ие или тревогу.
Но отец почувствовал в словах сына скрытую угрозу и пробормотал чуть слышно:
— Пусть волки теперь поостерегутся — лев вырвался из клетки… Пойдем же, Като!
Като хотела сделать шаг, но не устояла на ногах и упала. Рукой она молча указала себе на грудь; вся правая сторона ее тела была залита кровью. Пардальян-старший осторожно разорвал потрепанный корсаж — обнажилась широкая и глубокая рана на груди. Кровь из нее капала беспрестанно.
— Уходите! — прохрипела Като.
— Без тебя? Никогда!
Несчастная женщина улыбнулась. Глаза ее с выражением безграничной преданности остановились сначала на старом солдате, потом на шевалье.
— Все-таки… все-таки, — с великим трудом произнесла Като, — вас они не заполучили… уходите… прощайте!
Оба Пардальяна, опустившись на колени, поддерживали умирающую под плечи и под голову. А она все улыбалась. Като прекрасно понимала, что вот-вот наступит конец. Внезапно ее глаза, устремленные на шевалье, подернулись дымкой. Като дернулась и застыла. Душа ее так и отлетела от тела, с улыбкой.
— Скончалась! — произнес Пардальян-старший.
— Вот они! Вот они! — разорвал тишину коридора чей-то безумный, пронзительный и кровожадный вопль.
В коридор ворвался разъяренный человек. Лицо его искажала злобная гримаса… за ним следовали два десятка солдат. Это был Руджьери! Руджьери, явившийся за добычей, за драгоценной кровью, необходимой для совершения перевоплощения и исполнения мечты безумного чародея!
XXXIV. Разъяренные львы
Оба Пардальяна бросились к выходу из коридора. Женщины инстинктивно прижались к стенам, пропуская отца с сыном. Но, дав дорогу беглецам, воительницы Като тут же рванулись вслед за ними с криками:
— Като умерла!
— Отомстим!
— Смерть солдатам!
Путь Пардальянам преградили два взвода солдат. Двое стражников, оказавшихся впереди, тут же пали от рук отца и сына, сраженные странными, короткими и острыми кинжалами, похожими на шило. Столкнувшись с таким молниеносным нападением, ошеломленные воплями разъяренных фурий, остальные солдаты в замешательстве остановились. Пардальяны успели подобрать пики двух убитых солдат.
Коридор был очень узок: лишь два человека могли стоять в нем плечом к плечу. Отец с сыном вновь бросились в атаку, и еще двое солдат упали. Амазонки Като потрясали оружием, обрушивая на головы стражи самые страшные проклятия. Солдаты в беспорядке отступили и оказались вынуждены подняться вверх по винтовой лестнице.
Пардальяны молча кинулись к лестнице и, освобождая себе путь, загоняли солдат все выше и выше. Пленники пробивались наверх отчаянными рывками: удар пики, затем стоны и проклятия, и очередной солдат катится вниз по лестнице.
Внезапно отец с сыном увидели над головой небо и поняли, что одолели лестницу и прорвались во двор. Оба глубоко вздохнули и одновременно подняли глаза, чтобы убедиться, что освобождение им не приснилось. Они увидели мрачную громаду Тампля, а над ней — бледные звезды в рассветном небе.
Тут раздалась команда:
— Огонь!
Оба Пардальяна упали ничком, и залп не задел их. Они стремительно вскочили и метнулись в сторону…
Командовавший солдатами офицер построил своих людей в шеренгу в глубине двора и, поскольку после выстрела аркебузы были разряжены, отдал приказ: «Вперед!»
Словно смерч ворвался в эту минуту в узкий тюремный дворик, освещенный первыми лучами рассвета. Солдаты кинулись выполнять приказ, пытаясь окружить Пардальянов. Те неистово отбивались. В конце концов старый вояка с сыном встали спина к спине, и их пики не давали нападавшим подойти близко. Солдаты беспомощно кружили вокруг, а позади солдат бесновались с жуткими воплями женщины.
В углу двора метался совершенно обезумевший Руджьери. Он рвал на себе волосы и сыпал проклятьями. Ему казалось, что добыча ускользает. Уже ничего не соображая, астролог кинулся к главным воротам и распахнул их.
— Помогите! Помогите! Они сбежали! — заорал Руджьери, выбежав за ворота.
По улицам бежали группы католиков с белыми повязками на рукавах.
— Сюда! Сюда! — завопил астролог. — Здесь два гугенота! Господи! Они не слышат меня!
Действительно, как раз напротив тюрьмы Тампль грабили дом, откуда доносились пронзительные крики жертв. Но грабители, поглощенные своим делом, не обращали внимания на призывы Руджьери.
Астролог в отчаянии бил себя в грудь, колотил кулаком о стену и призывал всех духов ада. Однако ему пришлось вернуться в Тампль. Но, оказавшись вновь во дворе, астролог вдруг заметил лица солдат за окнами, забранными решетками. Крик радости вырвался из груди астролога. Это были те самые солдаты, которых заперли в казарме. Их разбудили шум и крики; взломать тяжелую дверь им не удалось, и теперь они пытались справиться с решетками окна.
— Сейчас! Сейчас! — заторопился Руджьери. — Я вам помогу!
— Что происходит? — крикнул через окно сержант.
— Пленники убегают! Скорей! Они уходят, а их кровь нужна мне!
Солдаты с помощью Руджьери продолжали расшатывать решетку, но торжествующие женские крики заставили астролога обернуться.
