— Назад, Разбой. Назад. Стой! Стой! — Найдёнка вскочила на ноги, отозвала собаку и заперла её в маленьком хлеву. Гости заметили, что девочка чем-то взволнована. Она всё поглядывала в сторону открытой калитки.
— Здравствуй, Ясочка, — сказал Лёвка, положив руку ей на плечо.
Найдёнка вздрогнула. Ясочкой её называла умершая жена Ковальчука, и она считала это своим настоящим именем, но инспектор, да и все на острове всегда называли её Найдёнкой. Девочка не знала, что когда-то давно, когда она только начинала оправляться после болезни, жена Ковальчука выдумала для неё это имя. Лёвка помнил его и поэтому так её и называл.
— Якова Степановича нет дома, — смущённо прошептала девочка.
— А мы к тебе, а не к нему. Ты ведь сегодня именинница… Не знаешь? Сегодня ровно восемь лет, как ты появилась на Лебедином острове. Да, да… Это случилось именно в этот день.
— Вот, поэтому мы и приехали тебя проведать, — сказала Люда, взяла Найдёнкину руку и пожала.
— Чтоб сбылись все твои желания и чтобы росла, крепла, жила тысячу лет! — пожелал Лёвка.
Найдёнка снова взглянула на калитку.
— Да что там такое? — спросил Лёвка, тоже поворачивая туда голову.
— Что-то со свиньёй случилось, — тихо произнесла Найдёнка.
Рябой подсвинок спокойно пасся в лопухах, а чёрный лежал на земле и жалобно, чуть слышно хрюкал. Полузакрытые глаза смотрели мутно, изо рта выступала пена. Подсвинок часто и тяжело дышал. Найдёнка широко раскрытыми глазами смотрела на подсвинка. Заметив её испуг, Лёвка шепнул Люде: «Боится инспектора», — и, склонившись над подсвинком, стал его рассматривать.
— Чума, — безапелляционно констатировал Лёвка; он слышал, что свиньи болеют этой болезнью.
Девочка молча недоверчиво посмотрела на него.
— Отгони своего рябого, чтобы близко не подходил, а то заразится, — посоветовала Люда.
Найдёнка отогнала рябого. В это время из дома вышел Анч. Он слышал лай Разбоя и крики нескольких людей во дворе, а потому оставил лабораторные дела и поспешил взглянуть, что там происходит. Из присутствующих фотокорреспондент знал только Люду. Он радостно поздоровался с ней. Девушка представила ему своих спутников и рассказала о подохшем подсвинке. Анч внимательно посмотрел на подсвинка, пробежался глазами по траве, заметил бумажку, которую перед тем выбросил, и согласился с Лёвкой, что это, наверное, чума.
— Знаете, — обратился он к Люде, — я только что печатал вчерашние снимки… Уже могу кое-что показать.
— Сейчас же показывайте, — потребовала девушка.
Найдёнка обернулась к ним. Лёвка взял её за руку и сказал:
— Ну, приглашай нас в дом. — И сам повёл девочку к двери.
В доме Лёвка положил на стол узелок и, развязывая его, обратился к Найдёнке:
— Вот тебе мои подарки, Ясочка.
Он вытащил из узелка и положил перед Найдёнкой платье, бельё и плащ.
— А это от меня, — Люда вытащила из пакета сандалии, похожие на её собственные.
— И от меня тоже, — торжественно провозгласил Марк. В его пакете оказалась простенькая соломенная шляпка с голубой ленточкой.
Найдёнка потрясённо смотрела на всё это. Анч тоже ничего не понимал.
— Это всё мне? — спросила девочка.
— Всё твоё, Ясочка, — подтвердил Лёвка.
— А ну, выйдите-ка отсюда, — обратилась Люда к мужчинам. — Мы на несколько минут останемся одни.
Марк и Лёвка вышли из комнаты вместе с Анчем, объясняя ему, какой сегодня у Найдёнки праздник.
Анч вынес из чулана несколько мокрых ещё фотографий, жалуясь, что нет спирта, чтобы их быстро высушить. Потом он навёл свою «лейку» на собеседников и несколько раз щёлкнул.
Он рассказал, зачем приехал на Лебединый остров, сообщил, что раздобыл в рыбной инспекции письмо к Ковальчуку, но здесь ему не нравится. Он хотел бы поселиться у рыбаков в Соколином, даже более того — он охотно поплавал бы с ними на шхуне по морю.
Вскоре во двор вышли Люда и Найдёнка. Но Найдёнка ли? Вместо лохмотьев одета в платье с короткими рукавами, на ногах сандалии, на голове новенькая шляпка. Платье было на неё немного широко, но в целом переодевание изменило её необычайно. Куда-то исчезли те острые угловатые очертания фигуры, которые ассоциировались с представлениями о дефективности.
— Вот так Ясочка! — залюбовался Лёвка, делая шаг ей навстречу.
Анч, казалось, был поражён больше всех. Смутная тень тревоги промелькнула на его лице, когда он взглянул на девочку. У него появилась мысль: действительно ли эта девочка такая уж дефективная, чтобы её можно было совершенно не бояться?
Но Найдёнка взглянула на Анча таким запуганным и отупевшим взглядом, что он успокоился, улыбнулся и тотчас же сфотографировал её. Девочка разговаривала мало — она явно была чем-то смущена.
Компания собралась уезжать; Анч спросил, не возьмут ли они его до Соколиного.
— Охотно, — ответил Лёвка.
