угол кинотеатра «Будапешт», автобус наконец влился в неё и на первой же остановке после поворота выплюнул меня на тротуар. Дом я нашёл быстро.
План у меня был следующий. Раз убийство было совершено средь бела дня, то не могло быть, чтобы убийца проник в дом незамеченным: наверняка кто-то где-то и как-то его видел, хоть краем глаза, подсознательно, не помня об этом — но видел. Именно на это я и рассчитывал. Покопавшись в мозгах соседей, я надеялся получить нужную мне информацию, так сказать, портрет предполагаемого преступника. Что мне это даст, я пока не знал, но это было единственное, на что я мог рассчитывать в ближайшее время.
У нужного мне подъезда толкались вечные бабульки и со знанием дела перемывали косточки всех жильцов как этого подъезда, так и всех, к нему прилегающих, с самого первого этажа и до самого последнего. Разумеется, приоритетом пользовалась тема недавнего преступления. Я расположился метрах в двадцати от подъезда, как раз напротив входа в него, и, подперев корпусом трансформаторную будку, принялся изучать мысли всезнающих бабулек.
Прав был Арнольд, когда говорил, что порой приходится изрядно попотеть, прежде чем извлечёшь из всей груды никчемных, пустых, сорных мыслей ту единственную, которая тебе как раз и нужна.
Потеть мне пришлось около полутора часов. И какого только хлама не носили эти пожилые женщины в своих убелённых сединами головах! То ли старость тому виной, то ли чисто женская приверженность ко всяким мелочам, только мне пришлось переворошить такой объём информации, которой бы с лихвой хватило на Большую Советскую Энциклопедию и ещё бы осталось на кучу всевозможных справочников. Но мой кропотливый и отнюдь не лёгкий труд был вознаграждён: постепенно, штрих за штрихом перед моим мысленным взором стал вырисовываться портрет незнакомого мужчины, чей образ отпечатался в памяти двух или трёх женщин где-то в районе двух часов пополудни в день убийства Паукова. Это был молодой мужчина лет двадцати восьми — тридцати, длинноволосый, слегка в подпитии, в джинсах, тельняшке и с сумкой в руке. Он уверенно прошёл в подъезд и скрылся в нём; когда и как он выходил, никто не видел. Доверия мне этот тип явно не внушал.
Потоптавшись ещё минут десять и заметив, что женщины у подъезда начали кидать в мою сторону тревожные и беспокойные взгляды, я решил покинуть свой пост и на досуге поразмыслить о своих дальнейших шагах.
— Гражданин, предъявите ваши документы! — услышал я вдруг сзади требовательный голос.
Глава седьмая
Я обернулся. Прямо передо мной стоял немолодой уже милиционер с погонами сержанта и цепким, подозрительным взглядом ощупывал мою фигуру.
— Вы это мне? — спросил я, заподозрив неладное.
— Именно вам, — подтвердил милиционер. — Ваши документы!
Сопротивляться власти я не рискнул, но и документов у меня с собой не было, поэтому, прежде чем принять решение, я решил узнать, чем же всё-таки вызвано это странное любопытство к моей персоне со стороны блюстителя порядка. Не ошибка ли это?.. Нужная мне информация имела явный приоритет перед всеми другими мыслями, поэтому «считать» её из памяти сержанта не составило особого труда. Информация гласила:
«— Стоеросов!
— Я!
— Слетай быстро к дому номер 33 по Мурановской, оттуда только что сигнал поступил, что какой-то подозрительный тип уже битых два часа околачивается у пятого подъезда — ну, у того, где эту пьянь пристукнули, — и что-то вынюхивает. Выясни личность и доложи. Усвоил?
— Есть, капитан!»
Коротко и ясно. Кто-то обратил на меня внимание и звякнул в ближайшее отделение. Докажи теперь, что ты не верблюд.
— Документов у меня с собой нет, — сказал я, мысленно приготовившись к волоките установления моей личности.
— В таком случае вам придётся пройти со мной в отделение, — бесстрастно, словно выученный урок, произнёс Стоеросов.
— А по какому, собственно, праву? — сделал я слабую попытку избежать объяснения в отделении милиции.
— На предмет установления вашей личности, — также бесстрастно ответил сержант.
— Ну что ж, идёмте, — пожал я плечами, поняв, что сопротивляться бесполезно. Краем глаза я заметил, как старушки у подъезда № 5 ехидно посмеивались мне вослед.
Отделение милиции располагалось на опушке небольшой рощи метрах в трёхстах от места моего пленения. Стоеросов провёл меня в комнату дежурного офицера и легонько толкнул навстречу сурового вида капитану, который отчаянно дымил подмокшей «Примой».