— Приветствую вас, граф, — звучным и мягким голосом на чистейшем кастильском наречии произнесла хозяйка дворца.
И с милостивой улыбкой протянула гостю руку. Тот почтительно взял ее за кончики пальцев и прикоснулся к ним губами.
— Встаньте, граф, — ласково велела герцогиня.
Граф молча подчинился, еще раз низко поклонился и, выпрямившись, широким театральным жестом надел свою потертую шляпу и застыл в горделивой позе, как и подобает испанскому гранду, обладавшему привилегией оставаться с покрытой головой в присутствии монарших особ.
Герцогиня не казалась ни смущенной, ни удивленной. Очевидно, она уже привыкла к подобному церемониалу.
— Как чувствует себя мой кузен король? — спросила она.
— Благодарю вас, сударыня, Его Величество Филипп Испанский, мой милостивый монарх (при этих словах граф, сняв шляпу, вновь изящно поклонился), чувствует себя превосходно.
— Хвала Господу Богу, да хранит Он и дальше в радости и процветании нашего любимого монарха, — звучно произнесла герцогиня.
— Amen! — столь же серьезно ответил граф.
И добавил:
— Его Величество соблаговолил поручить мне передать, что он по-прежнему сердечно расположен к вам и заверяет, что вы всегда можете рассчитывать на его дружбу и милостивое к вам отношение.
— Прошу вас от моего имени смиренно поблагодарить Его Величество и заверить его в моей неизменной привязанности и вечной преданности.
— Не премину это сделать, сударыня. Его Величество также поручил мне передать вам это письмо; оно написано его королевской рукой.
Герцогиня взяла письмо, протянутое ей графом, ничем не выдав нетерпения, с которым она его ожидала. С величественным спокойствием она взломала большие королевские печати и пробежала глазами строки, начертанные собственноручно Его Величеством. Ни один мускул не дрогнул на ее лице: нельзя было понять, удовлетворена она содержанием послания или нет. Закончив чтение, она положила письмо на стоящий рядом столик и позвонила в колокольчик. Тотчас же появился д'Альбаран.
— Портшез? — коротко спросила она.
— Готов, — столь же кратко ответил д'Альбаран.
— Мы отправляемся на улицу Турнон.
— Хорошо, сударыня.
И д'Альбаран стремительно вышел.
Тогда герцогиня повернулась к графу. Тот ждал, застыв в преувеличенно почтительной позе. На лице его читалось удивление стремительностью решений герцогини. Она это заметила, и на лице ее мелькнула насмешливая улыбка. Однако она была столь мимолетна, что граф не обратил на нее внимания. А герцогиня как ни в чем не бывало обратилась к графу в столь же лаконичной манере, в какой только что говорила с д'Альбараном:
— А деньги? Король не пишет о них…
— Они должны быть в пути.
— Сколько?
— Четыре миллиона, сударыня.
— Мало, — презрительно бросила она.
И замолчала, производя в уме некоторые подсчеты.
— В конце концов, если прибавить их к тем, что есть у меня, пожалуй, что-то и получится, — произнесла она. — Граф, вам пора ехать. Вы скажете королю, что с той минуты, как я прочла его письмо, я начала действовать.
— Непременно скажу, сударыня, а от себя добавлю, что в вашем лице Его Величество имеет самого решительного и самого отважного главаря заговора, какого только можно было бы пожелать.
— Вы также скажете, — продолжала герцогиня, пропуская мимо ушей адресованный ей комплимент, — что в ожидании его письма я не теряла времени. Я вербовала сторонников. И теперь с уверенностью могу сказать, что успех нашему делу обеспечен.
— Я слово в слово передам ваш ответ Его Величеству.
— Прощайте, граф, — отпустила посланца герцогиня.
