— Я говорил, что может быть до пяти баллов.
— Шесть баллов тянет, — поправил его старший штурман с «Буревестника». — В эти дни возможны небольшие кратковременные шквалы…
Утром эсминец прошёл по морю. Нигде никаких следов парохода или подводной лодки не нашли. Они лежали на глубине сто двадцать метров, как показывал это эхолот в штурманской рубке «Буревестника».
Эсминец вернулся к Лебединому острову. На командирском мостике стоял капитан-лейтенант Трофимов и задумчиво смотрел вдаль. Если бы кто-нибудь заглянул ему в глаза, то прочёл бы в них выражение глубокой печали и сожаления.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1. СЕСТРА МИЛОСЕРДИЯ
Находясь в подводной тюрьме, Люда утратила представление о времени, поскольку свои наручные часы потеряла ещё в Лебединой бухте, когда попала в плен. Здесь всё время горело электричество, и она не могла определить, когда был день, когда ночь. После того как отдала Анчу письмо, долго сидела в одиночестве со своими мыслями. Позже ей принесли два блюда. Это мог быть обед, а возможно, и ужин, ведь после того очень долго никто не заглядывал в каюту. И наконец она заснула.
Проснулась от шума и беготни, доносившимися из-за стены. Вскоре донёсся звук пулемётной стрельбы. А несколько минут спустя Люда ощутила, что подводная лодка сдвинулась с места. В этот же момент в каюту вошёл Анч и велел ей идти за ним.
— Вы поможете перевязать раненого, — сказал он, — и посидите возле него.
Шпион проводил её в небольшую каюту с двумя койками и маленьким столиком. Из этой каюты, как и из командирской, был выход через центральный пост в боевую рубку. Позже Люда узнала, что это была каюта помощника командира и помощника Анча. Последнего она сразу же там увидела, но сначала не узнала. Перед ней на койке лежал бесчувственный окровавленный человек. Второй моряк склонился над ним и разрезал ножом одежду, кусками бросая её на пол. На маленьком столике стояла аптечка-сундучок.
Моряк велел ей держать раненому голову, а потом стал заливать ему йодом и бинтовать страшные рваные раны непонятного Люде происхождения.
Во время перевязки послышались выстрелы из пушки на палубе. Эти выстрелы утихали и возобновлялись ещё дважды. Девушка волновалась, ей казалось, что на пиратов напали, и они отбиваются. Возможно, сейчас решалась её судьба. Вскоре Люда почувствовала, что лодка скрывается под воду.
Закончив перевязку, моряк показал знаками, что ей следует следить, когда раненый придёт в себя. Потом он вышел. Девушка осталась одна и, наконец, узнала раненого — это был матрос, которого она видела несколько раз. Он лежал в беспамятстве с закрытыми глазами, хотя иногда стонал. Люда сидела на маленьком стульчике за столом и осматривала каюту. Через дверь с центрального поста управления до неё временами долетали слова. Из этих обрывков разговора она узнала о тревожных настроениях пиратов. Командир и помощник спрашивали друг друга, откуда в это время здесь взялся самолёт. Потом слышно было, как командир ругался, отвечая кому-то в телефон. Казалось, тревога пиратов всё возрастала: лодка остановилась, был отдан приказ соблюдать абсолютную тишину. Затем лодка бесшумно поднялась, но на поверхность не всплыла. Наверное, пираты наблюдали море в перископ. Через несколько минут послышалась команда выпустить торпеду. Торпедного выстрела она не чувствовала. Лишь довольные восклицания командира пиратской лодки вскоре сменились проклятиями. На эти проклятия ответил другой голос:
— Эсминец остановился, она его поймает на спирали.
Потом тот же голос добавил:
— Их прожекторы могут заметить перископ.
И Люда снова ощутила погружение лодки. Её охватила неизъяснимая тревога — она догадывалась, что на поверхности моря какому-то судну угрожает торпеда. И действительно, вскоре прогремел глухой звук взрыва, и радостные восклицания послышались из центрального поста управления. Девушка до боли сжала кулаки. Лодка снова поднималась. На этот раз она всплыла на поверхность. Люда окаменело сидела со сжатыми кулаками и зажмуренными глазами. В её воображении предстала гибель парохода и людей на нём.
Но вдруг она встрепенулась и открыла глаза. Страшная картина пропала, потому что с центрального поста снова долетала ругань командира. За руганью прозвучал приказ открыть баллоны со сжатым воздухом и дать полный ход электромоторам. В звучании голоса, отдающего приказы, слышался испуг. Значит, теперь опасность грозила подводной лодке. Люда ощутила прилив радости, забыв, что это опасность также и для неё.
Командир требовал «самого полного» хода. Где-то вдалеке с молниеносной скоростью нарастал шум и грохот, будто великаны-киты били по воде могучими хвостами или над головой по мосту бешено мчался поезд. Что-то прогрохотало над лодкой. Вдруг лодка вздрогнула, закачалась и пошла вниз. С центрального поста послышался успокаивающий голос:
— Сломался перископ… Право руля. Будем лежать на грунте.