— Победа! Победа! — кричали разъяренные амазонки.
Руджьери увидел, что толпа женщин промчалась к главным воротам. А запертые в казарме солдаты как раз в этот момент наконец-то выломали оконную решетку.
Но остатки воинства Като уже пронеслись через двор. Последними рванулись к воротам отец и сын Пардальяны. Они двигались стремительно, словно хищники, возвращающиеся в свои родные леса. Глаза их горели огнем.
Руджьери со словами последнего проклятия бросился им наперерез. Шевалье одной рукой, без видимых усилий, убрал астролога с дороги. Но такая сила была в незаметном движении руки шевалье, что Руджьери упал и откатился, как мешок, прямо к стене.
И Пардальяны прорвались!..
Пять-шесть солдат выпрыгнули через окно во двор и кинулись было вдогонку. Но Пардальяны, обернувшись, бросили на преследователей такой грозный взгляд, что охранники предпочли не приближаться к двум разъяренным львам. Солдаты остановились и прицелились, раздались выстрелы.
Вот уже все сорок солдат первой казармы вырвались из заключения, но отец с сыном к этому времени оказались за воротами Тампля и исчезли в водовороте сражения, охватившего в эту ночь парижские улицы. Единственный из офицеров, оставшийся в живых, не рискнул кидаться в погоню и приказал запереть ворота. Потом он направился на поиски Монлюка, которого и обнаружил крепко связанным и мирно храпящим под столом в собственной столовой…
Было уже полчетвертого, и медленно занимался рассвет. Но банды фанатиков, метавшихся по улицам, и не думали гасить факела. Они поджигали дома, отмеченные белым крестом.
Оба Пардальяна, оказавшись за пределами Тампля, побежали по первой попавшейся улице, затянутой дымом. Дымили аркебузы, и пылали дома. Гремели взрывы, раздавались крики ужаса, и стоны умирающих рвали душу…
— Свободны! — произнес старый солдат.
— Свободны! — повторил шевалье. — Бедняжка Като! Отец с сыном переглянулись. Каждый подобрал на улице шпагу потяжелей и кинжал покрепче. И шпаги и кинжалы были покрыты кровью.
— Ты не ранен? — спросил старик.
— Так, ерунда… А вы, отец?
— Ни единой царапины… Пошли! Но что творится в Париже? Настоящая война! Море крови! Какая чудовищная резня…
— Это не война. Убивают невинных и безоружных… Пойдем быстрей, отец!
— Куда?.. К Монморанси?
— Туда мы еще успеем. Не думаю, что они осмелятся напасть на дворец маршала. Впрочем, он ведь католик… Поспешим же, отец!
— Да куда?
— Во дворец Колиньи… убивают гугенотов, значит, там тоже идет побоище… бедный, бедный мой друг!
— Сказал же тебе колдун, что Марильяк умер!
— А если Руджьери солгал? Идем же!
Отец с сыном бросились бежать со всех ног, перешагивая через трупы, то там, то сям огибая толпы фанатиков, которые жгли дома. Пардальяны были потрясены тем, что творилось в городе. У обоих раскалывалась голова от оглушающего звона колоколов и бесконечного треска выстрелов. Они неслись вперед, сметая на своем пути любого, не выпуская из рук кинжалы, и в четыре часа утра добрались до дворца Колиньи.
Огромная толпа заполнила улицу Бетизи. Расталкивая зевак, отец с сыном проложили себе дорогу. Может, их приняли за ревностных католиков, торопящихся наказать гугенотов. Дверь адмиральского дворца была распахнута, вооруженные люди во дворе горланили:
— Грабь еретиков! Разнесем дворец!
Пардальяны ворвались во двор. Озираясь в людском водовороте, кипевшем у дворца, они услышали голос, перекрывший все крики:
— Эй, Бем! Бем!.. Бем, ты там закончил?..
И они узнали герцога Гиза. Это он кричал, подняв голову к одному из окон дворца.
XXXV. Убийцы
Гиз потерял напрасно много времени. Он лишь в три часа вышел из своего дворца и только к четырем добрался до дома Колиньи. Вел он своих людей кружным путем, часто останавливался, прислушивался, чего-то ждал. По дороге, готовясь к главному делу, солдаты герцога по его приказу убивали всех, кто не хотел кричать «Да здравствует месса!» или же не носил на рукаве белую повязку, а также белый крест на шляпе. На что надеялся Генрих Гиз? Чего же он ждал? Может, он рассчитывал все-таки пойти на Лувр?..
Когда отряд герцога остановился в очередной раз, примчался запыхавшийся гонец на взмыленной лошади и вполголоса доложил Гизу:
— Ничего нельзя сделать, монсеньер! Прево занял ратушу; в его распоряжении большие силы. А войска королевы уже подступили к стенам Парижа.
Гиз заскрежетал зубами и пустил лошадь галопом. За ним помчалась его свита. Герцог пронесся вдоль строя своих солдат, а вслед ему громом неслись приветственные клики:
— Да здравствует Гиз! Да здравствует герцог — опора Святой Церкви!
На улице Бетизи, в трех ближайших ко дворцу адмирала домах, квартировали гугеноты. Но там дело уже было сделано: три дома горели и две сотни трупов валялись на мостовой. Гиз и его наемники промчались тяжелой рысью, давя тела несчастных, и остановились около дворца Колиньи. На воротах чья-то рука начертала мелом: «Здесь убивают».