И прежним королевским жестом она протянула ему руку для поцелуя. Граф преклонил колено и коснулся губами кончиков ее розовых ногтей. Затем он встал и направился к двери. Он вновь напоминал смиренного просителя. Вынув из кармана кошелек и взвешивая его на ладони, он вышел из молельни, громко благословляя великодушную даму, внявшую мольбам несчастного. Теперь он говорил на чистейшем французском языке.
Мы вовсе не утверждаем, что все просители, приходившие к герцогине, были испанскими грандами, как этот только что покинувший дворец сеньор, однако большинство — или даже все — были ее эмиссарами или же посланцами испанского двора, являвшимися для получения новых инструкций, необходимых для выполнения некоего секретного плана, с которым мы вскоре вас познакомим.
XXIИ СНОВА ШЕВАЛЬЕ ДЕ ПАРДАЛЬЯН
Спустя некоторое время портшез герцогини Соррьентес под охраной д'Альбарана и его людей пересек площадь Труа-Мэри и направился в сторону Нового моста. На этот раз кожаные занавески были отдернуты, и любой прохожий мог полюбоваться красотой герцогини. Одетая в простое белое платье, она опиралась локтем на стопку подушечек, обтянутых багряным шелком, и рассеянно взирала на людей, снующих по самому оживленному мосту в Париже.
В то же самое время с другой стороны моста, той, что выходит на улицу Дофина, показался всадник на взмыленной от быстрой езды лошади.
Этим всадником был шевалье де Пардальян.
Судя по платью и сапогам, покрытым толстым слоем дорожной пыли, наш герой проделал неблизкий путь; вероятно, он возвращался из Сожи, куда, как мы помним, он отправился, чтобы проводить своего сына Жеана. Вынужденный из-за толпы на мосту пустить коня шагом, Пардальян размеренно покачивался в седле и размышлял:
«Еще несколько минут — и я наконец доберусь до гостиницы несравненной Николь, где найду накрытый стол, уставленный аппетитными блюдами и бутылками старого доброго бургундского. Честно говоря, голод давно терзает мой желудок своими острыми когтями, а жажда, кажется, высушила все мои внутренности. После ужина я заберусь в удобную постель и спокойно просплю до завтрашнего утра. Ах, черт побери, до чего же я стар! Ведь и проехал-то не так уж много!»
И он тяжело вздохнул.
Итак, Пардальян приближался к середине моста; навстречу ему двигался портшез герцогини. Их пути должны были вот-вот пересечься. Достигнув площадки, где собирались поставить конную статую Генриха IV (замысел этот был осуществлен только несколько лет спустя), Пардальян почувствовал, что подпруги его седла ослабли.
Он быстро спешился и принялся затягивать ремни. Движения его были легкими и уверенными; он отнюдь не напоминал согбенного годами и усталостью старца. Закрепив как следует седло, он уже собирался вскочить на коня и ехать дальше, но тут мимо него проследовал портшез. Бросив на него короткий взгляд, шевалье заметил Фаусту. Конь скрыл его от глаз герцогини, однако мелькнувшее перед ним видение так поразило Пардальяна, что он не удержался и глухо вскрикнул:
— Фауста!..
И вместо того, чтобы вскочить на коня, как он только что намеревался сделать, он еще ниже пригнулся к луке седла, прикрывая лицо полой плаща. Герцогиня — точнее Фауста, как назвал ее Пардальян (а он, как мы знаем, не мог ошибиться, ибо дорого заплатил за знакомство с этой дамой), проехала мимо, не обратив внимания на спешившегося всадника, старательно закреплявшего подпругу.
Пардальян выждал еще некоторое время: он хотел быть уверенным, что если вдруг Фауста обернется, ее носилки будут достаточно далеко и она не заметит его. Наконец шевалье выпрямился и устремил свой сверкающий взор в ту сторону, куда удалился портшез. Лицо его внезапно сделалось суровым, черты его заострились. Все это, как мы знаем, служило у Пардальяна верным признаком необычайного волнения.
— Фауста!.. — повторял он про себя. — Фауста!.. Так значит, она не умерла?..