Лодка ушла на самую большую глубину из возможных. Девушка взглянула на раненого и увидела, что он пришёл в себя и лежит с открытыми глазами. Она склонилась над ним, он внимательно посмотрел на неё и прошептал:
— Пожалуйста, воды.
Он сказал это по-русски. Поражённая Люда хотела ответить, что понимала его и до сих пор, но спохватилась и промолчала. Налила из графина в стакан воды и поднесла к его губам. Едва раненый выпил и прошептал благодарность, как лодка содрогнулась и сквозь её стены послышался взрыв. Он был первым, а дальше они шли один за другим, то ближе, то дальше. Лодка содрогалась и поднималась вверх то носом, то кормой. Во время одного взрыва погасло электричество, но вскоре опять зажглось. Лодка ползла по грунту, пытаясь выскользнуть из зоны обстрела. Ей это, вроде бы, удалось, но после недолгой тишины снова загремели взрывы. Наконец после одного из них лодку подбросило вверх, потом бросило на грунт. Люда упала на пол. Электричество погасло и уже не зажигалось. В центральном посту послышались тревожные крики. Командир и его помощник спрашивали по телефону о состоянии в машинном отделении на корме и в торпедном — на носу. Люда не слышала ответов, но по самим вопросам поняла, что лодка получила повреждения, что затоплены какие-то переборки, и связь между центральным постом и другими помещениями, кроме двух кают рядом с постом, прервана. Так в темноте и тишине прошли несколько часов, пока наблюдатели на гидрофонах не сообщили, что надводный корабль убрался прочь. Тогда начался бойкий разговор по телефону и стук в машинном отделении. В каюте снова зажглось электричество.
Из подслушанных разговоров Люда узнала, что коридоры между центральным постом и другими помещениями затоплены, что испорчены вертикальные рули, не открываются клапаны баллонов со сжатым воздухом, который обычно выжимает воду из цистерн, и из-за этого лодка может лишь ползти по грунту. Радиостанция тоже была повреждена, и радист не брался наладить её ранее чем за три-четыре дня, а главное — с большой глубины не мог ни с кем связаться. Показатель глубины отмечал, что лодка лежала на сто тридцать метров под водой. Запас энергии в аккумуляторах остался минимальный.
После совещания, которое состоялось в каюте командира и смысла которого Люда не знала, лодка дала ход и медленно поползла по грунту. Куда они направлялись, Люда не представляла. Заметила только, что движение началось в шесть часов тридцать две минуты. Командир иногда громко говорил по телефону, подбадривая и успокаивая команду. Раненый лежал молча, изредка просил пить. Во втором часу дня попросил помочь ему подняться, с трудом сел на кровати, потом здоровой рукой опёрся на стол и ступил одной ногой. Но вторую сдвинуть с места не смог. Анч только однажды заглянул к ним, но сразу же вышел, ничего не сказав. Заходил ещё помощник командира что-то взять из ящика в столе, спросил у раненого, как он себя чувствует, и сообщил, что лодка идёт на мель.
В центральном посту теперь разговаривали мало. Телефон звонил редко: должно быть, команда была успокоена и не тревожила своего командира. Как и ранее, ощущалось, что лодка ползёт по грунту.
Командир и старший офицер сначала отдавали множество приказов, пытаясь различными манёврами направить лодку носом вверх и таким образом подняться на поверхность. Но, по-видимому, руль глубины заклинился в таком положении, что направлял лодку вниз, и все усилия пиратов оставались безрезультатными. Иногда лодка останавливалась, встречая неровности на грунте. К счастью пиратов, на дне не было обрывистых выступов или чересчур крутых подъёмов, и после небольших усилий лодка каждый раз преодолевала небольшое препятствие и ползла дальше.
Однажды гидрофоны отметили, что над лодкой прошёл пароход. Об этом старший офицер доложил командиру. Тогда лодка остановилась и простояла до тех пор, пока наблюдатель не сообщил, что звуки парохода исчезли.
Во втором часу дня в посту центрального управления снова послышался тревожный разговор. Командир приказывал кому-то по телефону не терять надежды, не впадать в панику, предлагал открыть какие-то краны и обещал скорое спасение. Люда слышала только слова командира и не понимала, в чём дело, но догадывалась, что в какой-то части подводной лодки людям грозит опасность. Раненый подтвердил её догадки, — он тоже слышал разговор в центральном посту. Повернув к девушке голову, он рассказал ей по-русски, что в торпедном отделении на носу не хватает воздуха. Командир распорядился попытаться выпустить сжатый воздух из баллона при торпедном аппарате. Это даст дополнительное количество кислорода, но намного увеличит атмосферное давление. Однако количество углекислоты в воздухе остаётся тем же самым, так как по разговору командира можно было догадаться, что в торпедном отделении не работал регенератор, предназначенный для очистки воздуха.
— Больше двух часов там не проживут, — сказал раненый.
Минут через тридцать — сорок в центральном посту вновь послышались телефонные звонки, и снова командир приказывал, уговаривал, обещал. Наконец послышался приказ, переданный по телефону в машину: выключить электричество торпедному отделению. Раненый опёрся на здоровый локоть, глаза его блестели, он зашептал: