Кто я теперь? Циничный, битый жизнью разведённый мужик. Зачем мне приключения, зачем особенность, зачем уникальность? Я не хотел этого. Не теперь. Не так.
Это было похоже на сладкий сон из детства, который медленно превращался в кошмар.
Я стоял с пластиной в руке напротив дыры, пробитой андроидом. В коридоре за проломом собиралась толпа: десятки пришельцев в броне, вооружённые устрашающего вида стволами. Все замерли, не сводя с меня своих светящихся полос, которые, возможно, заменяли им глаза.
А я смотрю на пластину. Беспомощно оглядываюсь на Ваську. Тот продолжает стоять истуканом, щерясь кровавой улыбкой. Лена в такой же растерянности, как и я сам.
Ясно, что в пластине есть какие-то скрытые возможности, которые позволят выйти из ситуации. Но какие?..
В одно неуловимое мгновение у кого-то из «ящеров» сдают нервы; он рвётся перёд, рассчитывая на свою непревзойдённую скорость. И тает в воздухе лёгким облачком пара…
Его соратники отшатываются, давая чуть больше пространства для манёвра.
— Я не знаю, что делать… — наконец, выдавил я.
— Никто не знает, Хранитель, — ответил Васька, — но вы это можете. Совершенно точно.
Мысли, как назло, разбегались. Анализировать не получалось совершенно. Я прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться.
И не заметил, как подошёл Пашка.
«Ящеры» вдруг разом выдохнули. «Паша, нет!» — крикнула Лена.
А я открыл глаза в тот момент, когда сын уже обеими руками держался за пластину. Он уверенно и спокойно глядел мне в глаза.
— Пусти, пап, — произнёс Пашка спокойно, — я знаю, что делать.
И я отпустил артефакт. Несмотря на то, что всё моё существо протестовало против этого.
Пластина налилась изнутри красным светом. Узоры зашевелились, задвигались в ритмичном, гипнотизирующем танце.
Пашка улыбался такой счастливой улыбкой, что у меня сердце сжалось.
А между тем сияние становилось всё ярче. Оно уже не было красным: сначала пожелтело, а потом начало отливать бело-синим, точно снег на вершинах самых высоких гор.
Пашка поднял сияющую пластину над головой.
Ящерообразные пришельцы везде, насколько я мог видеть, побросали оружие и бухнулись на задние конечности.
— Паша, сыночек… скажи, что происходит? — голос Лены звучал удивительно спокойно. В нём не было родительской тревоги. Только бесконечное удивление.
Сын оглянулся и посмотрел на мать всё с той же счастливой улыбкой.
А потом я начал чувствовать.
Это было похоже на то, как отходить заморозка после местной анестезии. Только до этого момента ты не знал, что находишься под её действием.
Я ужасался прожитой жизни и восхищался счастливыми моментами, которые в ней были. Я испытывал жалость к себе и гордость за свои достижения. Удивительно точно в тот момент я понимал все ошибки и промахи на моём пути. Так же кристально чётко я видел то, что было сделано безупречно правильно.
Когда эмоции достигли своего пика, я ощутил себя стоящим в хрустальной вышине, на огромном заснеженном плато. Ледяное спокойствие вытеснило бушующий океан страстей. И в ту же секунду я понял Истину, которую нельзя выразить никакими словами. Это осознание было почти болезненными, но оно подарило вспышку пронзительного счастья.
Когда пластина погасла, я уже не мог вспомнить, что именно понял. Но внутри меня поселилась твёрдая уверенность в том, что всё происходящее — не зря. И эта уверенность давала сил для того, чтобы больше не ошибаться на своём пути.
Пашка подул на пластину, протёр её и прижал к груди.
— Пап, — сказал он голосом, полным надежды, — можно я её оставлю себе?
— Она принадлежит тебе по праву, новый Хранитель, — вместо меня ответил ближайший «ящер», медленно поднимаясь.
Но сын проигнорировал его слова, продолжая с надеждой глядеть на меня.
— Я… я не знаю, что это влечёт за собой, — осторожно ответил я, а потом получил подсказу изнутри, от вновь обретённого «компаса», безупречно указывающего правильный выбор, — если это сделает тебя счастливым, то да, конечно, ты можешь её оставить.
Пашка улыбнулся и, спрятав пластину в карман джинсов, бросился мне в объятия.
— Дим… — Лена подошла к нам, — ты почувствовал то же самое, что и я?
— Не знаю, — ответил я, продолжая обнимать сына, — вряд ли. Это было слишком личное.
— Я вдруг поняла, что не видела многих вещей… предпочитала не замечать.
— Да, — кивнул я, — что-то похожее у меня тоже было.
— Дим, ты не понимаешь, — Лена вздохнула, — это имеет отношение к нашей ситуации.
Я заинтересованно поглядел ей в глаза.
— Хранитель, нижайше просим тебя посетить наш мир, — снова вмешался один из пришельцев.
Пашка отстранился от меня и посмотрел на говорившего.
— Нам нет дороги обратно, — приободрившись, продолжал тот, — мы не можем продолжить свою миссию. После того, как увидели Истинный Свет. Мы не сможем вас удерживать. Но это будет прямым нарушением приказа. Нас уничтожат сразу после того, как мы окажемся на пороге родного мира.
