ткой, то кособочилась и взлетала вверх, норовя проломить стены или вытереть чьи-либо мокроты. Потомок Мульду выглядел ее телохранителем или преданным почитателем, родитель его в городе Ачинске Красноярского края, возможно, посчитал, что Мульду и все его вероятные потомки должны походить на свирепых индейцев, а потому сопроводитель Тыслы стоял в трех метрах от Шеврикуки красноликий, в кожаных штанах, с перьями в голове и с томагавком. Во внутристенье ему было тесно.
– Мы от Бордюра, – просипела Тысла. – Сегодня свидание. У лодочной станции. На пруду. Просьба – не повязывать черный бант. Исключительной важности просьба – не повязывать черный бархатный бант.
– Какой черный бархатный бант? – растерялся Шеврикука.
Но он был вынужден отвлечься от разговора. С девятого этажа до него донеслись неприятные звуки.
– Подождите, – строго сказал Шеврикука. – Я вернусь. Вызов по делу. Я сейчас на службе.
А ему и минут пятнадцать назад показалось, что в квартире Быкадоровых происходит нехорошее.
И верно. Старушка Быкадорова лежала связанная бандитами, надо полагать, с кляпом во рту. Два накачанных малых в масках на рожах изымали ценности Быкадоровых. На столе временно лежал автомат Калашникова.
– Извините. У меня мало времени, – Шеврикука пришел из кухни со сковородкой в руке. – Непорядок. Гости некормленые. Яичница. Четыре яйца. Но – глазунья. Нет нынче бекона.
Грабители повернулись, взглянули на Шеврикуку. Можно предположить, с удивлением. Один из них не спеша двинулся к автомату.
– На работе не закусываем и не пьем! – загоготал второй. – Да не бери ты ствол! Такого можно вырубить кулаком или ногой.
– Мне неважно, что вам положено на работе, а что нет, – сказал Шеврикука. – Мое дело обслужить гостей.
Гости, и гоготавший, и с автоматом, между тем приблизились к Шеврикуке. Но им пришлось рухнуть. Сковорода с кухни Быкадоровой была старомодная, чугунная, с рукояткой, а кисть Шеврикуки – ловкой, двумя ударами он вывел посетителей отведенных ему судьбой подъездов из сознательного состояния. Шеврикука знал, где лежат у Быкадоровых бельевые веревки, выбрал какие покрепче, спеленал гостей. Кабы оказался рядом Крейсер Грозный, он мог бы оценить умение Шеврикуки вязать и морские узлы. Старушку Быкадорову Шеврикука освободил от пут, уложил на диван, принялся возвращать к реальной действительности. Старушка застонала, открыла глаза, Шеврикука протянул ей таблетку валидола, чашку с водой и стал невидимым. Стянул маски посетителей, превратил их в кляпы. Бандитские рожи были ему незнакомы. По очереди он отволок грабителей в ванную, запер их. Набрал 02, взволнованным голосом старушки сообщил о происшествии. «Сейчас выедем, – пообещали ему. – Какой они наружности? Кавказской?» «Не знаю, – сказал Шеврикука. – Может, и кавказской. А может, и пригородной».
И он вернулся во внутристенье к Тысле и Потомку Мульду. Те стояли угрюмые. Но молчали.
– Была необходимость вмешаться. Мне бы не простили служебной оплошности, – сказал Шеврикука.
Верхние конечности (или все же головы?) Тыслы чуть-чуть наклонились. Будто кивнули. Мол, понимаем. Хотя это и не наше дело.
– Хорошо, – сказал Шеврикука. – Значит, свидание. С Бордюром. У пруда. У лодочной станции. Во сколько?
– Тринадцать часов двадцать семь минут, – произнесла (или произнес?) Тысла.
– Ладно. Буду, – сказал Шеврикука. – Но при чем тут какой-то черный бархатный бант? Что это за просьба исключительной важности?
– Исключительной важности просьба – не повязывать черный бархатный бант, – в тональности автоответчика повторила Тысла.
– А почему? – спросил Шеврикука.
– Не знаю. Велено передать. И более ничего, – сказала Тысла. – Мы дело сделали. Уходим.
И Тысла со свирепым Потомком Мульду исчезли.
«А я ведь почти забыл о том случае, – подумал Шеврикука. – Зачем я тогда повязал бархатный бант? И чем он так досадил в разговоре Бордюру? Отчего он так маялся, стараясь развязать его? И ведь развязал…»
Объяснений той маеты Бордюра Шеврикука не мог найти и теперь.
С Пузырем и вокруг него ничего примечательного не произошло. Зевак, правда, прибавилось. Иных из них привозили и в интуристовских автобусах.
Милиционеры слово сдержали и посетили квартиру на девятом этаже. Геройские действия старушки Быкадоровой их обрадовали и удивили. А Шеврикука успокоился.
В тринадцать двадцать семь Бордюр уже стоял у Останкинского пруда в ожидании Шеврикуки. Был он приветливый, улыбался, предложил Шеврикуке погулять в парке. Если уважаемый Шеврикука, конечно, не спешит.
– Там и поговорим.
– Хорошо, – кивнул Шеврикука.
Сегодня Бордюр надел светлый чесучовый костюм, а правой рукой держал деревянную палку с инкрустированным янтарем набалдашником. Шагая к воротам парка, Шеврикука то и дело взглядывал на палку и пришел к заключению: нет, Петру Арсеньевичу она не принадлежала.
– Похожий костюм носил один мой знакомец, – сказал Шеврикука уже в парке. – Нынче такие наряды – редкость…
– Плохо сидит? Старомоден? – озаботился Бордюр.
