юдовика XIV, а то на изнеженного сибарита. Что же у него за магия? Гений, гений и еще раз гений; природный ум, превосходная память, возвышенность души, коварство без злобы, хитрость без лукавства, счастливая смесь причуд, великая щедрость в раздаче наград, чрезвычайная тонкость, дар угадывать то, чего не знает, и величайший сердцевед; это настоящий портрет Алкивиада.
Принц де Линь — о Потемкине
Великий человек: велик умом, велик и ростом…
Суворов о Потемкине
Великий город…
Византия…
Царьград…
Константинополь…
Истамбул…
Стамбул…
Он так и остался великим городом. Велики его христианские святыни: храм Святой Софии, поражавший современников и потомков своим величием и убранством. Храм Святой Ирины, храмы святых Сергия и Вакха, Феодосия, Хора, Божией Матери всеблаженнейшей, Панкратора-Вседержителя…
Колыбель восточного христианства, его оплот и надежда.
Османы-завоеватели мало что добавили к тому, что захватили четыре с лишним века тому назад.
Они обратили храмы в мечети, пристроив к ним минареты. Они подлатали великолепные укрепления, возведенные христианскими строителями, крепостные стены, охранявшие покой великого города. Они дали всему свои названия: церквам и базиликам, памятникам и дворцам…
На берегах Босфора утвердилась столица Османской империи. Спустя века она все еще раздувалась и чванилась. Но время ее устрашающего напора, ее могущества прошло. Однако старые иллюзии остались.
Ими жил дворец Эски-сарай на берегу Мраморного моря, где поднимался некогда старый императорский дворец.
Сарай — по-нашему сарай, а по-турецки — дворец.
В старом дворце обитал султан Абдул-Хамид I. Он родился в год смерти Петра Великого — 1725-й. Стало быть, ему уже было шестьдесят два года. Излишества роскошной султанской жизни износили его. И молодые наложницы уже не могли согреть его дряблое тело, как их ни переменяли.
Султан был дряхл и плохо помнил прошлое, равно и не думал ни о настоящем, ни о будущем. Он просто выжил из ума. И придворный врач Мурадулла, что означало «следующий желаниям Аллаха», осторожно намекал, что надо готовиться к смене правителя.
Имя же самого султана в переводе означало «раб Прославляемого». Таково и было его двадцатитрехлетнее правление. Оно было ознаменовано лишь поражениями: раб есть раб, даже если он раб Аллаха.
Главные решения готовились его министрами в Блистательной Порте. Были усмирены непокорные паши и призваны французские офицеры для обучения войск и фортификационных работ.
Султан соглашался. Он было взъерепенился, когда ему доложили, что русские вторглись в Крым, низложили хана и утвердились там.
— Послать корпус янычар! — кричал он, брызгая слюной.
Великий везир осторожно возразил:
— Нужен не корпус, о владыка Вселенной, а целая армия. И флот, прежде всего флот. А наши корабли источены червем.
— Построить новые, — пробурчал он и замолк.
— По мирному трактату с русскими, о светоч мира, мы не можем мешаться в дела Крыма.
— Кто подписал этот мирный трактат, зачем?
— Ты, о владыка, скрепил своей священной рукою этот ферман, — напомнил великий везир.
— Пусть так, — покачал головой султан. — В таком случае пришли мне черного евнуха. Мы будем играть в кости.
Шел 1787 год. С севера приходили тревожные вести. Русская царица будто бы вознамерилась захватить столицу турок и восстановить Византийскую империю. С этой целью она дала имя своему младшему внуку Константин, нашла ему гречанку кормилицу, окружила его греками воспитателями, открыла греческий лицей в своей столице… Русский флот появился у берегов Греции. Греков побуждают к восстанию…
Французский посол Шуазель-Гуфье, энергичный тридцатипятилетний дипломат, получив очередное письмо своего петербургского приятеля графа Сегюра с известиями о нарастающем военном могуществе России, немедля отправился к великому везиру.
В письме шла речь о Греческом проекте князя Потемкина, осуществление которого подвигалось к своему зениту. Это было далеко не первое письмо из Петербурга. Впрочем, об этом же уведомлял графа и его патрон из Парижа.
Граф Шуазель, сказать по правде, был не слишком озабочен своими дипломатическими обязанностями. Он не скрывал своего скептицизма: Турецкая империя представлялась ему колоссом на глиняных ногах, которому суждено рано или поздно рухнуть. У него было увлечение, которому он предавался со всею страстью французского аристократа, — археология. Турки утвердили свое владычество на земле, воспетой великим Гомером. Она скрывала в себе сокровища Древней Эллады. Где-то была погребена и прославленная Троя. Как только выдавалось хоть немного свободного времени, граф отправлялся на раскопки. Ему мерещились сокровища царя Менелая, он надеялся найти могилы Гектора и Патрокла.
«Опять эти русские, — бормотал он. — Царица демонстративно едет в Крым, то есть наступает на любимую мозоль турок, а эти дикари молчат. Я заставлю их потрясти оружием. Нужен язык угроз, а не примирения, но ни султан, ни его министры этого, кажется, не понимают. Русские принимают такую позицию за трусость. Я приведу турок в движение, а затем вернусь к своим любимым занятиям».
