В довершение всего, маг, впервые на памяти Ульгрима, загремел в больницу — хотя Поглощение жизни и позволило ему исцелить повреждения наиболее критичные, в плане долгосрочных последствий, на такие «мелочи» как восстановление кожного покрова его уже не хватило. Да и с рукой было не все ладно, судя по тихой ругани Цунаде Сенджу, что иногда улавливал Ульгрим, когда та подолгу осматривала Варкастера.
Самого мечника она обследовала столь же тщательно, но молча, каждый раз по окончании осмотра поджимая губы и с ожиданием глядя ему в глаза. Ульгрим стоически молчал, делая вид, что не понимает намеков. Что она от него хотела? Рассказа про его бешеную регенерацию, что заставляла жрать в три горла и сращивала кости в поломанной руке едва ли не за ночь? Или про поврежденные чакроканалы в глазах, едва не разрушенные активацией мангеке шарингана, о котором Сенджу, вполне вероятно, была осведомлена?
Мысль о шарингане заставила Ульгрима на мгновение скривиться, переключаясь на новую тему. Конечно же, как член правящей семьи клана Учиха, он был осведомлен о легендарной последней стадии развития шарингана. И был бы совсем не против им похвастать, утерев нос брату и подняв свой авторитет в клане на небывалую высоту — ни у кого из нынеживущих Учих мангеке не было. Ну, во всяком случае, никто его существование у себя не афишировал.
Вот только была проблема.
За все время, прошедшее с его прихода в сознание, Ульгрим еще ни разу не пытался активировать свои глаза. На этот раз, помимо повреждений тела, он схлопотал еще и сильнейшее чакроистощение — еще одно последствие от пробуждения мангеке. Ирьенины ему пока не советовали использовать чакру, тем более, для шарингана, известного своей прожорливостью. Да Ульгрим и сам не ощущал в себе давно уже ставшего привычным ровного клокотания очага чакры. Постепенно дело шло на лад, но до полного выздоровления ему еще было далеко.
Но это было проблемой временной, гораздо хуже было иное. Из хроник клана Ульгрим знал — при первой активации он должен был получить интуитивное понимание заложенных в его мангеке шаринган уникальных техник, равно как и способа осознанной активации самого мангеке.
Если бы он был не под воздействием Слепой ярости, так бы, наверное, и произошло.
Эту технику-медитацию он создал давно, в разгар войны, еще далеко не достигнув вершин своего мастерства. Изначально она задумывалась как оружие последнего шанса. Вмешивающийся в работу собственного разума мечник рисковал своим душевным здоровьем в попытке повысить боевую эффективность. Подход был достаточно прост, в своей основе — Ульгрим сужал поток воспринимаемой им информации до минимума, повышая за счет этого скорость реакции. Под нож шло все — краски тускнели, звуки приглушались, но, главное, отбрасывалась память. Под действием Слепой ярости грандмастер Ульгрим исчезал, превращаясь в безмолвное и безымянное орудие, что обладало только знанием кого убивать, и как это делается. Квинтэссенция его мастерства, избавленная от всего лишнего.
Ульгрим всегда не любил Слепую ярость за то мерзкое чувство секундной растерянности, что возникало, когда он обнаруживал себя стоящим среди трупов, ничего не помнящим с момента активации техники. Ну а в этот раз где-то за пеленой беспамятства вдобавок осталось и знание о мангеке шарингане.
Мечник вздохнул — особенно вариантов у него все равно не было. Более совершенные варианты его транса или требовали существенного, по меркам скоростного боя шиноби, времени на подготовку, или были совсем уж непереносимы для его нынешнего тела. И так, не завершись схватка за считанные секунды, он бы вскоре свалился от внутренних повреждений.
Конечно, все было не так безнадежно. Раз активировав мангеке, он, со временем, уж как-нибудь разберется, как это повторить. А то, глядишь, и удастся вытащить из глубин подсознания потерянную информацию. Но пока о новой стадии развития его глаз знал только Варкастер.