– Отчего же… Хорошо сидит… И палка соответствует вашей значительности… Но можно увидеть в вашем нынешнем костюме и палке знак. Или намек.
– Можно увидеть, можно, – согласился Бордюр. – Но смотря на что намек? Во всяком случае, сувенирами от Петра Арсеньевича или какими-либо бумагами его с подписями и печатями мы не располагаем.
– Тогда на что же намек?
– Не знаю, не знаю, не знаю! – быстро произнес Бордюр. И будто бы это незнание было ему приятно. – Вы-то позволили себе в прошлый раз повязать черный бархатный бант!
– Кстати, чем он вас тогда взволновал? – спросил Шеврикука. – Я не понял. И сейчас не понимаю.
– Как-нибудь объясню. Но не теперь.
Прошли мимо шашлычной, вблизи которой Шеврикука услышал от Крейсера Грозного историю похода его героического и непотопляемого корабля Амазонкой из Эфиопии в Парагвай и обретения им змея Анаконды. Здесь Шеврикука познакомился с Пэрстом-Капсулой.
– Хочу вас предупредить, – сказал Бордюр, – разговор у нас должен пойти в иной тональности, нежели там, наверху, в летающем вагончике. Прежде мы к вам приглядывались. А теперь пригляделись. Считайте, что мы с вами равноправные собеседники, ничем не связанные, никак друг от друга или еще от чего-либо не зависящие.
– Равноправные? У нас с вами разные чины.
– Ой ли? – усмехнулся Бордюр. – А вдруг я более проницательный, чем вам кажется?
– Вы находитесь в заблуждении, – пробурчал Шеврикука.
– Ладно, ладно! – согласился Бордюр. – Стойте на своем. Это ничего не меняет. Вы свободны от каких-либо обязательств перед нами. Вы их и не подписывали. Мы не можем и не будем принуждать вас к чему-либо, требовать от вас каких-то действий. Мы можем лишь просить вас о неких услугах или даже советах. А вы станете соблюдать свои интересы. Может, и от нас добудете пользу. Договорились?
– Я перевариваю ваши слова, – сказал Шеврикука.
– На это не уйдет много времени, – сказал Бордюр. – Вас вызывали к Увещевателю…
– Да, вызывали, – Шеврикука поглядел в глаза Бордюру. Синие-синие.
– И что?
– Там известно о моих общениях… с вами.
– С Отродьями Башни, вы хотели сказать? Не стесняйтесь, не стесняйтесь! – подбодрил Шеврикуку Бордюр. – Нас нисколько не обидит.
– Хорошо известно. Со многими подробностями. Все мне, естественно, не открывали…
– Мы догадывались об этом. И мы знаем об этом. Вот потому-то, в частности, и решили считать вас свободным от всяких обязательств перед нами…
– И было дадено мне понять: «То, чем хотят овладеть Отродья Башни, у домовых есть». Скорее всего, для передачи вам.
– А то вы об этом не знали? – удивился Бордюр.
– Знание мое было смутное, – сказал Шеврикука.
– Отчего вы не предпринимаете поиски доверенности Петра Арсеньевича? – спросил Бордюр.
Шеврикука опять взглянул в глаза собеседника.
– Да-да, – закивал Бордюр. – Мы тоже о многом осведомлены. О многом. И более того…
Тут он замолчал.
– У меня нет желания, – сказал Шеврикука.
– Другие отыщут! – разволновался Бордюр. – Другие!
– И пусть отыщут, – сказал Шеврикука. – Кстати, если вы так осведомлены обо всем, не поделитесь ли со мной знанием? Зачем мне обретать эту доверенность, что в ней такого важного, чтобы я ринулся ее отыскивать?
– Ну… Нам, конечно, не все известно… – смутился Бордюр. – Но о сути мы догадываемся. Однако если я вам сообщу… Словом, надо ли рассказывать спешащему в кинотеатр содержание фильма?
– Я вас понял, – кивнул Шеврикука. – Но я никуда не спешу и спешить не собираюсь.
– Хорошо, – поразмыслив, рассудил Бордюр. – Оставим в стороне историю с Петром Арсеньевичем… Я понимаю… Вы – сами по себе… Или сам по себе… И таким желаете пребывать дальше… Вы – одинокий наездник…
– Домовые наездниками быть не могут. – сказал Шеврикука.
– Ну… одинокий охотник…
– Ни за чем сейчас охотиться не намерен.
– Экий вы сегодня привередливый, – подосадовал Бордюр. – И определения вам не подберешь…
– А Пузырю, или тому, что спустилось на бульвары, какие вами подобраны определения? – спросил Шеврикука.
– Есть технические… Вам они вряд ли о чем поведают… – сказал Бордюр. – А в обиходе мы стали именовать его Пузырем. Как и все.
– Он не от вас?
– Нет, – покачал головой Бордюр. – Не от нас.
– И природа его вам не ясна? – удивился Шеврикука.
– Не совсем ясна… – не сразу выговорил Бордюр.
И было видно, что он в смущении. Или в растерянности.
– У вас в Землескребе появилось привидение, – помолчав, сказал Бордюр. – Известно, что и не без вашего соучастия…
– Ну, это… Назовем так: условное привидение, – уклончиво протянул Шеврикука.
– Хорошо. Условное. А с безусловными привидениями, опять же известно, вы поддерживаете отношения. Вы к ним вхожи…
– Случается… Или, вернее, случалось…
– Нельзя ли бы было с вашей помощью войти в отношения с привидениями и призраками и нам?