Долго сидел Николай на корточках, размышляя над своей проблемой. На вопрос, стоявший перед ним, имелся только один ответ: он должен каким-то образом использовать эти книги. Как? Он может, например, самостоятельно выучить по ним баскский язык. В конце концов, у него в руках гораздо больший материал, чем Розеттский камень с его загадками; у него есть оригинальный текст и подстрочный перевод его и даже словарь. Ум игрока привык иметь дело с абстракциями кристаллической структуры и геометрическими построениями го. Он работал дешифровщиком и может самостоятельно выстроить систему баскской грамматики. И он не позволит себе забыть другие языки. Он может перевести баскские народные сказки на русский, английский, японский и немецкий языки, и даже на просторечный китайский, хотя на этом ему придется остановиться: ему не записать свой перевод, он никогда не учился писать по-китайски.
Сдернув одеяла на пол, Николай превратил свою железную кровать-полку в письменный стол и, разложив на нем свои книги, бумагу и ручку, опустился перед ним на колени. Прежде всего он постарался обуздать свое возбуждение, ведь тюремщики в любую минуту могут отобрать у него все эти сокровища, ввергнув его в состояние, которое Сент-Экзюпери называет «пытка надеждой». И в самом деле, следующая его пробежка по узкой дорожке оказалась сплошным мучением, и возвращался в камеру он, собрав в кулак все свое мужество, внутренне приготовившись к тому, что не найдет своих книг, что их у него забрали. Но книги оказались на месте, и Николай, забыв обо всем, целиком отдался наслаждению умственного труда.
После того как Николай обнаружил, что чуть не утратил дара речи, он стал ежедневно по нескольку часов разговаривать сам с собой, придумывая различные бытовые ситуации или вслух рассказывая о политике и культурном развитии стран, на языках которых он говорил. Поначалу он стеснялся говорить вслух; ему не хотелось, чтобы охранники подумали, будто он лишился рассудка. Однако вскоре у него вошло в привычку думать вслух, и он целые дни бормотал себе что-нибудь под нос. От этих лет, проведенных в тюрьме Сугамо, у Хела на всю жизнь осталась характерная особенность говорить тихо, почти шепотом, и понять его можно было только благодаря его необыкновенно четкому произношению.
В последующие годы этот отчетливый, ясный и удивительно тихий голос всегда производил на его собеседников ошеломляющее, можно даже сказать, устрашающее впечатление, так что у людей, с которыми Николая сталкивала его эксцентричная профессия, просто кровь стыла в жилах. А те, кто совершал роковую ошибку, тайно выступая против него и действуя предательски, мучились потом ночными кошмарами, слыша, как тени, затаившиеся в углах, говорят с ними его тихим и четким голосом.
Первая поговорка из баскского кладезя народной мудрости звучала так: «Zahar hitzak, zuhur hitzak»; что в переводе означало: «Старые изречения — мудрые изречения». В имевшемся словарике Николай нашел только слово «zahar», означавшее «старый». Таким образом, первыми записями в его маленькой самодельной грамматике были:
«Zuhur — мудрый.
Окончания множественного числа в баскском языке „ak“ или „zak“.
Корень слов „поговорки/изречения“ — „hit“ или „hitz“.
Примечание: глагол „говорить/сказать“, вероятно, также производное от этого корня.
Примечание: возможно, аналогичные конструкции не требуют вспомогательных глаголов».
Николай принялся строить грамматику баскского языка с азов, слово за словом, понятие за понятием, конструкцию за конструкцией. С самого начала он заставлял себя вслух произносить слова и фразы изучаемого языка, так, чтобы он звучал в его сознании — живой, полнокровный. Не имея ни руководства по фонетике, ни преподавателя, который направлял бы его, Николай, конечно, кое-где ошибался, и эти ошибки потом навсегда остались в его разговорном баскском языке, немало веселя его друзей-басков. Так, например, он решил, что звук «h» в баскском, как и во французском, при произношении немой. Точно так же ему нужно было выбрать один из возможных вариантов звучания согласной «х». Это могло быть и «z», и «sh» или «tch», и задненебное немецкое «ch». Он наугад выбрал последнее. Ошибочно, как выяснилось впоследствии, к его величайшему смущению.
Жизнь его была теперь заполнена, даже переполнена событиями и делами, которые ему приходилось откладывать в сторону еще до того, как он успевал устать от них. День начинался с завтрака и обливания холодной водой. Сделав гимнастику и избавившись, таким образом, от излишней физической энергии, Николай позволял себе на полчаса погрузиться в неглубокую медитацию. После этого он приступал к изучению баскского языка и занимался им до ужина; затем проделывал еще один комплекс физических упражнений, продолжая его до тех пор, пока энергия окончательно не иссякала и усталость не разливалась по всему телу. Тогда он снова на полчаса погружался в медитацию. И уже затем проваливался в сон.
