Пришелец довольно натурально изобразил вздох.
— Мы теряем драгоценное время, — сказал он, — скажите, вы помните, как звали вашу мать?
И так по кругу, уже больше часа, насколько я мог судить. Вопросы чередовались: некоторые казались логичными, другие — совершенно абсурдными и не имеющими никакого отношения к сложившейся ситуации. «Ваше воинское звание?» (перебьёшься) «Приходилось ли вам убивать?» (ага, так я и ответил, особенно при сыне) и даже «В чаще джунглей жил бы цитрус?»
На последний вопрос я, кстати, чуть не ответил автоматически продолжением панграммы. Но вовремя удержался. Я принял решение игнорировать все вопросы, даже самые элементарные.
Лена сначала цепенела от страха при каждом звуке голоса пришельца. Но потом начала оттаивать. Я даже пару раз замечал, что она была готова ответить на очередной вопрос вместо меня, но каждый раз поглядев мне в глаза отказывалась от своего намерения. К счастью. Я не знал почему, но мне это казалось важным.
Пашка тоже молчал. Он с тревогой следил за матерью. Мы как-то встретились взглядом, и я отчётливо услышал его молчаливый крик: «Пап, сделай же что-нибудь, наконец!»
Но я продолжал тянуть время. Оно мне было очень нужно, чтобы хоть как-то разобраться в ситуации.
На втором часу допроса я понял, что это мероприятие — просто ширма. Нас намеренно вводят стрессом и абсурдом в состояние пониженной критичности восприятия реальности. Если это так — значит, по каким-то причинам это единственная возможность до нас добраться.
Связано ли это с пластиной, которую я продолжал удерживать в руке? Скорее всего. Похоже на то, что артефакт каким-то образом нас защищает. И, возможно, способ захвата как раз был рассчитан на то, чтобы почти наверняка я не успел взять её в руки. Отсюда и невесомость, и темнота…
Информации катастрофически не хватало. Но хорошо хоть разговор с Васькой немного прояснил ситуацию.
Скорее всего, мы имеем дело с разными союзами и цивилизациями, которые схватились за контроль над Сетью. А возможность этого контроля они осознали из-за слабости последнего Хранителя… эх, что же такого натворил этот несчастный? Где крупно просчитался? Действительно ли это был Ц’Тал? Совсем не обязательно, кстати. Да, Васька сказал, что если кто-то несовместимый коснётся пластины, то погибнет. Но он не уточнил, насколько быстро.
Впрочем, неважно.
Куда важнее то, что Васька сказать не успел. Для чего же именно Хранитель должен постоянно находиться в движении? Я нутром чуял, что ответ на этот вопрос неразрывно связан с поведением наших похитителей, с их попытками во что бы то ни стало заставить меня расстаться с пластиной, хотя бы на секунду.
Интересно, что было бы, если бы я захватил обе пластины? Они бы так же вырубились, как Васька?
Вряд ли. Но последствия могли бы быть самыми непредсказуемыми. Поэтому хорошо, что они видят только один артефакт. И даже не пытаются обыскать наши вещи, которые притащили сюда же, в эту допросную. Вместе с запасом провианта, позаимствованного с камбуза «джета». Намекают, что мы тут надолго? Неужели не понимают, как это диссонирует с их попытками изобразить срочность?
Впрочем, скорее всего, это намеренный диссонанс. Накаляют градус абсурда. Выводят из себя. И, диарея их посети, они к этому близки!
После очередного вопроса в помещении выключился свет. Несколько минут мы сидели в тишине, потом Лена заговорила первой:
— Дим, ты здесь? — спросила она. Я произнёс в ответ «Здесь!», но не услышал собственного голоса. И это меня напугало куда сильнее, чем всё произошедшее ранее.
— Нас разделили? — спросила Лена, — тут есть кто-нибудь? Что случилось?
По голосу было слышно, каких усилий ей стоит совладать с паникой.
Я попытался встать. Неудачно. На колени словно навалился невидимый груз. Должно быть, использовали какое-то поле. Я чуть напряг пальцы, чтобы убедиться: пластина по-прежнему у меня в руке. «Эй! — попытался крикнуть я, — вернитесь! Давайте поговорим!» Но странным образом я даже вибрацию собственных голосовых связок не чувствовал.
— Мам?.. Пап?.. Вы тут?.. — заговорил Пашка.
Сын держался хорошо. В голосе только напряжение, но ни намёка на панику.
Но у меня в тот момент чуть крышу не сорвало. Я начал биться на своей сидушке, отчаянно пытаясь вырваться. И на мгновение выпустил пластину из рук. Она просто выскользнула из потной ладони.
В ту же секунду вспыхнул свет. В помещении всё было как прежде: «ящерица» сидела на насесте напротив нас. Она раскрыла рот, словно насмехаясь надо мной.
Время для меня будто застыло. Я видел, как пластина плывёт в воздухе, плавно опускаясь на пол, и успел схватить её кончиками пальцев в самый последний момент, до того, как она оказалась вне зоны досягаемости.
«Ящер» захлопнул рот.
Время вернулось к своему нормальному ходу.
— Паш, ты как? — спросил я, просто чтобы проверить, вернулся ли голос.
