Густав уже не любил, когда его называли «молодой король». Да, он, разумеется, молод еще, но зрелость — его главное качество. Все-таки зрелость! Не забывайте об этом, господа!
Войдя в залу, он приветствовал своих сотрапезников поднятием руки. Слуги проворно подкатили тяжелое дубовое кресло, увенчанное короной и королевским вензелем. Густав тяжело плюхнулся в него: последнее время он стал уставать от скачки в седле. Часы, да, многие часы азартной погони летели незаметно, но после вдруг оказывалось, что нестерпимо болит спина, ноют все кости.
Он пододвинул к себе кружку с пивом и стал жадно пить. Потом поднял ее и провозгласил на немецкий манер:
— Прозит! И не забывайте, что я ваш король, господа!
— Виват, наш король, виват! — нестройно воскликнули все.
На огромных подносах внесли дымящееся жаркое.
— Накладывайте сами, — распорядился Густав. — Вы заждались, и у вас должен быть прекрасный аппетит.
Виночерпий наполнил кубки. Тосты один другого цветистей сменяли друг друга. Пили за здоровье короля, еще раз за здоровье короля и снова за здоровье короля, за процветание Швеции, за погибель ее врагов.
Языки развязались. Эрик Руут поднялся первым и произнес:
— У Швеции много врагов. Но пусть они трепещут: наш король смел и деятелен. Он не даст им спуску. Вот Дания…
Он отхлебнул из кружки и поперхнулся.
— Граф Бернсторф не дремлет! — захохотал Армфельдт. — Он почуял, что ты сейчас изрыгнешь хулу на Данию и на него.
— Да, именно так, — поправился Руут.— Этот чертов граф стоит во главе заговора против Швеции вместе со своим королем Христианом. Король пляшет под его дудку. Но недолго им торжествовать!
— Вот тут ты прав, Эрик, — спокойно сказал король. — Мы не дадим им торжествовать. Швеция всегда была выше Дании во всех отношениях…
— Даешь Данию! — прокричал Руут, довольный, что король его поддержал.
— Ты, как всегда, торопишься, Эрик, — остановил его Густав. — Час еще не настал. Но он придет. Пока граф Бернсторф управляет внешней политикой Дании, мы не можем оставаться спокойны. Он нацелил ее против нас.
— Не только он, — вмешался Юхан Толль. — Есть еще русская царица.
— Россия — давний враг Швеции, — поддержал его Армфельдт.
— А что поделывает эта женщина, которую зовут великой? Екатерина великая, ха! На самом-то деле она карлица, — раскатывался Руут. Он приметно захмелел и уже не мог остановиться. — Что она поделывает, с кем спит теперь? Ха-ха!
— Она путешествует, — сказал король. — А с кем спит, это несущественно. Все мы с кем-нибудь спим, не так ли, Эрик?
— Совершенно справедливо, ваше величество, — заплетающимся языком произнес Руут. — Все мы спим и будем спать. Но мы ведь мужчины, и это наш, так сказать, долг перед природой. А она…
— А она женщина, — рассмеялся король, — и к тому же на вершине власти. Так что никто ей не указ. Как, впрочем, и мне. Отчего бы ей не менять любовников, как и мне — любовниц?! Альковные приключения монархов касаются только их, Эрик, заруби это себе на носу. Что пишет наш посланник?
— Он описывает торжество Потемкина, — отвечал Армфельдт. — Россия отвоевала у турок богатейшие земли. Один Крым чего стоит. Рассказывают, будто это необычайно плодоносная земля, где родятся виноград и другие южные плоды. Но важней всего побережье Черного моря. Россия наконец получила возможность завести там свой флот и грозить туркам на море, чего прежде не было и о чем мечтал царь Петр.
— Неужто вы полагаете, что султан смирится с потерей такой жемчужины? — иронически спросил король. — Нет, господа, я совершенно уверен, что не за горами война. Война России и Турции.
— Но, государь, турки сравнительно недавно получили жестокий урок от русских, — засомневался Толль. — Осмелятся ли они снова ввергнуть страну в пучину войны?
— За их спиной — Франция, думаю, не она одна, — задумчиво произнес король. Видимо, мысль Толля навела его на сомнения. — Конечно, Россия — грозный соперник. Но мы должны помнить, что не так страшен черт, как его малюют. Некоторые наши конфиденты доносят, что русская армия пребывает в расстройстве, что она плохо вооружена, наконец, что казна Екатерины пуста и бумажные деньги, которые она печатает без всякого стеснения, вконец расстроили всю ее денежную систему. Деньги потеряли свою стоимость, вот что. Это и нас постигло, как вы знаете.
— Судя по тому, что нам пишут, Екатерина способна на безрассудные поступки. Она может начать, — сказал Армфельдт.
— Э нет, у нее есть достаточно трезвые советники, — возразил король. — Они не дадут ей сделать опрометчивый шаг. Вы, барон, плохо информированы, это меня удивляет. Сколько мы знаем, Россия в настоящее время непрочно стоит на ногах. Ей не хватает не то что пушек, но и зерна. Как, впрочем, и нам, — поправился он. — А зерно есть такое же оружие во время войны, как и пушки.
— Золотые слова, государь, — подхватил барон.