В Порте приняли графа с поклонами, как представителя дружественной, можно даже сказать, союзной державы.
— Ваше превосходительство, — обратился Шуазель к великому везиру, — надеюсь, вам известны последние события в России. Я полагаю, что это политическая и военная демонстрация, которую организовал князь Потемкин с благословения своей государыни. Вот, мол, апофеоз нашего торжества: царица катит в Крым, она царственной ногой ступает по земле, захваченной у турок. И турки молчат. Они смирились с позором поражения; Крым отобран у них без единого выстрела. А дальше… — Шуазель набрал воздуха в грудь, — они уже не скрывают своего плана отвоевать Константинополь, столицу великой империи, — выпалил он, — отбросить вас в Малую Азию! И вы молчите, демонстрируя миру вашу слабость.
Великий везир в самом деле молчал, разглаживая пятерней седую бороду. Грозить? Но русские показали, что они не боятся угроз. Объявить войну? Но в империи нет ни сил, ни денег. Армия? Какая армия? Янычары стали опасны для самого строя. Чуть что — и они опрокидывают котлы и барабанят по ним в знак своего недовольства. Это уже не военные — это каста торговцев и дельцов, преимущественно темных.
Но граф прав: надо что-то предпринимать. Что? Демарши. Придется прибегнуть к угрозам. Имамы должны возбудить народ против русских. Это-де главные враги правоверных, они-де хотят пойти походом на нашу столицу, разрушить наши мечети…
Тут ход его мыслей прервался. Ведь большинство мечетей — бывшие христианские храмы. Нет, о разрушении мечетей надо умолчать. Они обратят сынов Аллаха в своих рабов, обесчестят их женщин, а детей обратят в свою веру…
Быть может, стоит даже, хоть это представлялось ему крайностью, ибо он был человек умеренных взглядов, провозгласить джихад — священную войну против русских.
Продолжая разглаживать свою бороду, он сказал графу:
— Вы правы, вы более чем правы, Шуазель-эфенди, наше молчание исчерпано. Царица принимает его за слабость. Мы примем меры, решительные меры. Я сегодня же вызову посла и заставлю его отвечать…
Он все более распалялся. Шуазель остановил его вопросом:
— А что думает его величество султан?
— А-а-а… — И везир махнул рукой, но тотчас же осекся. И, понизив голос, хотя они были одни, сказал: — Солнце Вселенной закатывается. Он впал в детство и проводит время за играми с евнухами. Но прошу вас… — И он приложил палец к губам. — Даже в донесениях своему правительству избегайте резких выражений. То, что я вам доверил, тайна, великая тайна, ничьи уста, кроме наших, не должны коснуться ее. Обещайте мне.
Граф молча поклонился.
— Скажите, ваше превосходительство, если вы мне доверяете столь великую тайну, кто может унаследовать престол?
— Есть претенденты, есть, но о них говорят шепотом. Считайте же, что шепнул вам: скорей всего, новым султаном станет принц Селим, ибо он способней и разумней других принцев. Но все будет решено там. — И он простер руку ввысь, как бы давая понять, что потребуется соизволение Аллаха.
Шуазелю, однако, было хорошо известно, как переменяется власть в султанском дворце. Как правило, путем заранее тщательно подготовленного дворцового переворота. Порою при этом льется кровь. Но всегда это интриги, противостояние, удаление или казнь придворных, подкуп, подкуп и еще раз подкуп. Власть достигается за деньги, потому что сама власть — источник великих денег.
«Завел я везира, — решил он, откланиваясь. — Теперь он в свою очередь заведет своих чиновников и духовных. А я приготовлю донесение его величеству королю Людовику о предполагаемом кандидате на престол и о закате Абдул-Хамида».
Проводив посла, великий везир-садразам вызвал кяхью — правую руку — Фазил-пашу. Он рассказал ему о визите посла Франции и о его угрозах: он так и сказал — угрозах.
Кяхья был человек начитанный и испытанный в трудностях. Он протянул руку к Корану, лежавшему на мимбаре, и тотчас нашел нужное место:
— Вот что говорит великая книга нам, правоверным: «О те, которые уверовали! Когда вы встретите тех, кто не веровал, движущимися навстречу, не обращайте к ним спину. Тех же, кто обратится к ним спиною, если не для того, чтобы присоединиться к отряду или вступить в битву, ждет гнев Аллаха. Убежище для него — геенна». Русские грозят нам, мы должны ответить им тем же.
— Но Аллах любит терпеливых — тебе это известно, — возразил садразам. — Об этом сказано и в великой книге.
— Катала хатта кутила, — проговорил кяхья по-арабски. — Он сражался, пока его не постигла смерть. Таков закон ислама. Иногда побеждают и в словесных сражениях.
— Вот-вот, — оживился садразам. — Прежде всего мы должны попытаться достичь успеха на этом пути.
— Я всецело согласен с тобой, о почтеннейший. Умеренность прежде всего, ибо она — прибежище благоразумных. Будем же умеренны во всех наших шагах и посмотрим, к чему это приведет.