Нахмурившись, он продолжил:
— Фауста… в Париже!.. О!.. О!.. Какой черт занес ее в Париж?..
И улыбнувшись зловещей улыбкой, он произнес:
— Ну вот, а я-то надеялся сегодня плотно пообедать!
Подумав немного, он беззаботно пожал плечами и заключил:
— Что ж, ничего не поделаешь! Возьму свое за ужином… если только мне нынче удастся поужинать…
Придя к такому заключению, он вскочил в седло, развернул коня и, закутавшись в плащ и надвинув на глаза шляпу, поехал за портшезом. Перед нами был прежний Пардальян: он быстро принимал решения и еще быстрее выполнял их. Возраст не имел над ним власти. Его волосы и усы были седыми, но движения — ловкими и гибкими, словно у юноши.
Только что Пардальян жаловался на годы, голод и усталость и вздыхал о хорошем обеде и мягкой постели. Увидев же Фаусту, которую он считал мертвой, шевалье мгновенно преобразился и пустился в погоню, будто за его плечами и не было нескольких десятков лье изнурительной дороги. Преследуя носилки, Пардальян мучительно соображал, каким образом Фауста могла оказаться в Париже.
«Ах, черт побери, это она, ошибки быть не может — это она!.. И она совсем не изменилась… Какие ветры занесли ее в Париж?.. На вид ей не дашь и тридцати… Куда она, дьявол ее забери, направляется? Однако, если я еще умею считать, ей должно быть никак не меньше сорока шести… Прекрасно, вот то, что я искал».
Остановившись возле небольшого трактира, он спешился и прошел в зал для посетителей. Завидев его, хозяин сорвал с головы колпак и метнулся ему навстречу; весь вид трактирщика выражал глубочайшее почтение. Пардальян сделал хозяину знак следовать за ним на улицу.
— Я доверяю вам этого коня, — сказал Пардальян, указывая на своего взмыленного рысака. — Бедняге сегодня пришлось немало потрудиться. Позаботьтесь о нем как следует. Я вернусь за ним… не знаю, когда.
Трактирщик не выразил ни малейшего изумления. Должно быть, он привык к своеобразным манерам шевалье.
— Господин шевалье может быть совершенно спокоен: за конем господина шевалье присмотрят как нельзя лучше, — заверил Пардальяна трактирщик, беря коня под уздцы.
Но Пардальян уже не слышал его: он устремился следом за Фаустой. По дороге он продолжал беседовать с самим собой; впрочем, плавной беседы не получалось, ибо мысли его постоянно перескакивали с одного предмета на другой:
«Пожалуй, моя скотинка готова была еще постараться ради меня, хотя мы с ней и проделали немалый путь. Но выслеживать Фаусту верхом… клянусь Пилатом, я даже представить себе не могу, что она может делать в Париже… Да, конь, конечно, будет мне помехой… Но куда же она направляется?.. Ах, дьявол, неужели она едет за город?.. Если она и дальше будет двигаться с такой скоростью, я проиграл… Надо было все-таки оставить себе коня… Ах, а я-то скучал, жаловался, что мне нечем заняться! Теперь, пожалуй, дел у меня будет в избытке… Ну вот, она уже проехала через ворота Дофина… О-ля-ля… решительно, я был прав, что расстался с лошадью… держу пари, что она едет повидаться со своим соотечественником синьором Кончини… господином маршалом д'Анкром… маршалом, ни разу не державшим в руке шпагу… мошенником, развратником… Что за заговор плетет она вместе с этим Кончини?.. Какую мрачную и страшную цель преследует она здесь?.. Да, я был прав: она направляется к улице Турнон… Знать бы… знать… Ох, придется мне, видно, войти в дом к самому Кончини… войти-то не сложно… Как хорошо, что Жеан остался в Сожи подле больной жены… Главное — услышать, о чем будут говорить Фауста и этот маршал… Разумеется, я полностью уверен в своем сыне. Конечно, он не станет выбирать между нею и мной. И все