Пёс меня тоже узнал. Потому что радостно заскулил и замахал хвостом.
— Ну приветики, мой хороший пёсик, мой спаситель! — я не выдержала и принялась его гладить.
Псу очевидно нравилась ласка, хотя он и не привык. Вдруг уши у него стали торчком и от отрывисто гавкнул и вырвался из моих рук, прыснув куда-то обратно в кусты.
— Ну вот, — расстроилась я, — опять бросил меня.
Я решила ещё минут пять посидеть и идти на пятьдесят восьмой. Тем более, появления собакена моментально развеяло все мои страхи.
И тут я опять услышала звуки. Только звуки были знакомые. Я оглянулась: по дорожке летела оленья упряжка. На нартах сидело двое. Я не разглядела, но в летних малицах. Значит, местные или охотники-заготовители, или оленеводы.
Рядом с нартами бежал мой знакомый пёс и, не добегая до меня, он опять юркнул в кусты. Помню, егеря рассказывали, что так собаки охраняют дорогу и следят, чтобы не было медведя или волка.
Поравнявшись со мной, упряжка остановилась. С нарт спрыгнул старик. И это был тот самый старик, который спас меня тогда и дал унты и куртку.
— Здравствуйте! — обрадовалась я, — очень рада вас видеть!
— Ыырх! — ответил старик и его словно высеченное из камня лицо на миг озарилось улыбкой.
— Драсти! — с нарт спрыгнул ещё один человек, паренёк, примерно класс четвёртый или пятый. Он был невысокий, я даже сперва не обратила на него внимания.
— Ыых! — сказал старик и мальчишка быстро перевёл:
— Дедушка говорит, не надо ходить тут… потом ходить будешь, не сейчас.
— Я знаю, — кивнула я, — иду на пятьдесят восьмой участок. Пропал труп убитой девушки.
Так как парнишка продолжал испытующе смотреть на меня, я добавила:
— Она… эммм… геолог. Но её труп где-то исчез. Надо найти.
Паренёк быстро-быстро залопотал. Старик ответил ему коротким рыком.
— Дедушка это… дедушка говорит, Хозяин это.
— Хозяин?
— Это… по-вашему зверь такой это… медведь, — улыбнулся, вспомнив слово на русском, парнишка.
— Медведь утащил труп?
Парнишка широко улыбнулся и закивал, как китайский болванчик. Он был узколиц и узкоглаз, так что сходство было один-в-один.
— Ы- ыр — ых! — опять сказал старик, и ткнул пальцем на меня.
— Дедушка говорит, что ты это… тут не ходи… — опять сообщил мне мальчик.
— Я не одна, со мной Игнат, он охотник. Отошел посмотреть, скоро придёт. — пояснила я, решив не выдавать, что там капкан на медведя. Вроде медведь у каких-то народов тотемное животное. Так что лучше промолчу. Пусть сами разбираются.
— Хната? — оживился старик.
— Да, Игнат.
— О! Хната, во! — старик показал большой палец, мол, классно и закивал головой.
Я чуть не засмеялась, так комично всё выглядело.
Из кустов выскочил пёс, увидел, что у нас всё нормально, мы смеёмся, подскочил ко мне и подсунул лобастую башку мне под руку, мол, давай, гладь.
Я рассмеялась и принялась гладить его и чесать за ухом.
— Ыта-ырх! — резкий окрик старика заставил пса сорваться и унестись по тропинке дальше. Жалко, но я понимаю, дисциплина должна быть.
— Скажите, а вы белые тени здесь не видели? — сама не знаю зачем, спросила я. — над головой. И хлопки. Днём обычно.
Паренёк посмотрел на меня удивлённо и что-то сказал старику. Тот на секунду задумался и сказал:
— Тор. Нови-тор.
А потом начал быстро-быстро говорить, так, что пацанчик еле успевал переводить:
— Это птица… — старательно пытался перевести он, хотя его словарный запас был достаточно скудный, — священный птица… летает… стерх…
— Стерхи? — удивилась я.
— Да! — закивал мальчишка и начал переводить дальше, — здесь это… священный место… разные люди здесь это… разговаривают с духом… с богом… Просят всё.
— Что за духи и боги? — напряглась я.
— Стерхи, — пояснил с улыбкой мальчик. — Священный птица.
— Мир-сусне-хум! — подтвердил старик и я вспомнила, как он в прошлый раз делал ему подношение.
— Стерхи улетают, — продолжил парень, — не хотят возвращаться сюда. Их уже мало.
— Почему? — спросила я.
— Пришли геологи, и люди… шумно, стерхи не хотят сюда.
— Но ведь геологи не везде.
— Слёзы Мир-сусне-хума делают геологов злыми… они теряют ум и не понимают, — старательно переводил парень.
— Зашибись, — пробормотала я.
Ну вот, получается, что здесь священное место сразу нескольких народов и местообитание редких птиц. Стерхов. И тут же идет подпольная добыча изумрудов. Интересно, а слёзы Мир-сусне-хума, которые делают геологов злыми — это и есть изумруды?
Капец.
— Я ночевала в балке, — торопливо сказала я, — и кто-то ночью смеялся под окном. Кто это был?
— Такая птица это, — пояснил парень, даже не переводя деду и засмеялся, показывая руками размер, примерно в пять сантиметров, — вот такая.
Я аж покраснела. Это же надо было дрожать всю ночь, а это ночная птица всего лишь.
