Я сидела в гостиной. Вошел Джордж и сел напротив. Все двери открыты: добро пожаловать, кто желает. Я рассказала брату, что была в лагерях и что эта работа не по мне.
Он молча ждал продолжения, но я тоже молчала, и Джордж спросил:
— Бенджамину сказала?
— Да, — ответила я, и он озабоченно, но как бы смирившись, заметил:
— Бен, конечно, расстроился.
— Да, расстроился. — Джордж сидел, улыбаясь, и я продолжила: — Я думала о нашем воспитании…
— Ну-ну…
— Часто ли дети получают такое воспитание, как мы?
Он кивнул.
— А там… Лагеря, толпы, громкоговорители, строем в сортир, строем в спальню…
Джордж кивнул.
— Но две-три веточки кто-то выхватывает из этого костра.
Он вздохнул, как бы в нерешительности, скрестил ноги, снова разъединил их, пошевелил пальцами, снова вздохнул.
— Рэчел, если ты сейчас заплачешь, я встану и уйду.
Но я не собиралась плакать и не собиралась уступать. Я чувствовала свою правоту. И он сказал:
— Рэчел, эти двое… Возьмешься присмотреть за ними?
— То есть… Ты не отправишь их к Бенджамину, в лагеря?
— Не хотелось бы. Они из семьи вроде нашей. Касему десять, Лейле девять.
Я думала о том, чего мне это будет стоить. О наших родителях, о нашей семье, нашем воспитании и обучении.
— Я попытаюсь.
— Отлично, — сказал Джордж и встал, чтобы выйти.
— Если бы я согласилась помогать Бенджамину и отправилась в лагерь, то не смогла бы ими заняться. Кого бы ты тогда попросил?
Поколебавшись, он сказал:
— Сюзанну.
Я онемела.
— Сюзанна добрая девушка. — В этой фразе не было ничего обидного для меня. Просто констатация душевных качеств Сюзанны. Он кивнул, улыбнулся и вышел.
Сегодня Джордж зашел ко мне и сообщил, что снова уезжает. Надолго. По всем молодежным армиям Европы, дальше в Индию, в Китай. Поездка займет год, а то и дольше.
Я просто потеряла дар речи. Он только что вернулся, и вот, опять… Мы даже толком не успели поговорить.
— Последняя поездка, Рэчел.
Сначала я подумала, будто Джордж намекает, что его убьют, но потом поняла, что это не так. Просто больше не представится возможности совершить такую поездку. Он сказал, что сюда будут приезжать люди, что он оставит мне инструкции, как поступать и что говорить.
Не Симону и не Ольге?
— Нет, Рэчел, тебе.
Я понимала, что это означает.
Затем я подумала, что, в конце концов, можно будет опереться на Бенджамина, что он парень толковый и энергичный и все такое… Только я успела это подумать, как Джордж заявил, что Бенджамин тоже отправится с ним.
Он сидел, глядя на меня, озабоченный, но ожидающий от меня проявления силы, мудрости, собранности. Я не могла порадовать брата ничем из перечисленного.
— Рэчел, ты должна. Придется поднапрячься.
Я не могла вымолвить ни слова.
— Я еще месяц пробуду здесь, — сказал Джордж и вышел.
Я обессиленно опустилась на постель.
Сегодня народишку объявлено, что Приснославные Пан — Европейские Социалистическо-Демократическо-Коммунистические Диктатуры за Сохранение Мира приветствуют благодетельное покровительство Славных Братьев Китайских.
Ну, и что теперь? Как будто что-то изменится… В чем соль и с чем эту соль жрать?
Джордж, услышав радиосообщение, посерьезнел.
— Но ты ведь знал об этом заранее? — спросила я его.
— Знал, но не ожидал, что все произойдет так скоро.
Он послал записку Бенджамину с кем-то из кафе «Мир», потому что телефон опять не работал. Этой запиской Джордж срочно вызывал брата. Они с Бенджамином теперь встречаются каждый вечер. Сам он наведывается в лагерь, встречается с детьми, затем едет с Бенджамином ужинать в кафе. Бенджамин получил от китайцев приглашение в Европу и весьма обрадовался, но не хочет свою радость демонстрировать, стесняется.
Каждое утро перед завтраком Касем и Лейла приходят в мою комнату, я занимаюсь с ними испанским, географией, историей и религией. Программу определил Джордж. Днем я преподаю в колледже, а вечером занимаюсь с детьми португальским и историей Земли. Остальное время они проводят с Джорджем. Ольга и Симон детей едва заметили. Ольга вернулась в больницу, воюет с бюрократами. Симон взял недельный отпуск после легкого сердечного приступа. На отпуске настоял Джордж. Они часто беседуют. Недавно Ольга сказала, что, похоже, выполнила отведенную ей норму.
Я спросила, относится ли это к нам, значит ли это, что мы выросли? Ольга ответила, что примерно так это и следует понимать. На что я возразила, что зрелости в себе не ощущаю. Мама растрогалась, рассмеялась: «Вот и хорошо!» Так мы и живем сейчас.
Сегодня вечером, кроме Джорджа и Бенджамина, в гостиной собралось около десятка человек. Один из них, прибывший из Индии, упоминал девушку по имени Шарма. По реакции Бенджамина я поняла, что Джордж испытывает повышенный интерес еще и к этой девушке. Человек из Индии передал Джорджу пачку писем от нее. После ухода посетителей Джордж вышел с Касемом и Лейлой, и я осталась с Бенджамином наедине. Приперла его к стенке, спросила, что эта за Шарма такая.
