Василий открыл дверь своим ключом, и в квартиру ворвался тлетворный дух западного образа жизни: запахло импортными сигаретами, импортным одеколоном и далеко не импортным коньяком.
— Знакомься, отец, — пробасил сын, когда мы все четверо столкнулись на кухонном пороге. — Это сэр Роберт Иванофф из Филадельфии, богатый бизнесмен и страстный коллекционер. Кстати, миллионер, — добавил он многозначительно. — А это из май фазер, — представил он в свою очередь меня этому заморскому фрукту.
— О, йес! — расплылся сэр в широкой, типично американской, улыбке. — Фазер есть харашо! Гуд! Хау ду ю ду, фазер?
Он мне с самого начала подействовал на нервы. И какого дьявола Васька приволок сюда этого типа?
— Иванофф? — спросил я, подозревая подвох. — А вы, часом, не русский? Не из эмигрантов?
— Ноу эмигрант, — отрицательно замотал головой сэр Роберт. — Я есть чистокровный американец. Это есть факт.
Я вдруг понял, что истина откроется мне, если я без разрешения влезу в его память… Ага, врет, голубчик, эмигрант, во втором поколении, сын диссидента, высланного из молодой Страны Советов в конце 20-х годов. И хотя меня это, в общем-то, не касается, но разговор, начатый со лжи, наверняка ложью и закончится. Но не успел я копнуть глубже и выяснить причину его прихода, как сын Василий взял слово и дал ответ на мои тайные мысли:
— Сэр Роберт интересуется твоими розами, отец. У себя на родине он имеет богатейшую коллекцию розовых кустов, в которой собраны, как он утверждает, все существующие в природе сорта роз. Категорически заявляет, что голубых роз, равно как черных и зеленых, нет и быть не может. Когда я сообщил ему о твоем приобретении, он мне, разумеется, не поверил и не верит до сих пор, но посетить нашу хибару все же согласился: видать, любопытство разобрало. Так что будь добр, отец, утри нос мистеру Иванову.
— О, утри нос! — радостно подхватил гость и шумно высморкался в заграничный носовой платок. — Немного насморк, а эм сорри! Я должен ходить ту доктор. Совьет доктор — самый бесплатный доктор в мире! Гуд!
Он потянул мясистым носом и вдруг изменился в лице. Дежурная улыбка тут же исчезла, глаза застыли в немом вопросе, зато нос заметался по широкому лицу, словно у выхухоли. Ага, учуял все-таки арнольдов подарок, буржуй ты иноземный! Ничего, сейчас ты забудешь и о насморке, и о своей заморской плантации!..
Я изобразил на лице приветливую улыбку и жестом пригласил гостя проследовать в гостиную. Его уверенности как не бывало; осторожно, чтобы не спугнуть неземной аромат, он шагнул в комнату и остолбенел. Я никогда не думал, что у таких полнокровных людей, каким был этот американец, бледность может принять столь устрашающий оттенок: он немногим сейчас отличался по цвету от объекта своего вожделения — голубых космических роз.
— Пли-из, — произнес я как можно более по-американски и снова воспроизвел приглашающий жест. — Прошу вас, господин Иванофф, не погнушайтесь нашим простым русским гостеприимством… Маша! Свари, пожалуйста, кофе гостю.
Василий, стоявший позади сэра Роберта Иваноффа, усиленно подмигивал мне, тер пальцами правой руки друг о друга, удачно имитируя шелест долларов, и излучал следующие мысли: «Будь спок, предок! Мы его сейчас выпотрошим — так, что у него даже на самый бесплатный совьет доктор денег не останется…»
Вот оно что! Значит, Васька покупателя привел — и все это за моей спиной. Хорош сын, нечего сказать! Откопал где-то этого миллионера, помешанного на розах, каким-то образом приволок его к нам и поставил лицом перед фактом. А тот-то как позеленел — того и гляди, удар хватит!
Из состояния транса гостя вывел звон разбившейся чашки на кухне. «Ой!» — взвизгнула Маша испуганно, но тут же добавила, смеясь: «К счастью!»
— Это… есть что? — шепотом, выпучив глаза, прохрипел сэр Роберт и ткнул пухлым пальцем в голубой букет. — Это — розы?
— Это — розы, — как можно спокойнее сказал я. — Это есть голубые розы.
— Где вы их достал? — сгорая от нетерпения, любопытствовал иноземец.
— У старушки купил, в Новом Иерусалиме. На станции, когда электричку ждал.
— Иерусалим? Израиль? О! Как далеко! И вы туда ездил за этот розы?
«Это только ты можешь себе позволить слетать в обед в Израиль или, скажет, на остров Калимантан, чтобы вдохнуть аромат неведомых тебе роз, плантатор ты недобитый, — зло подумал я, — а нам, простым советским смертным, это не дано».
Я отрицательно покачал головой.
— Нет, Новый Иерусалим — это станция на рижском направлении, в шестидесяти километрах от Москвы. Город Истра — знаете?
— Истра? Истра не знаю. Ноу, Истра. Иерусалим знаю, Иерусалим йес… И сколько вы платил за этот букет, сэр Николай?
— Червонец, — ляпнул я первое, что мне пришло в голову.
— Червонец? О, знаю червонец! Русский червонец — самый твердый валюта в мире!.. Но это было очень давно. — Он махнул рукой куда-то в сторону кухни. — Сколько вы хотите за эти розы?