Фотограф быстро собрался и вместе со всеми пошёл на берег, где Андрей Камбала, дожидаясь их, дремал на корме шхуны.
Прощаясь с Найдёнкой, Люда попросила девочку обязательно прийти в Соколиный, а Лёвка обещал вскоре приехать к ней и советовал не отчаиваться из-за того поросёнка, ведь не виновата же она в том, что на него напала чума. От этого ни одна свинья не застрахована. Пусть так и скажет своему Якову Степановичу.
Шхуна отплыла от берега. Люда помахала Найдёнке рукой. Девочка ответила ей тем же, повернулась и пошла домой. С моря доносилось пение:
Ветер весёлый, ты песню нам спой,
Пусть волны расскажут нам сказку.
Наш будет улов — под завязку,
Ведь день наш рыбацкий такой!
14. КУПАНИЕ В МОРЕ
— Вы знаете, — сказала Люда фотографу, — сегодня я на «Колумбе» выхожу в море. Дядя Стах согласился взять меня в рейс. Говорит, посмотрю, какая из тебя морячка и рыбачка. Он меня назначил помощником Марка, вторым юнгой.
— Это очень интересно, я прямо завидую вам. Мне тоже хотелось бы сегодня выехать на «Колумбе», но, согласно моему плану, я сегодня фотографирую Соколиное и быт рыбаков. В следующий раз надеюсь обязательно поехать с вами. Вы тогда уже будете иметь стаж и выглядеть опытным морским волком.
Люда в ответ звонко рассмеялась. Ей было хорошо и приятно стоять на палубе шхуны, чувствовать горячее солнце, любоваться простором бухты, островным пейзажем и слушать приятные слова. Анч ей нравился. Он разбирался во многих вещах, а особенно в спорте, которому она уделяла много внимания. И весёлую беседу поддерживал очень легко.
— Хорошо, — сказала Люда. — Но надо спросить моего непосредственного начальника. Марк! Ты не возражаешь?
Юнга, не глядя на фотографа, — он почему-то испытывал к нему антипатию, — ответил:
— Если на должность моего помощника, то согласен, но ещё проверю, сумеет ли он сварить уху и кашу пшённую.
— О, я согласен, — улыбнулся Анч. — Могу даже борщ из морской воды.
Шутливый разговор прервался, когда «Колумб» подошёл к Соколиному и экипаж заметил на берегу своего шкипера.
— Что, опоздали? — крикнул Лёвка.
Но Стах мотнул головой, что значило — нет.
Анч, познакомившись со шкипером, попросил взять его в следующий раз в море. Стах согласился, даже предложил ехать сейчас, но фотограф, сожалея, сослался на свои планы и отказался, распрощался и отправился в выселок. Очерет приказал команде завести мотор и выходить из бухты.
«Колумб» шёл на юг. Там, за горизонтом, на расстоянии приблизительно тридцати километров, тянулась небольшая отмель, где в последние дни рыбаки с Лебединого острова брали много скумбрии. Эта маленькая хищная рыба высоко ценится своим вкусным мясом, и рыбаки энергично преследуют её. Перезимовав далеко на юге, она весной массово идёт в наше южное море и расходится по нему большими стаями, ища пропитание — мелкую рыбку, рачков, моллюсков. Пути своего следования скумбрия часто меняет, и случаются такие годы, когда рыбаки почти не находят её. Два года подряд рыбакам с Лебединого не везло. Они почти не видели этой рыбы. А неделю назад большое количество скумбрии на этой отмели обнаружила рыбачья бригада Тимоша Бойчука. Теперь лебединцы навёрстывали недолов за прошлые годы.
Шхуна шла под мотором. Правда, дул лёгкий ветерок, но он был почти противоположным их ходу. Марк объяснил Люде, что это — «зюйд-тень-вест», иначе говоря, «ветер восемнадцатого румба». Девушка знакомилась по очереди с работой моториста и рулевого, поскольку юнга на «Колумбе» давно заслужил право называться помощником обоих и всегда мог заменить и того, и другого. Люда скоро заметила, что Марк выполняет не только эти обязанности. Записи в журнал тоже заносил он, а дядя Стах добавлял только свою неуклюжую подпись. Марк с большой охотой подстругивал скамьи, чинил двери, сматывал в бухту трос[3] или подменял за рулём Андрея. Получив, хоть и в шутку, помощницу в лице Люды, юнга показывал ей всё, что делал на шхуне. Наконец вытащил из сундука радиоприёмник, объяснив девушке, что в прошлом году у него появилось желание стать радистом. Он раздобыл книги, ходил в Лузанах на радиостанцию для консультации, приобрёл радиоприёмник, выучил азбуку Морзе и мечтал о радиоприёмнике на «Колумбе».
— Когда я стану штурманом, мне это пригодится, — объяснил он Люде.
Солнце припекало. На палубе шхуны растапливалась смола, которой был прошпаклёван настил, липла к подошвам. Люда взглянула на термометр — он показывал 32 градуса.
— Искупаться бы, — сказала она Марку, — остановить бы шхуну минут на пять.
— Ну, шкипер ради этого не будет останавливаться, — ответил Марк, — а вот когда подойдём к шаландам, там будет можно.
— Я в таких глубоких местах ещё никогда не купалась. Как подумаю о глубине, становится не по себе.
— Ты об этом не думай. А плавать здесь, мне кажется, легче, нырять же очень глубоко неинтересно. Я люблю в таком месте нырять, где можно доставать дно. Нырнуть и вынести с собой на поверхность горсть песка или камень.