— Нормально, пап, — ответил сын, — что это было?
— Нас чуть не обыграли, — ответил я.
Лена повернулась ко мне. Я ободряюще улыбнулся. И в это момент металлическая стена за спиной «ящера» вдруг стала наливаться жаром: сначала покраснела, потом побелела. Я вжался в сиденье в ожидании взрыва, успев крикнуть: «Пригнитесь!»
Но взрыва не последовало.
Часть металла стены просто проплавилась насквозь, стекая вниз быстро застывающими металлическими ручейками. В образовавшемся проёме стоял Васька.
Выглядел андроид не очень: через правую скулу шла рваная рана, обнажившая месиво из плоти и металла. От костюма мало что осталось: сквозь дымящиеся прорехи было видно могучий торс, кое-где покрытый волдырями и мелкими ссадинами. Но глаза машины смотрели ясно и дружелюбно. Кажется, Васька даже попытался нам ободряюще улыбнуться.
«Ящер» вскочил со своего насеста и попытался рвануть в противоположную от пробоины сторону. Но Васька его задержал, схватив двумя руками за грудную клетку. Пришелец бился как рыба на кукане. Но его мучения длились не долго: Васька просто смял его двумя руками как бумажную игрушку-оригами от отбросил в сторону.
Я обнаружил, что неведомая тяжесть перестала давить на ноги. Тут же поднялся и бросился к сыну, хватая его свободной рукой. Потом кинулся к остывающему проёму, крича Лене: «За мной, живо!»
— Куда, Дима? — спокойно спросил Васька, стоя посреди помещения.
Я запнулся и чуть не упал от неожиданности.
— Тебе виднее, — ответил я, — ты ведь нас спасаешь.
— Чтобы спастись, вам не нужно никуда бегать, — таким же мягким голосом ответил андроид, — ты молодец, что не выпустил пластину из рук. Я этого больше всего опасался.
Васька подошёл к нашим вещам и принялся их методично взваливать себе на спину.
— Почему? — спросил я.
— Пластину у Хранителя нельзя забрать силой или шантажом, — ответил андроид, — любой кто попытается это сделать — мгновенно исчезнет.
Я посмотрел на свою руку, сжимающую черный объект, покрытый замысловатыми узорами.
— Единственный шанс быстро забрать её — это заставить Хранителя потерять контроль над собой. Что они и пытались сделать.
— И они продолжат этим заниматься, если мы не уберёмся отсюда! — сказала Лена, — так ведь?
— Не совсем, — Васька улыбнулся, — мой план был в том, чтобы добраться до вас. Теперь, чтобы выбраться, Хранитель должен сделать то, что он обычно делает в мирах, которые посещает во время своего бесконечного путешествия.
— И что же это? — нахмурился я.
— Никто по-настоящему этого не знает, — андроид снова улыбнулся своей гротескной кровавой улыбкой и пожал плечами, — но это работает.
Про лишнюю деталь
В детстве я был уверен, что особенный. Что у меня обязательно есть или появятся супер-способности, которые помогут изменить к лучшему весь мир. Эта моя уверенность злила многих, но я ещё до школы начал заниматься тайцзи (спасибо маме!) и физически никто ничего со мной сделать не мог. Даже толпой. Наоборот, мои фантазии частично воплощались в жизнь во время дворовых игр: я часто бывал предводителем и заводилой.
Когда я немного подрос, детские, самые яркие мечты чуть потускнели, но не исчезли совсем. Я понял, что супер-способности в реальной жизни не приходят сами по себе; для их появления надо трудиться, «прокачивать» себя всеми возможными способами.
А ещё мне хотелось приключений. Так что не удивительно, что я поступил туда, куда поступил. Вопреки строжайшему запрету отца. Мы не разговаривали потом несколько лет. Но ничего, со временем как-то помирились и поддерживали тёплые отношения до самого его ухода.
Поначалу мне нравилась служба. Упоительное ощущение собственных сил и возможностей, помноженное на чувство вседозволенности. К тому же, по меркам силовиков, я был по-настоящему хорошим парнем. Правильным. Таких мало и на таких держатся государственные службы. Потому что без нас любая силовая структура с лёгкостью превращается в эффективную банду головорезов.
Но всё это я понял уже потом. После крови, ран и невосполнимых потерь… тот пацан, который мечтал об особенной яркой жизни, ещё долго жил во мне, глядя на реалии мира широко распахнутыми удивлёнными глазами, в которых отражалась одна только мысль: «Неужели это именно то, о чём я мечтал?»
И лишь значительно позже я понял, что пока бегаю за дымными призраками детских мечтаний, настоящая жизнь проходит мимо. Люди вокруг что-то создавали, реализовывали себя… а я был вплотную к тому, чтобы оказаться на обочине жизни в отставке, бесконечным кладезем баек для бара, половина из которых была бы дичайшим вымыслом, но через какое-то время я и сам бы перестал различать, где ложь, а где правда…
И вот теперь, при совершенно диких обстоятельствах, вдруг выясняется, что весь этот сыр-бор галактического масштаба действительно связан со мной лично.
Наверно, это правда, что даже самые дикие наши желания рано или поздно сбываются. Правда, не всегда вовремя. И не всегда так, как нам это представлялось.