Он даже на время исключил из своего распорядка пробежки по узкой прогулочной дорожке, посвятив это время занятиям баскским языком. К тому же каждый день, во время еды или занимаясь физическими упражнениями, Николай разговаривал сам с собой на одном из языков, которые он знал, чтобы не забывать их и поддерживать в рабочем состоянии. Поскольку языков было семь, для каждого из них он отвел один день в неделю; в результате его личный календарь дней недели звучал так: Monday, вторник, lai-bai-sam, jeudi, Freitag, Larunbat и Nitiyoobi.
Самым значительным за годы, проведенные Николаем Хелом в одиночном заключении, оказалось то, что его дар предчувствия расцвел. Это произошло с ним помимо воли, и на ранних стадиях он даже этого не сознавал. Те, кто специально занимаются изучением подобных феноменальных явлений парапсихологии, полагают, что предчувствие, способность предугадывать близость событий, которые должны совершиться в ближайшем будущем, было в ранний период развития человеческого общества в такой же степени свойственно всем людям, как остальные пять чувств, однако впоследствии, по мере того как человек, развиваясь, все дальше и дальше отходил от своего первоначального ощущения мира как отношений охотника с жертвой, оно стало отмирать, не находя себе применения, и наконец почти исчезло. Кроме того, внематериальная природа этого «шестого чувства», рождающегося из импульсов, посылаемых подкоркой головного мозга, диаметрально противоположна разумному, логическому мышлению, дающему человеку возможность анализировать окружающие его явления и производить обработку опыта и впечатлений, благодаря которой его можно характеризовать как высшее существо животного мира. Если уж до конца придерживаться фактов, следует заметить, что отдельные примитивные культуры все еще сохраняют способность предчувствования, хотя и в очень слабом, зачаточном виде; и даже некоторые, до мозга костей цивилизованные люди иногда неожиданно принимают сигналы этой системы предчувствий, вздрагивая и ощущая странное раздражение, жжение или покалывание от устремленного на них сзади пристального взгляда; иногда люди чувствуют, что кто-то думает о них, а иногда в душе человека вдруг рождается смутное, неясное, но тем не менее сильное предчувствие грядущего благополучия или близкой кончины. Однако ощущения эти очень легки, мимолетны, и от них обычно отмахиваются, поскольку их невозможно втиснуть в рамки унылой, прозаической логики, а попытаться понять или принять их — значит, разрушить удобное убеждение, что любые феномены находятся в сфере человеческого разума, а значит, в конце концов поддаются объяснению.
Изредка, в экстремальных обстоятельствах, способность предчувствования вдруг развивается и в отдельных современных личностях. Николай Хел являлся во многом характерным представителем немногочисленных обладателей этого необыкновенного дара. Вся жизнь его, с самого рождения, была наполнена внутренней, напряженной работой души и мысли. Он был мистиком, не раз испытывавшим экстатические перенесения, а потому все ирреальное, алогичное не казалось ему странным, он привык к нему. Занятия го приучили его ум воспринимать действительность как цепь бесконечных, текучих, постоянно меняющихся образов, а не как жесткую структуру «проблема — решение», свойственную культурам Запада. Внезапное потрясение, перевернувшее всю его жизнь, на долгое время обрекло его на одиночество; ему пришлось замкнуться на самом себе. Но это обстоятельство помогло раскрыться его новым неожиданным способностям и в очередной раз подтвердило, что и в наше время хотя бы один из десятка миллионов человек живет, храня в себе дар (или бремя) предчувствования.
Эта исконная, первичная система ощущений развивалась в Николае так медленно, так постепенно, что почти целый год он вообще не подозревал о ней. Его тюремное существование делилось на столько коротких, насыщенных энергичной деятельностью отрезков, что он не имел ни малейшего представления о течении событий за стенами тюрьмы. Он никогда не сосредоточивал внимания на этом и никогда не испытывал скуки или томления. В противоречии с физическими законами, оказалось, что время имеет вес, но груз его всей тяжестью наваливается на человека только тогда, когда нечем его заполнить.
Николай обнаружил свой новый дар случайно, и помогло этому очередное посещение мистера Хираты. Он сосредоточенно занимался, корпя над своими книгами, и вдруг, оторвавшись от них, сказал себе вслух (по-немецки, так как, по его расчетам, была пятница):
— Странно. Почему это мистер Хирата решил навестить меня?
Затем, взглянув на свой импровизированный календарь, обнаружил, что все правильно — прошло уже шесть месяцев со времени последнего визита мистера Хираты.
Через несколько минут, однако, он снова оторвался от работы, размышляя, кто этот незнакомец, который идет к нему вместе с мистером Хиратой; он чувствовал, что приближающийся человек не принадлежит к числу охранников, ибо каждый из них обладал совершенно определенной аурой, которую Николай безошибочно распознавал.
Некоторое время спустя раздался скрежет отпираемых замков, и в камеру вошел мистер Хирата в сопровождении молодого человека, который проходил стажировку по социальной работе в тюремной системе; он застенчиво стоял в стороне, пока его старший наставник, положив на колени дощечку с анкетой, задавал свои вопросы, методично отмечая каждый полученный ответ.