– Тише, студент, – забеспокоился Аниськин. – Уже снимаются. Обидно будет, если…
– Ладно. Потом поговорим. – Я погрозил Сашке кулаком. – Спаситель.
Он как-то странно на меня посмотрел.
Да что с ним такое?
– Сейчас отъедут – пойдем ко мне, – не терпящим возражения голосом распорядился Аниськин. – Тут рядом. И домой звонить от меня будешь. От Моти не надо. Он хоть и кореш, но я сейчас важного свидетеля скрываю от следствия. А это, молодые люди, уголовка. Слышь, Егорочкин? Рот на замок! И чтоб ни-ни.
Сашка заполошно закивал головой.
– Еда хоть есть у тебя? Что-то я… аппетит вроде нагулял.
– Найдем. Накормлю. Вот там на сытый желудок мне все подробно и расскажешь. Сейчас, чтоб время не терять, вспоминай детали: кто где стоял, куда смотрел, какие слова ртом выговаривал. Все до мельчайших подробностей.
Да-да, он прав.
Я попытался плотнее углубиться в свои собственные воспоминания. И что-то там было… нарушающее цельную картину мира. Что-то меня беспокоящее. Словно мелкий камешек в ботинке. Словно комар ночной, мерзко зудящий в темной комнате. Какая-то пустяковина. И то, что вываливается из сферы криминально-наркотических заморочек.
Не вписывается.
– Все. Можно идти.
– Класс!
– Тише. Не прыгайте. Двигаемся спокойно и уверенно. Шуметь не надо. Но и оглядываться во все стороны каждую секунду не стоит – можно подозрение вызвать у команды. Мы – криминалисты. Отстали от группы. Пошли!
Мы гуськом потянулись из медпункта в сторону выхода.
Когда приближались к главному трапу, ведущему в дискотечный зал, мой камешек в ботинке неожиданно зашевелился наиболее активно. Я остановился на зеленой дорожке и задумчиво посмотрел на ступени.
Дискотека, говорите?
– Ждите, – буркнул я в спину Аниськину и поскакал наверх, поскрипывая зубами от боли в голове при каждом своем прыжке.
– Куда? – зашипели сзади в два голоса.
Но меня уже было не остановить.
Просто вспомнил то, что показалось мне странным при посещении культурно-развлекательной точки. И на что следовало бы обратить внимание еще при жизни коварного кока-бармена.
Я влетел в зал.
Слева – осиротевшая барная стойка. Ожидаемо пустует. Прямо по курсу давешний вахтенный матросик с плохими манерами скоблил щеткой ковровое покрытие. Справа – мини-сцена с аппаратурой. Где между самопальными сценическими мониторами, прямо под микрофонной стойкой лежала… моя приставка!
Перепутать я не мог: свой прибор я знаю до последней царапины.
Вахтенный закончил манипулировать щеткой и уставился на меня. Надо сказать – подозрительно. Помнит меня? Делать нечего. Я развернулся и пошел на выход.
Несолоно хлебавши.
Моя педаль!
Ы-ы-ы…
Глава 24Синяя яма
Итак, вопрос дня – как моя приставочка оказалась на судне и кто воришка?
На ребят-музыкантов не думаю – тут прав Александр Сергеевич: «…Гений и злодейство – две вещи несовместные». В этом лично я железно убежден: из вора хорошего музыканта не получится – весь наш отечественный шансон тому пример, а музыкант не годится для воровского дела. Не под то заточен!
Значит, педальку им кто-то подогнал. И, думаю, не за красивые глазки. Как же тесен мир! Утихнет буча с Пистолетом – загляну к коллегам. Начнем параллельное расследование.
А сейчас я был в гостях у Аниськина.
Добротная двушка в старинном двухэтажном особнячке, расположенном в самом центре главного городского холма. Места, которые в начале следующего тысячелетия станут невероятно престижными. А сейчас – довольно унылое зрелище постепенно рассыпающихся от старости чудесных домиков послевоенной постройки. Хоть этим зданиям сейчас не больше сорока, но… уж больно агрессивная в нашем замечательном городе климатическая среда: ветра, сырость и резкие перепады температур. А еще – едкая морская соль, так или иначе попадающая на беззащитные стены из известняка и ракушечника. Все сыплется! Аж жалко.
Непривычно высокие потолки в квартире. Это первое, что бросается в глаза после родной хрущевки. Второе – давненько здесь не было ремонта, впору уже и о капитальном подумать. В целом чистенько, конечно, но… неуютно. Как-будто… тут давно никто не живет. А Аниськин? Он – призрак, что ли?
У одной из стен я замер в недоумении.
Это еще что за кракозябра? Что за прибор?
Где-то на двухметровой высоте на стенке тихо потрескивал странный выпуклый треугольник, развернутый углом вниз. У каждой вершины – по палочке параллельно стене: узкие черные пластинки из жести, одним концом прикрепленные к коробке по углам. Та, что внизу – равномерно вращается по окружности. Две сверху – произвольно торчат в разные стороны. Трещат, надо думать, шестеренки и звездочки внутри, посредством которых и крутится нижняя палочка. Ровненько так крутится, уверенно!
Я недоуменно посмотрел на Аниськина.
– А, это? – Он как-то застенчиво пожал плечами. – Это Машка придумала. Понял что?
– Не понял, – заверил я его искренно, – даже и близко не догадываюсь.
