Бельгодер грубо схватил Виолетту за руку и прорычал:
— Ступай в дом! В другой раз это тебе даром не пройдет.
Бедняжка опустила голову и медленно направилась к домику, в котором и исчезла. Бельгодер проводил ее до дверей, а затем обернулся к Кроассу… Тот, пользуясь моментом, когда, казалось, его грозный хозяин отвлекся, бросился назад к ограде. Но Бельгодер краем глаза следил за слугой: грубо ухватив Кроасса за икру, он стащил его на землю. Кроасс рухнул на колени. Бельгодер взял его за воротник камзола и поставил на ноги.
— Так, — процедил он сквозь зубы, — и что же ты здесь делаешь?
— Хозяин, — пробормотал Кроасс. — Я… я искал вас!..
— Что ж, ты меня нашел! Марш вперед, не то отведаешь дубинки!
И несколько секунд спустя бледный от ужаса Kpoacc, тоже вошел в дом. Ему чудилось, что он спускается в собственную могилу. Филомена же сквозь щель в изгороди наблюдала эту сцену и все слышала. Она видела Виолетту, видела Бельгодера; она видела, как Кроасс упал на колени перед этим человеком. Тогда, охваченная страхом, она поспешила скрыться.
Она уносила с собой горькое сожаление — но и глубокое удовлетворение. Сожалела Филомена о единственном в своей жизни приключении — впрочем, так и не состоявшемся, а удовлетворение чувствовала от того, что проникла в некую тайну.
Однако еще большей радостью для Филомены было поделиться своим открытием. Не прошло и десяти минут, как, уединившись в своей келье, две сестры — Филомена и Марьянж — приготовились одна рассказывать, а другая — внимательно слушать.
— Ах, сестра Марьянж, какая новость! Но вначале обещайте мне: никому ни слова!
— Бог свидетель! — вскричала Марьянж, которая уже перебирала в уме тех, кому она раззвонит об услышанном.
— В монастыре мужчина!..
— Они и раньше появлялись здесь, так что если ваша новость только в этом…
— Да, но этот мужчина обитает в маленьком домике… вернее, их там уже двое… и еще одна пленница!
И сестра Филомена очень точно и в деталях поведала о том, чему она только что стала свидетельницей. Когда рассказ ее был окончен, сестра Марьянж погрузилась в глубокие раздумья. Выражение лица сразу выдавало в ней пронырливую особу, которая все хватала на лету и, что самое главное, умела извлекать выгоду из добытых сведений. Поразмыслив, она не только решила не разглашать поведанного ей секрета, но и сказала сестре Филомене:
— Послушайте, сестра, все, что вы мне рассказали, — это очень серьезно.
— Вы так считаете, сестра Марьянж?
— Я в этом уверена. Я думаю, что госпожа де Бовилье очень строго накажет нас, если ей станет известно, что мы знаем о новых обитателях монастыря…
— Господи! Вы меня пугаете!
— Полагаю, вам придется сделать над собой усилие и попридержать язычок…
— Да вы меня оскорбляете, милочка!
(Им зачастую случалось забывать, что они сестры, столь непрочны были их «родственные» чувства!)
— Я отлично знаю, — холодно продолжала Марьянж, — что сама мысль о необходимости помолчать хоть минуту оскорбительна для вас. Но на сей раз вам придется пойти на это.
— А что я за это получу? — воскликнула Филомена.
— Может быть, целое состояние! Обеспеченную жизнь! Подумайте-ка об этом, сестра Филомена.
— Но каким же образом?..
— А это уже мой секрет. И поскольку мне не хотелось бы, чтобы о нем узнал весь монастырь, я его оставлю при себе.
— И все же я хотела бы знать!.. Я любопытна, это мой единственный недостаток.
— Вы узнаете позже. А пока, если хотите получить золото, много золота, которое даст вам возможность роскошно одеться и даже завоевать сердце того рыцаря, о котором вы мне рассказывали, — молчите!
Филомена, равнодушная к чарам золота, задрожала при мысли, что могла бы вернуть и окончательно пленить красавца Кроасса. Она поклялась молчать… Ее собеседница поспешила уйти, причем для верности заперла Филомену в келье.
Марьянж без промедления направилась к старому флигелю, который сама указала Пардальяну и Карлу Ангулемскому. Но спешила она напрасно. Флигель оказался пустым. Монахиня бросилась к пролому, вскарабкалась на разрушенную стену и долго обозревала окрестности, однако вокруг не было ни души.
Глава 26ЗА ОГРАДОЙ МОНАСТЫРЯ
Когда несчастный Кроасс, дрожа с ног до головы, вошел в домик, Бельгодер, который следовал за ним, сжимая в руках свою ужасную дубинку, тщательно запер дверь и обратился к нашему великану, который от страха пошатывался, как пьяный:
— Так говоришь, ты искал меня? Что ж, вот он я. Чего тебе надо? Что ты хотел мне сказать?
— Хозяин… я хотел… вы нас покинули… и я…
Кроасс жалобно косился на грозную дубинку и отчаянно заикался, не зная, каким святым молиться, и не находя себе, несмотря на все усилия, достойного оправдания.
— Тысяча чертей! — взревел Бельгодер, который не отличался долготерпением. — Ты что, онемел? Блеешь, вместо того, чтобы отвечать! Но я развяжу тебе язык!