Началось! Он думает, что раз у него полны карманы долларов, то ему все позволено. Как же, жди! У нас здесь не Америка, а передовое общество развитого социализма, и наши люди за их паршивые зеленые бумажки не продаются. Не на тех напали. И потом, ведь это подарок: Арнольд подарил мне, я — жене. Это не просто розы — это символ, символ нашего счастья и благополучия…
На пороге, затаив дыхание, стояла Маша и в ожидании смотрела на меня.
— Розы не продаются, — твердо заявил я, обводя присутствующих гордым и неподкупным взглядом.
— Как — не продаются? — опешил сэр Роберт. — Вы меня не понял, мистер Нерусский: я дам вам много, очень много долларз!
— Сколько? — спросил этот стервец Васька, оказавшийся, надо сказать, практичнее меня.
— Василий! — строго оборвал его я. — Розы не продаются!
Казалось, бизнесмен не слышал меня; все его внимание было устремлено теперь на моего алчного сына.
— Десять тысяч! — сказал сэр Роберт и замер в ожидании ответа.
Десять тысяч! Не слабо… Но Васька, похоже, не разделял моего скрытого восторга. Он скорчил кислую мину и поморщился.
— В таком случае, розы действительно не продаются.
Он еще и торгуется! Ну, погоди, Васька, уйдет этот заморский тип — я с тобой поговорю!..
— Сколько же вы хотите? — с беспокойством спросил сэр Роберт.
— Миллион, — ответил Васька просто и как бы невзначай.
— Миллион?! — ужаснулся мистер Иванофф и схватился рукой за карман, будто Василий уже запустил в него свою хищную лапу.
— Я так и думал, что вы не согласитесь, — пожал плечами Васька. — Дело понятное: миллион за букет — это не каждому по карману. Но согласитесь, сэр Роберт, меньшего он не стоит. Боюсь, что это единственный в мире букет голубых роз.
«В этом ты прав, — подумал я, — другого такого нет».
Американца била дрожь, словно в лихорадке. Страсть коллекционера боролась в его душе с чувством меры и трезвым расчетом. А трезвый расчет подсказывал ему — я это ясно увидел, заглянув в его мысли, — что миллион — это, пожалуй, многовато, да и завянут они, эти розы, где-нибудь через недельку, и останутся от них одни воспоминания, миллион же, как никак — это целое состояние…. Словом, метался господин Иванофф в поисках решения и никак не мог найти выход из создавшейся ситуации, но в самом дальнем углу своей души он все же был готов пойти на этот отчаянный шаг и выложить требуемую сумму.
Сэр Роберт Иванофф медленно и осторожно, словно готовящийся к прыжку лев, подкрался к букету голубых роз и буквально впился в них безумным от восторга и жажды обладания взглядом. Ему не терпелось ущипнуть хотя бы один лепесток, но он сдерживал себя, хотя и с большим трудом, и лишь вбирал своим мясистых носом космический аромат уникальных цветов. И с каждым вдохом он чувствовал, как уверенность вливается в него, придавая силу и решимость.
— Я согласен! — тяжело уронил он в тишину роковые слова и расплылся в судорожной улыбке. — Я дам вам миллион долларз за этот розы.
Он обращался ко мне как к владельцу букета, считая, видимо, что именно я уполномочил Василия вести с ним переговоры о купле-продаже голубых цветов. Я бросил на стервеца Ваську уничтожающий взгляд, но тот лишь ухмыльнулся и, радостно блеснув глазами, затараторил:
— Соглашайся, отец, ведь миллион сам в руки плывет. Такая удача раз в жизни бывает. Ну же!
Теперь борьба противоречивых чувств началась в моей душе. Миллион — это прекрасно, думал я, за миллион я бы отдал этому типу и десять таких букетов, будь они у меня и будь они моими, но… Вот это-то «но» и держало меня. Ведь букет был подарен мною Маше в день двадцатой годовщины нашей свадьбы — как же я мог теперь продать его? Эти чудесные розы привели Машу в такой восторг и, похоже, продолжают благотворно действовать на нее и поныне. Да что Маша! Они и на меня производили какое-то гипнотическое, фаталическое действие, обостряя во мне чувство собственного «я». Нет, их никак нельзя продавать, никак.
— И вы еще думаете? — удивленно вылупил на меня глаза эмигрант Иванофф. — Да я и то легче расстаюсь со своим кровно нажитым миллионом, чем вы, сэр Николай, с каким-то сомнительным букетом!
Интересно, куда подевался его филадельфийский акцент и откуда вдруг всплыл этот невыносимый южнорязанский говор?
Ища поддержки, я взглянул на жену. Она чуть заметно пожала плечами, давая понять: решай, мол, сам. Похоже, что и на нее миллион долларов произвел магическое действие. Все-таки живем мы небогато, подумал я, и лишние деньжата нам явно не помешали бы. Маша давно уже собиралась дубленку себе купить, да и Ваське-стервецу на кооперативную квартиру неплохо бы подзаработать. Да что говорить — многие проблемы сразу бы разрешились! Скоро отпуск, можно будет путевку в капстрану взять, мир повидать, себя показать, барахлишка прикупить… Кстати, мне давно уже новый спиннинг нужен, а то старый совсем в негодность пришел… Так что же делать, а? Плюнуть на все и загнать этот букет, пока сэр из Америки не передумал? Арнольд, я думаю, не очень обидится, а Маша, мне кажется, в принципе согласна. Э-эх, была не была!..