– Часы.
– Ну-у… все равно не понял.
– Снизу крутится секундная стрелка. Слева – часовая, справа минутная. В обычных часах они все из одного центра, а Машка разнесла их по углам. Три будильника раскурочила для этого. А мама… помогала.
– А как время определять-то? Циферблата же нет!
– А так и определять. На глаз. Тут просто навык нужен. И привычка. Машка всегда хохотала, когда я… промахивался. А сама так – с полувзгляда…
– Немножко… странновато это.
– Зато оригинально. Художественная фантазия, как она говорила.
– Это называется… инсталляция.
– Где называется? В будущем?
– Ну… да. Там…Часовая в районе часа, ага, минутная… двадцать минут второго?
– Вот видишь? Не так уж и сложно…
И отвернулся, растирая пальцем угол глаза. Соринка, наверное.
Дочка у него – маленький гений. Была. Надо же – додуматься до такого! И исполнить еще. Тут золотые руки нужны. Маленький… мертвый гений. Царство ей небесное. Не повезло ей жить на этой Земле бок о бок с гнусными упырями, зарабатывающими деньги на человеческих слабостях и пороках.
Всем нам не повезло.
– Послушай, Аниськин. – Сейчас я был серьезен как никогда. – А что ты сделаешь, когда найдешь этого… Трафарета?
Он очень выразительно на меня посмотрел. Долго.
Я вздохнул и отвел взгляд. Видимо, вопрос был риторическим.
– Знаешь что? Вот после этого… после этих часов… Как же тебе сказать-то? – У меня что-то бушевало внутри и соленым комком подкатывало к горлу. – Короче… Рассчитывай на меня. Во всем. То есть… абсолютно. В любое время…
– Да… понял я, понял, – бросил он сухо, снова отворачиваясь. – Спасибо. Что там твой наркоша возится? Жрать уже охота…
Сашка План вызвался пожарить яичницу с салом, как его в деревне учили: с луком, помидорами и чесноком. Теперь гремел посудой где-то на кухне. На удивление, у бомжеватого Аниськина в холодильнике оказались все заказанные Сашкой ингредиенты. Его быт вообще оставлял ощущение добротности. Правда… слегка косолапой. Мужиковатой. Без шарма женской изюминки. Впрочем, откуда ей здесь взяться?
Вышли на балкон – Аниськину покурить приспичило.
А вот это красиво!
Шикарный вид на Одесскую балку: обезглавленный, хоть и любовно выкрашенный белой известкой Покровский собор, высокие окна моей бывшей школы за его вычурными стенами. Вдали на холме – одинокая девятиэтажка Первой городской больницы, серая и мрачная, правее – башня с колоннами ее главного старого корпуса. Видны мачты стадиона «Чайка», самый лучший вид на футбольное поле – из окон больничной девятиэтажки. Когда она строилась – даже на стадион ходить было не обязательно: не только мы, пацаны, но и многие взрослые мужики табором раскидывались на строящейся крыше, дабы с высоты птичьего полета полюбоваться на футбольные баталии. Под пивко. За стадионом – гостиница «Крым», с которой меня многое связывает. Даже виден уголок моего дома на Батумской – наша пятиэтажная хрущевка расположена так, что ее видно практически отовсюду. Даже с Северной стороны, где проживают Вовка с Ромиком. Встают такие по утрам, берут бинокль и выглядывают – откушал ли кофия их друг или нежится еще в постельке…
– Здорово у тебя, – восхищенно сказал я. – Жил бы тут на балконе.
Аниськин отмахнулся.
– Все вспомнил, что вчера было?
– Ага.
– Давай рассказывай.
Стал рассказывать.
С третьего раза, но все же Сашка затащил нас на кухню, где с аппетитом слопали его деревенскую яичницу. Неплохо она у него получилась. Маловато, правда: просто яйца все закончились в доме.
Тогда хлебнули чайку с баранками. Молча.
Затем уселись в комнате – мы на кресла, Сашка за письменный стол – и продолжили внимательно слушать мои мемуары, прерываемые время от времени глупыми вопросами Аниськина.
– Когда шел по кораблю от вахтенного до кока – видел кого-нибудь еще?
– Не по кораблю, а по судну, – проворчал я. – В коридоре кто-то мельтешил. Метрах в десяти сбоку у главного трапа. Краем глаза движение заметил, но когда повернулся – никого уже не было. Из команды кто-то пробегал, видимо.
– Не надо догадок. То, что «видимо», – я и сам додумаю, без дилетантов.
Фу ты, ну ты!
– А в зале через окна, что в сторону полубака, – я мстительно посмотрел на Аниськина, уверенный что термин «полубак» ему мало знаком, – видны были еще фигуры на открытом мостике. Спиной к нам. Тоже в серой форме, матросики.
– Долго там стояли?
– Вроде да. В конце разговора я даже не посмотрел. Я за барменом следил, за его эмоциональными подергиваниями в пространстве. Не нравился ему очень разговор наш – к гадалке не ходи.
– Да-да, ты рассказывал уже.
Аниськин задумался.
– А Пистолет пьяный был? – вдруг легкомысленно встрял в разговор Сашка, что-то рисуя за письменным столом карандашом на клочке бумаге. – Просто… пьяные, ведь они более неадекватные? Ведь так же?
– Кто-кто был пьяный? – нахмурился Аниськин.