Венька вдыхал и вдыхал терпковатый дым, наполняясь чем-то легким, воздушным, что делало его невесомым, отрывало от пола. Он чувствовал себя шариком, накачанным гелием, но шариком разумным, способным передвигаться самостоятельно.
Да нет, глупости всё это, вовсе он не шарик, а самый настоящий Венька, только Венька, который умеет ходить по воздуху, аки Христос по воде. (Едва в сознании промелькнуло это имя, раздался раздраженный, срывающийся на визг голос Покровителя: «Не смей думать про Христа. Всё это враки, не было такого. Слушай только меня, думай про меня и тогда, быть может, я доложу о тебе истинному Вседержателю»).
«Надо же, прорезался», — подумал Венька. Действительно, давненько что-то не было слышно Покровителя.
Впрочем, он тут же о нём забыл. Ощущение было «обалденное», Дохлер не врал. Возможность всего! Возможность прошествовать над крышами, заглядывая в окна верхних этажей. Возможность взойти по воздуху, как по ступеням, в сияющие небеса, оставив под собой окутывающуюся в сумерки землю.
Ну и дурак же этот Ленкин Володя. Камнем вниз. Это же так легко: всё время вверх, наддавая и наддавая, нужно лишь уловить момент, когда тебя понесет, чтобы не провалиться. Страшно только поначалу, над бездной, в которую нужно ступить, потом уже не страшно.
— Вперед, парень, — сказал себе Венька, ловко, одним махом, взбираясь на перила. — Пошёл.
Он сделал шаг и провалился.
В ту же секунду он был схвачен за ворот пиджака мощной дланью, еще кто-то ухватил его за левую руку. «Х-ха», — натужно в унисон сказали два мужских голоса, и Венька, выдернутый из бездны, как большая морковка из грядки, был посажен на перила, а потом перевален в лоджию. Мощные руки упасть не дали, поставили на ноги.
Всё еще кайфующий, но уже начавший понимать, что избежал смертельной опасности, Венька увидел рябом с собой Кирилла и глыбообразного Александра Прокопьевича.
— Сорина начитался? — спросил Кирилл.
— Кто есть Сорин? — осведомился громадный полковник.
Если бы не он, лежать сейчас Веньке на земле с переломанной хребтиной. Один Кирилл тяжелого брата не удержал бы. Веньку прошиб холодный пот.
— Из «Иванушек», — ответил Кирилл. — Тоже с шестого этажа сиганул. Говорят, накурился дури.
— Дури, говоришь? — переспросил Александр Прокопьевич и нагнулся за окурком, в гордом одиночестве лежащем на площадке и еще тлеющем. Венька как-то забыл о нем, выронил, прежде чем махнуть на перила.
— Э-э, парень, — сказал полковник, понюхав окурок. — У нас в части трое салаг баловались травкой. В итоге, один себе ножом брюхо взрезал, другой стекла нажрался, третий вышел в окно вот как ты сейчас.
— Где взял? — спросил Кирилл.
— Где взял, там уже нету, — сказал Александр Прокопьевич, растирая в пальцах окурок и пуская труху по ветру. — Еще есть?
— Нет, — ответил Венька.
— Завязывай с этим, — сказал полковник. — С наркотой никто хорошо не кончил.
— Ладно, — отозвался Венька, кайф у которого от пережитого уже прошел, а на смену кайфу неотвратимо накатывала огромная черная волна.
— А мы в свою очередь обязуемся не разглашать происшествие, — сказал полковник. — Точно, Кирилл?
— Вовремя мы, — произнес Кирилл, которого разобрал вдруг мелкий озноб.
Глава 34. Клин клином
Венька проснулся в десять утра в ужасе от того, что опоздал на работу. Правда, он тут же вспомнил, что сегодня воскресенье, но всё равно пришлось полежать с полминуты, пока сердце не успокоилось.
Вчерашнее скрывалось в тяжелом похмельном тумане и вываливалось оттуда внезапными фрагментами.
Так, вывалилась вдруг лоджия, деревья под ногами. Это еще нужно переварить, обдумать, привыкнуть, чтобы не било по нервам, всплыв из глубин памяти. А лучше забыть, что он вчера и сделал. Вернулся за стол и сразу треснул фужер бренди. Потом без передышки еще один.
Вывалился Гендос, который почему-то оказался на месте Дианы и что-то зудел, канючил, вроде бы как что-то клянчил. Но что?
Вывалился Елдынбаев. На сей раз уже Венька подсел к нему. Елдынбаев говорил что-то мудреное, но невероятно смешное. Венька ржал и никак не мог укусить сочный персик. Только разинешь рот, как уже пора смеяться.
Вроде бы была Женя. Рыдала в жилетку, как сумасшедшая. Сырости в этой женщине!
Странно, но папани как будто и не было. Перековался чувак, стал сдержан и скромен.
Конца Венька совсем не помнил. Кто довез до дому, как довез, во сколько довез — всё в тумане.
Венька встал. Одежда аккуратно висела на стуле. Надо же, скрупулезность какая.
Пошлепал босиком в туалет, боковым зрением заприметил в коридоре большой незнакомый предмет, включил свет. Предмет оказался елдынбаевским мешком с детскими поделками.
Венька мысленно застонал. Что же он Самату-то наобещал? Что-то ведь наобещал, иначе не было бы тут этого дурацкого мешка.
Елдынбаев всё сделал правильно, на то Венька и министр культуры, чтобы пестовать детское творчество, только Веньке от этого не легче. Кому в нынешнем рынке нужны эти загогулины, эти кривулины, когда настоящих мастеров вывести в люди невозможно. Прозябают в безвестности, идут кондукторами в общественный транспорт, там хоть платят, но в основном влачатся по жизни, как босяки. Ну и отношение к ним соответственное — как к босякам, отбросам общества.