И цыган уже замахнулся своей дубинкой… это и называлось «развязать язык». Но не успела еще палка коснуться Кроасса, как тот со стоном повалился на землю. Покорно подставив спину, бывший певчий завыл:
— Господи! Я погиб! О, не бейте! Я вам все скажу…
А про себя подумал: «Ах, Филомена, Филомена! Куда ты привела меня, несчастная?»
— Надоело мне твое нытье. То ты блеешь, то мычишь, как теленок. Объяснись, висельник проклятый, и думай, что говоришь, а не то я тебя так отделаю, что своих не узнаешь!
— Ох! — простонал Кроасс. — Зачем вам так утруждаться?.. Впрочем, я привык — ведь что бы я ни сказал и что бы ни сделал, меня все равно вздуют… Бедный я, горемычный…
— Может, если ты станешь говорить правду, — отвечал цыган, — я на этот раз и прощу тебя.
Бельгодер дал сие туманное обещание вовсе не по доброте душевной и не потому, что его тронули громкие жалобы великана. Просто этому негодяю необходимо было узнать, зачем и почему его бывший слуга внезапно появился здесь, за тысячу лье от того места, где он, казалось бы, должен был находиться.
Но так или иначе слова злодея придали некоторую силу и смелость несчастному Кроассу — а он, заметим, в этом очень нуждался.
— Значит, если я скажу вам всю правду, вы не станете бить меня? — тревожно спросил бывший певчий.
— Это будет зависеть от того, что именно ты скажешь. Начинай, я слушаю.
Кроасс прекрасно понимал, что ему придется удовлетвориться таким ответом, сколь бы мало ободряющим он ни был, и что большего от своего палача, яростно проклинаемого им в глубине души, он не добьется. Вид внушительной дубинки в крепких руках цыгана настолько парализовал разум парня, что при первом же нетерпеливом движении Бельгодера он попросту решил выложить всю правду без утайки, нимало не беспокоясь о том, как это аукнется его новым господам — шевалье Пардальяну и герцогу Ангулемскому. Сейчас Кроасс думал о них едва ли не с нежностью: они-то уж, по крайней мере, не разговаривали с ним с палкой в руках. Итак, бедняга приступил к своему рассказу:
— Так вот, хозяин… После вашего внезапного исчезновения… не в упрек вам будь сказано, вы покинули нас так неожиданно, не предупредив…
— Об этом потом, — грубо перебил его цыган. — Я что, отчитываться перед вами должен?
— Нет, конечно, — поспешно произнес Кроасс, — я вовсе не это имел в виду… Вы вольны были отправиться, куда и когда угодно… Я просто хотел сказать, что ваш внезапный отъезд поставил Пикуика и меня в несколько затруднительное положение… хозяин гостиницы «Надежда» выбросил нас на улицу, и мы не знали, что делать!
— А эта скотина не так уж глуп, — бормотал Бельгодер.
Здесь надобно заметить, что Кроасс нахально лгал, поскольку, как мы помним, они с Пикуиком использовали отсутствие цыгана для того, чтобы слоняться по улицам в поисках другого хозяина, который бы расплачивался с ними не только ударами дубинки. И такого хозяина они нашли в лице господина Пардальяна. Но, несмотря на свою недогадливость, бывший певчий вполне здраво рассудил, что, знай его прежний хозяин об этом дезертирстве, он отлупил бы неверного слугу, даже не потрудившись выслушать. Кроасс понял, что Бельгодеру ничего неизвестно. Итак, убедившись, что цыган не опровергает его слова привычными увесистыми аргументами, Кроасс вздохнул свободнее и продолжал уже с большей уверенностью:
— Мы пробродили несколько дней вокруг гостиницы и, увидев, что вы не возвращаетесь, решили, что по причинам… наверняка очень важным… вы нас покинули… Мы остались без места и принялись поэтому искать нового хозяина, чтобы служить ему… за кров и пропитание…
— Короче, — отрезал Бельгодер, — вы меня бросили. Ну, и нашли вы себе нового хозяина?
— Нам неслыханно повезло…
— А! — насмешливо бросил цыган. — Значит, верно, что удача благосклонна к негодяям, вроде тебя. Ну, так как же зовут того нового хозяина, которого вам посчастливилось встретить?
С уст Кроасса чуть было не сорвалось имя Пардальяна, однако вполне понятное желание блеснуть своим новым местом заставило его отдать предпочтение герцогу, чей титул был более весомым и внушительным, чем скромное наименование — «шевалье». Поэтому, выпятив грудь, он гордо ответил:
— Мой господин — герцог Ангулемский!
Бельгодер вздрогнул и, не веря своим ушам, воскликнул:
— Что-что? Повтори-ка!
— Я сказал, что мой господин — герцог Ангулемский, — с готовностью повторил Кроасс, решив, что поразил собеседника.
— Проклятье! — пробормотал цыган после некоторого размышления. — Поздравляю! Для меня большая честь, что меня сменил герцог, да вдобавок сын короля. Мои поздравления, господин Кроасс!
Кроасс, который не заметил злых ноток в голосе Бельгодера, вздохнул свободнее и почти позабыл о дубинке, все еще находившейся, однако, в руках цыгана.
Последний продолжал с прежней иронией:
— Но все это никак не объясняет того, как и зачем вы столь внезапно оказались здесь, господин Кроасс.
— Ах да, — сказал Кроасс, который, приняв за чистую монету внезапно оказанное ему уважение, все сильнее и сильнее раздувался от гордости, вовсе уже не думая о вероятной взбучке, — так вот… дело в том, что мой молодой хозяин вроде бы влюблен, насколько мне удалось понять из обрывков его разговоров с разными людьми.