— Дедушка сказал, что ты теперь знаешь наш секрет, — сообщил мне парень и старик в подтверждение моих слов кивнул.
— Я никому не скажу, — пообещала я, — от меня никто не узнает.
— Пусть геологи уходят отсюда, — сказал парень и нахмурился, стараясь казаться старше и суровее. А старик опять кивнул.
Затем они, не прощаясь, сели на нарты и уехали.
Из кустов воровато выскочил пёс, взглянул им вслед, торопливо подсунул голову мне под руку, я принялась чесать его за ухом, он благодарно лизнул мне руку и затем мгновенно рванул вслед за ними.
А я осталась одна.
Эта встреча подняла мне настроение и отбросила все страхи и сомнения.
Поэтому я бодрячком, чуть ли не посвистывая, отправилась на пятьдесят восьмой. Страхи мои улетучились, всё оказалось просто и прозаично — разлагающийся труп Нины Васильевны утащил «неправильный» медведь, ночью хохотала какая-то весёлая птица, а белые тени — это всего лишь стерхи (по-другому — белые журавли).
Оставалось понять, кто убил Аннушку и уголовников, но здесь я была спокойна — не факт, что они сами друг друга перестреляли.
Я решила, что сейчас буду дожидаться Игната и пока есть свободное время — сварю кашу с тушенкой. По моей милости он тоже остался без обеда. Вот и поедим. Чай, вроде как, закончился, но не беда — вокруг растёт брусника, нарву листьев и будет нормальный травяной чай.
Я шла к балку и размышляла, что раз Бармалей приказал сворачивать лагерь, значит дня через два-три мы будем уезжать. А укосы Нины Васильевны не доделаны. Хотя вегетация уже не в самом разгаре, можно сказать. Начинается начало конца, но всё равно, лучше хоть так, чем вообще не сделать работу.
Значит надо будет, когда вернусь, попросить у Бармалея кого-то из парней (а лучше двух) и мы за день, если ударно поработаем, то вполне успеем всё собрать. Пусть и не в трёх и пяти повторностях, но хоть по одной — возьмём.
Я так задумалась о том, как лучше брать эти чёртовы укосы, что сама, не ожидая, буквально нос-к-носу столкнулась… с Уткиным!
Он стоял на коленях и собирал что-то среди россыпи камней, которых здесь было видимо-невидимо. От неожиданности я ахнула и, как дура, брякнула:
— Уткин!
От звука моего голоса он обернулся, и я отпрянула, чуть не заорав не своим голосом — лицо его представляло один сплошной синяк, борода стояла колтуном, волосы были сальные и висели сосульками. Уткин, всегда франтоватый и пижонистый, выглядел сейчас, словно какой-то очень опустившийся и страшный бомж.
Он посмотрел на меня и вдруг подскочил и торопливо ушел в заросли. А я так обалдела, что вместо того, чтобы окликнуть его или пойти за ним следом, стояла как дура и только обалдело хлопала глазами.
Да ладно. Если честно говорить — я испугалась.
Постояла немного, пока пришла в себя.
Интересно, что он делал в этом месте? Морошку, что ль собирал? Я подошла к небольшой россыпи камней и посмотрела — ягод там не было. Никаких. Из растений только какие-то унылые ксерофитные формы, типа камнеломки, немного жухлого мха пучками и всё.
И что он тогда здесь собирал?
Вдруг среди камней знакомо блеснуло.
Я нагнулась глянуть, вдруг боль в затылке — и мир померк.
Эпилог
«Джигурда так станцевал на Мальдивах, что все туристы были в шоке», — голос ведущего какой-то развлекательной программы начал отдаляться и я очнулась.
В себя я приходила с большим трудом — перед моими глазами был плакат по технике безопасности, и я просто смотрела, как он то отдаляется, то резко приближается.
Стоп! Плакат по технике безопасности?
Странно, в последний момент, а помнила я его прекрасно, никаких плакатов в лесу точно не было.
Я попыталась перевести взгляд на предметы сбоку и тут меня до такой степени замутило, что я аж замычала от боли.
Дверь в помещение моментально открылась, и Колькин голос преувеличенно-бодро произнёс:
— Что, аника-воин, очнулась? А мы уже думали, что ещё и тебя хоронить будем.
Надо мной склонилось колькино бородатое лицо.
— Смотри сюда, — велел он строгим голосом.
Я посмотрела.
— Да не на меня смотри! На мои пальцы.
Я послушно посмотрела на колькины пальцы. Они были с неровно обстриженными ногтями и с заусеницами.
— Сколько пальцев?
Я послушно попыталась сказать, но из горла вырвался какой-то хрип.
— Так, говорить ты пока не можешь, — почему-то радостно констатировал Колька и тут же велел, — а моргать можешь? Моргни.
Я моргнула.
— Отлично, — сказал Колька, — теперь моргни столько раз, сколько у меня пальцев?
Мне почти в глаза полезли колькины пальцы.
Я моргнула, три раза.
— Угу, — сказал Колька и язвительно добавил, — вообще-то у меня, Горелова, как и у тебя, и у всех остальных людей на этой планете, двадцать пальцев. В процессе естественного отбора так вот сложилось. Пора бы уже запомнить.
Я чуть не окосела от возмущения, сам же мне три штуки почти в глаз воткнул!
— Ну ладно, ладно, — увидев возмущение в моих глазах, смилостивился Колька, — три пальца было, всё правильно.