— Как вы попали сюда? — спросил я.
— Обманом, — пришелец (или его автопереводчик) изобразил вздох, — контроль Сети в последнее время работает из рук вон плохо. Мы воспользовались этим. Замаскировали военный корабль под конвенциональный транспорт.
— Деяние, за которое исключают из Сети, — вмешался Васька.
— Поэтому мы не можем оставаться здесь, — продолжал пришелец.
Повисло тягостное молчание. Я растерянно наблюдал, как остывает раскалённый металл на полу камеры.
— Пап… давай поможем им? — осторожно попросил Пашка, — я смогу. Я чувствую.
Я вздохнул.
— Паш, мы не можем так рисковать, — ответил я, — думаю, мы должны оставаться в родном мире, пока окончательно не выясним, что происходит.
— Это разумно, — вмешался другой пришелец; внешне он почти не отличался от предыдущего переговорщика, но его автопереводчик был настроен так, что голос звучал старше и как-то авторитетнее, что ли, — простите за нашу просьбу. Она продиктована страхом за наш родной мир.
— Почему это разумно? — спросила Лена.
— Пластина защищает Хранителя, — ответил пришелец, — но только на родной планете эта защита распространяется на весь мир. Когда Хранитель дома.
Я выразительно посмотрел на Ваську.
— Ты знал? — спросил я андроида.
— Конечно, — охотно кивнул тот, — поэтому спешил доставить тебя домой.
— Подождите, — сказал я, глянув на «старшего» пришельца, — если у вас есть маскировка, то что вам мешает оставаться здесь столько, сколько будет надо? До разрешения кризиса?
— Отпуская вас, мы нарушаем прямой приказ, — ответил тот, — ситуация расценивается как бунт, командир экспедиции отстраняется от власти и, согласно уставу, его заместитель обязан в кратчайшие сроки привести экспедицию в родной мир.
— А эти сроки как-то оговариваются? — спросил я.
— Мы должны вернуться, как только представится для этого возможность.
— А что, если для возвращения есть препятствие, которое гарантированно уничтожит экспедицию? — спросил я.
— Тогда предполагается, что мы должны справиться с препятствием силами экспедиции. Если же это невозможно, рекомендуется ожидать подхода подкрепления или устранения препятствия естественным путём, — ответил пришелец.
— Что ж, — кивнул я, — вернуться вы не можете, поскольку это грозит немедленным уничтожением. Значит, вы должны дождаться, пока этой угрозы не будет. Верно?
Пришельцы зашевелились; по коридору прошёл тихий гул.
— Это казуистика, конечно, — наконец, ответил «старший», — но вы правы. В наших уставах действительно есть такая уязвимость. Никто не предполагал, что ситуация, в которой мы оказались, принципиально возможна.
— Вот и отлично, — улыбнулся я, — оставайтесь здесь. И верните наш корабль. Только давайте сначала договоримся о способе связи, хорошо? Учитывая количество сил, замешанных в нашей ситуации, что-то мне подсказывает, что ваша возможная помощь не будет лишней. Вы ведь сможете её оказать? Если что-то будет угрожать Хранителю?
— Сможем, — уверенно ответил «старший», — это соответствует нашим приказам.
— Вот и отлично, — улыбнулся я.
Про коварные планы
— Это выглядело так… естественно, понимаешь? — Лена вздохнула, — просто само предложение, работа и переезд были такими… сказочными. Фантастическими! Что эта школа сама по себе казалось лишь приятным дополнением к череде супер-везения. Понимаешь?
Я кивнул. Я действительно понимал сейчас, как никогда раньше. Всё произошедшее с нашей семьёй всё ещё было грустным, но уже не вызывало былой злости. И на Лену я смотрел теперь другими глазами. Мне не хотелось тыкать её в былые ошибки, говорить, что я был тысячу раз прав, и тому подобное. Напротив, я желал хоть в малейшей степени избавить её от боли осознания.
— Я долго думала, что это обычная практика. Школа для супер-одарённых детей… я ведь даже не вмешивалась особо, не интересовалась нюансами обучения, настолько всё это выглядело… so credible!
Я даже не поморщился. Меня больше не раздражали её англицизмы.
— Это объясняет много странностей в моей работе. У нас внедряли программу, согласно которой дети сотрудников имели право посещать рабочее место родителей. И даже участвовать в самих исследованиях. Пашку допускали даже туда, где вход охраняли правительственные агенты, представляешь?
Она вздохнула. Потёрла виски. Сделала глоток воды из пластиковой бутылки.
— А всё началось с того тестирования… помнишь? Ты тогда ещё не хотел его везти? Будто чувствовал что-то… совпадение? Сейчас-то я точно понимаю, что нет! Не совпадение! Весь этот спектакль с моим офером был нужен только для того, чтобы вытащить Пашку в тот центр…
Я молчал. Боялся, что любым вмешательством сделаю только хуже. Видимо, Лена увидела в моём молчании тень осуждения, и зарыдала, уткнувшись себе в колени.
Пашка с Васькой сидели в кабине пилотов. Сын очень просился туда, и я не нашёл ни одного аргумента для того, чтобы ему отказать.