Вот такие мысли посетили Веньку над мешком Елдынбаева.
«Эк тебя понесло, — сказал он себе. — Не иначе, загогуйловское ментоядро опять выпячивается».
Действительно, мысли были вредные и опасные. С такими мыслями нечего было делать в правительстве Курепова.
Он затолкал мешок в стенной шкаф, чтобы глаза не мозолил. Елдынбаеву можно наврать, что поделки не прошли по замыслу. Замысел, мол, неказист. Он мужик терпеливый, проглотит…
Насчет завтрака голова у Веньки никогда не болела — холодильник всегда был набит под завязку. В баре, что в гостиной, имелся широкий выбор крепких изысканных напитков, в баре, что на кухне — напитков крепких, но попроще. Было также бутылочное и баночное пиво. Похмеляйся, не хочу.
Что Венька и сделал, откупорив бутылку датского пива.
После этого, чувствуя некоторый подъем, он разогрел в микроволновке копченую куриную ногу, выудил из банки пару соленых помидоров, в эту же тарелку положил маринованных маслят, отдельно набухал крабовый салат, который в изобилии наготовила еще Лена.
Выставил себе любимому бутылку «Посольской» и начал метать так, будто с позавчерашнего дня ничего не ел.
Насчет того, что завтра уже на работу, не думал. Чудо-таблетки, кои в изрядном количестве лежали и в кухонном шкафу, и в аптечке, и даже в прикроватной тумбочке, исцеляли лучше пива и напрочь отбивали амбре.
В полдень вдруг позвонил Гендос, который по идее не должен был знать Венькиного домашнего телефона.
— Как здоровье, Вениамин Олегович? — искательно спросил Гендос.
— Нормалёк, — ответил Венька, сыто икнув. Он всё еще завтракал.
— Как насчет уговора? — сказал Гендос и застенчиво хихикнул. — Не забыли?
— Какого уговора? — насторожился Венька. Черт бы побрал это загогуловское ментоядро. Это всё оно. Стоит расслабиться — поехало обещать направо-налево.
— С одним человечком обещали свести, — сказал Гендос. — С Пяткиным.
— Зачем?
— Сами же говорили — ему нужен автомеханик.
— Я говорил? — удивился Венька, смутно припоминая, что Пяткин когда-то давным-давно жаловался, что сейчас хорошего автомеханика днем с огнем не сыщешь. Одно дерьмо осталось.
— А ты что — умеешь? — спросил Венька с недоверием. Этот Гендос, похоже, хорошо умел только жрать на халяву.
— Обижаете, начальник, — сказал Гендос, воодушевившись. — Не одну уже тачку вот этими вот руками разобрал и снова собрал.
— Свести-то я сведу, — произнес Венька, раздумывая, как бы изящнее послать Гендоса куда подальше. Придумал. — Только ведь там спецпроверку надо проходить. У тебя родственники в Израиле есть?
— Нету, — ответил Гендос.
— Плохо. Вот уже один минус. Стукачом в своё время работал?
— Каким стукачом? — наивно спросил Гендос.
— Второй минус, — сказал Венька. — К тому же у тебя, поди, и тысячи долларов нет. Или есть?
— Какой тысячи? — слабо пискнул Гендос.
— За регистрацию, — сказал Венька. — Или, думаешь, всё это нашармачка? Нашармачка только бутылки на помойке.
Гендос обреченно задышал в трубку. Похоже — спёкся.
— Ладно, — смилостивился Венька. — Дам тебе телефончик Пяткина. Звать его, э-э, вертится Герасим, но не Герасим. Васька, что ли? Нет, не Васька. Короче, Пяткин. Подожди, за книжкой схожу.
Он прошел в спальню, вынул из пиджака записную книжку, куда аккуратно заносил все нужные телефоны. Пяткин когда-то был нужен.
Снял трубку параллельного телефона и сказал:
— Тебе повезло. Пиши: Пяткин Владислав Семенович, номер… Сошлешься на меня. Если что, пусть мне перезвонит, я дома.
Минут через десять затрещал телефон.
— Вениамин Олегович, — взволнованно заговорил Пяткин. — Тут какой-то козел звонит, не поймешь, чего ему нужно. Ссылается на вас. Это провокация?
— Не козел, а Геннадий Петрович Мордашкин, — назидательно сказал Венька. — Классный автомеханик.
— В смысле пристроить? — уточнил Пяткин. — Так, вроде, мест нет. Сами знаете, какая напряженка.
— Ну, нет, так нет, — сказал Венька. — Я тебя не насилую. Только ведь сам плакался, что хороший автомеханик позарез нужен. Или я чего-то путаю?
Пяткин забормотал что-то, голос его сошел на нет, потом раздались еле слышные короткие гудки.
— К чёрту вас всех, — сказал Венька и отключил телефон от линии.
Был еще, правда, мобильник, но он лежал в пиджаке и слышен не был. Поэтому Елена Карповна, решившая-таки сгладить свою вчерашнюю резкость, никак не могла дозвониться до Веньки.
Глава 35. Стая
Утро было привычно непреподъемное, но служебный долг валяться не давал.
Служба превыше всего. Мы лучшие, мы самые нужные, сказал себе Венька, глотая кисло-горькие пилюли и запивая из чайника. Неужели во всем мире министры так же мучаются по утрам? А ведь наверняка мучаются. Вот почему так тяжела власть. Какой-нибудь автомеханик хватанул с похмела кружку пива, и на работу. А ты не моги. Ты власть. Охо-хо…