Я сразу поняла, что нужно проявлять выдержку, чтобы не сорваться на ругань, не поссориться с Беном.
Бенджамин осторожно сообщил, что, похоже, Джордж об этой девушке… гм… мечтает. Он тоже опасался взрыва с моей стороны.
— Это серьезно? — спросила я.
— Я думал, ты спросишь, а как же Сюзанна.
Я и вправду думала о Сюзане.
Тут я поняла, что вот-вот сорвусь и что следует отказаться от допроса Бенджамина. Он ведь совершенно ни при чем, так что незачем на него орать. Поэтому я встала и, еле сдерживаясь, вышла.
Спала я плохо, думала о той индийской клуше и Джордже. Мучили дурацкие сны. Все от меня ускользало, одолевала слабость.
Сегодня вечером Джордж пришел ко мне в комнату, когда я занималась с детьми португальским. Я поняла, что он пришел специально, чтобы дать мне возможность спросить о той девушке. Он отпустил детей, сел напротив и уставился мне в глаза.
— Рэчел, что ты хочешь от меня услышать?
— Я хочу, чтобы ты сказал, что любишь ту цацу из Индии, что она самая расчудесная, самая распрекрасная, чуткая, умница-разумница, замечательная и так далее.
— Хорошо, считай, что я так и сделал. И что теперь?
Как водится, я не нашла, что ему сказать.
Я молчала, и тогда Джордж продолжил:
— Нетрудно полюбить, когда чувствуешь большие возможности. Потенциал, так сказать.
— Значит, и эта до тебя не доросла?
— Ты прекрасно понимаешь, Рэчел, что идеалы недостижимы.
— Понимаю.
— Очень хорошо.
— Ты о Сюзанне не упомянул.
— Рэчел, перестань. Меньше всего ты беспокоишься о Сюзанне.
Я промолчала.
— Рэчел, я хочу, чтобы ты внимательно выслушала то, что я тебе сейчас скажу.
— Я всегда все внимательно слушаю.
— Вот и прекрасно. Итак, слушай. Когда мы с Бенджамином уедем, ты останешься здесь, будешь присматривать за Касемом и Лейлой. Я не хочу, чтобы ты отсюда уезжала. Запомни это как следует.
От услышанного мне стало так нехорошо, что даже в глазах потемнело. Я чувствовала приближение чего-то ужасного, пыталась уловить неуловимое, понять непредставимое.
В голове звенело, перед глазами все расплывалось, но я четко услышала, как Джордж повторил:
— Рэчел, запомни это как следует.
Когда я пришла в себя, он уже ушел. В комнату вернулись дети, и мы продолжили урок.
Ищу возможность еще раз поговорить с Джорджем наедине, но он все время с кем-то и постоянно занят.
Из Судана пришло известие о смерти Симона. Он заразился каким-то новым вирусом. Джордж по специальному разрешению звонил туда из колледжа, но Симона уже похоронили. Мы с Джорджем и Бенджамином сидим в гостиной, ждем Ольгу. Она пришла поздно и уже все знала. И вот мы сидим вчетвером. Ольга настолько уставшая и изможденная, что, кажется, плохо понимает происходящее. Вйжу по лицу ее, что она не в состоянии усвоить эту весть, но в то же время давно ее получила и усвоила. Долго мы еще сидели, пока Ольга не сказала, что скоро утро и пора спать. Бенджамин и Джордж все еще сидят в гостиной.
Джордж и Бенджамин отбыли сегодня в Европу в составе группы из двадцати четырех делегатов от разных стран Африки. Ольга и я остались с двумя детьми. Ольга почти невидима, не ходит, а как будто плавает облачком тумана. Она работает в больнице, но возвращается рано и почти сразу ложится. По утрам несколько оживляется, сидит в кухне с Касемом и Лейлой, рассказывает им о Джордже. Что-то забывает, смотрит на меня, ожидая подсказки. Я тоже слушаю. То, что я слышу, часто отличается от того, что я знала или полагала, что знаю, раньше. Рассказ матери иногда становится безжизненным, как и она сама. Я задумываюсь, может быть, когда я пишу о Джордже, у меня тоже получается так безжизненно и сухо?
Лейла и Касем смотрят на Ольгу, слушают, не перебивая. Очень симпатичные дети, чрезмерно стройные из-за долгого недоедания, смуглые, с прямыми черными волосами, темноглазые, Выглядят гораздо лучше, чем дети, которых я видела в лагере, хотя любому ребенку необходим кто-то, кто любил бы его» Любому.
Каждый вечер приходит Сюзанна, тихая и скромная. Ведет себя, как собака, которая боится, что ее прогонят. Но у нас никто никого не прогоняет, Ольга особенно нежна с Сюзанной. Детям Сюзанна нравится. Я гляжу на ее невыразительное лицо и яркую блузку, на завитые волосы и не понимаю их.
Ночью Ольга разбудила меня и сказала, что ей плохо и надо в больницу. Я позвонила Сюзанне, и она приехала на своем армейском автомобиле. Мы доставили Ольгу в больницу, и я попросила Сюзанну поехать к нам, проследить за детьми. Ольгу поместили в маленькую отдельную палату на одном из ее постов. Сразу набежали врачи и сестры. Ольга негромко сказала старшему:
— Пожалуйста, не надо… — Она имела в виду обезболивающие.
Он улыбнулся ей, погладил ее руку и кивнул всем остальным. Медики бесшумно удалились, оставив маму cq мной. Выглядела она еле живой. Лицо серое, губы побелели. Она пошевелила пальцами, и я осторожно приподняла ее невесомую ладонь. Ольга смотрела на меня откуда-то издалека.