— Но что же предпринять нам? — Король вопросительно обвел пирующих глазами. — Задавая этот вопрос, я предлагаю вам подумать над ответом. Основательно подумать. Вы знаете, в каком положении мы оказались. Разброд принял опасные формы. Покушения на королевскую власть становятся все более частыми. Зловредный дух идет от стортинга. Он попросту смердит. В армии все больше недовольных, особенно среди офицерства. Вы думаете, что я пребываю в неведении? Напрасно, господа! У меня достаточно доброжелателей и всюду есть глаза и уши. Но как быть? Я не хотел бы прибегать к арестам — это время прошло…
— Государь, надо как можно быстрей изолировать недовольных, — заявил Толль.
— Нет, это не годится, — отрезал король. — Начнется ропот, который может обратиться в бунт. Аресты — запальная искра, она вызовет взрыв. А его последствия трудно исчислить. Нет, нужен надежный громоотвод… Каким он должен быть, вот вопрос?
— Самый надежный громоотвод, государь, вам известен. Это война. Но с кем? Полагаю, что сейчас мы вовсе не готовы воевать с кем бы то ни было.
— Вот в том-то и дело, барон. — Король заметно оживился. — Война разрядила бы напряжение в стране, вызвать всплеск патриотизма. И на этой волне мы могли бы разделаться со своими противниками без особых опасений. Я имею в виду наших внутренних противников.
— Мы понимаем, государь.
— А внутренний враг порою опасней, нежели внешний, — продолжал Густав. — Однако мы пока не готовы, вы совершенно правы, дорогой барон. Надо собрать все силы в кулак. И ждать, ждать, ждать благоприятного момента. Я уверен — он наступит. Какой-нибудь из наших внешних врагов ослабнет. У нас есть сильный союзник — Франция короля Людовика…
— Но, боюсь, французы не станут ввязываться, — резонно заметил Армфельдт, — они предложат нам так же, как туркам, помощь своими офицерами-инструкторами. А мы в них не нуждаемся, у нас достаточно организованная армия, притом хорошо вооруженная.
— Они помогут нам деньгами, — объявил король с уверенностью. — А этого вполне достаточно. Деньги — артерия войны, как не уставал повторять русский царь Петр. А уж он-то знал толк в военном деле.
— Вот еще противник — Россия. Вековечный противник, — вздохнул барон. — Она прямо под боком. Да ведь не укусишь.
— Все в свое время, милейший барон, все в свое время.
Король был явно доволен направлением беседы. Да, порою за столом рождаются прекрасные мысли. И они дали направление его дальнейшим размышлениям. Они становились все углубленней, не давая ему покоя. Мало-помалу в голове созревал план. До поры до времени он решил никого не посвящать в него. Пусть он окончательно вызреет, тогда… Тогда он развернет деятельную подготовку, посвятит единомышленников, тех, на которых можно положиться, и станет вербовать новых. Один в поле не воин. Вокруг него должны сплотиться тысячи людей. Вот тогда можно надеяться на успех.
«Народ должен видеть своего короля, — вдруг спохватился он. — Дворцовые увеселения, королевские охоты, появление в театральной ложе — все это для узкого круга. Нет, следует ввести в обычай торжественное появление на улицах Стокгольма. В пышном мундире, источающем блеск. Или нет — в простом армейском мундире. А то и в цивильном платье. Пусть видят, что король прост и доступен…»
Он стал мысленно развивать эту идею. Надо появляться в окружении пышной свиты. Или, напротив, достаточно десятка королевских гвардейцев?
Пышную свиту он отверг. Он — впереди и непременно верхом, а за ним десяток всадников. Нет, не так. Впереди герольд, за ним два трубача: кто-то должен оповещать народ, что едет король…
Мысль показалась ему удачной. И он порешил привести ее в исполнение как можно быстрей, пожалуй, и завтра. Мундир капитана гвардии показался ему наиболее подходящим: армия, прежде всего армия должна видеть в нем своего человека. Того, кто в нужде поведет ее за собой.
Первой, кого он оповестил о своем решении, была королева. Болезненная, никогда не мешавшаяся в дела своего венценосного супруга, всецело занятая детьми, она была благодарной слушательницей и безоговорочно одобряла его, подчас даже в выборе очередной фаворитки.
— Вызови королевского портного, — сказал он ей, — и пусть он отберет один из моих мундиров, который попроще. Однако он должен выглядеть на мне достаточно эффектно. А ты одобришь или отвергнешь.
Портной не заставил себя ждать. Он явился с двумя подмастерьями и целым ворохом мундиров из гардеробной короля.
— Какой прикажете примерить, ваше величество? — с поклоном вопросил портной. И, не ожидая ответа, безо всякой церемонии, которой от него следовало ожидать, продолжил: — Я бы порекомендовал вот этот, парадный. Он более всего соответствует вашему высокому положению.
— А в каком обычно появлялся победоносный Карл? — Густав имел в виду, разумеется, Карла XII, остававшегося народным кумиром, несмотря на поражение под Полтавой от русского царя Петра и долгое сидение как бы в заточении среди диких турок у Бендер, под стенами крепости.
— О, он был необычайно прост и не любил пышных мундиров, — объявил портной. — Я-то, конечно, не имел счастья лицезреть его, но мой дед много о нем рассказывал. Он ведь воевал под его знаменами и был в том злополучном сражении под Полтавой. А потом последовал за королем в турецкие пределы, — словоохотливо рассказывал портной.