От его мыслей, Ульгрима отвлек усилившийся зуд. Рука, основательно переломанная техникой бакутона, что выдал его последний противник, была надежно зафиксирована гипсом и теперь чесалась как проклятая, причем сразу как внутри, из-за работающей вовсю регенерации, так и снаружи, из-за повязки. На взгляд Ульгрима, гипс уже пора было снять, и его муки объяснялись лишь садистскими наклонностями Сенджу. Но перечить главному ирьенину Конохи на ее профессиональном поприще он, все же, не решался.
В очередной раз скривившись, мечник прикинул по сместившимся теням, сколько времени тут просидел. Получалось вполне достаточно, чтобы хокаге успел наговориться со своим сыном. Хотя Ульгриму было дико интересно, как Варкастер умудряется уживаться с родителями, и понаблюдать за неформальным разговором он бы не отказался, мягкому намеку Минато на приватную беседу нельзя было не внять. Хокаге заявился проведать сына в разгар дня, явно отставив в сторону какие-то свои дела, а значит, разговор предстоял серьезный.
Вздохнув, Ульгрим встал со скамейки и неторопливо поплелся в их с Варкастером палату. Хотя, объективно, он был уже не в таком плохом состоянии, сбоящий очаг чакры и высасывающая все силы регенерация заставляли его чувствовать себя стариком.
Он подгадал почти идеально — когда мечник свернул в коридор, в который выходила дверь их палаты, хокаге как раз ту покидал. На миг встретившись глазами с мечником, Минато вежливо кивнул, а потом... неожиданно ему подмигнул. Пока Ульгрим пытался сообразить, чтобы это значило, чуть не забыв отвесить ответный поклон вежливости, четвертый уже направился в противоположную от него сторону.
Проводив недоуменным взглядом отца своего друга. Мечник все же вернулся в палату. Догонять хокаге и требовать объяснений ему определенно было не по чину.
Варкастер обнаружился сидящим на своей койке, вчитывающимся в какие-то свитки. Появление Ульгрима он проигнорировал, отозвавшись на попытку начать разговор невнятным бурчанием. Ну, хотя бы, прекратил лопать проклятые шарики. Мечнику скрип резины, признаться, уже надоел.
Завалившись на свою койку, Ульгрим обвел палату взглядом.
Помещение было светлым и довольно просторным, а обстановка среди выкрашенных белой краской стен аскетичной: четыре незатейливые железные койки, четыре же примитивные тумбочки под вещи пациентов, пара табуретов для посетителей, несколько складных ширм.
Ульгрим бросил мимолетный взгляд на Варкастера. Некромант сидел по пояс раздетый, правая половина тела была в бинтах. Рука на перевязи, в повязке. Голова также была наполовину скрыта бинтами. Мечник мельком подумал: что же появится из-под этих витков, когда ирьенины решат снять повязки? Не то чтобы Варкастера сколько-нибудь волновала внешность... Впрочем, мечнику тем более было безразлично, как будет выглядеть некромант.
В палате они с магом лежали вдвоем — Шикамару с ними не было. Не обладающий ни Поглощением жизни, ни бешеной регенерацией Ночного клинка, теневик пострадал сильнее всех, сейчас находясь в контролируемой коме в палате интенсивной терапии. Вопрос о выживании уже не стоял — ирьенины боролись за его потенциал шиноби, аккуратно сращивая переломанные каменным здоровяком кости.
Мысль о Нара вновь вернула Ульгрима к его размышлениям, было забытым из-за странного поведения хокаге.
Мало того, что они прошли по краю в бою, так еще имели все шансы отправиться за грань позднее. Ну, по крайней мере, Шикамару так точно. Впрочем, мечник не был уверен, как бы себя чувствовал без своевременной помощи Мию. А еще сыграла свою роль быстрая эвакуация...
Ульгрим, очнувшись, узнав текущую дату и соотнеся ее с датой своей госпитализации, осознал, что они умудрились пересечь континент с запада на восток меньше чем за два дня, против трех недель на дорогу в страну Тигра в начале их миссии. Как именно было осуществлено столь быстрое перемещение, ему не рассказали. Мию сама находилась без сознания, перестаравшись с нагрузкой лечебных техник, а Какаши смущенно пояснил, что эта информация проходит под грифом секретно. Лишь Варкастер, не вдаваясь в подробности, сообщил, что это одна из тайн его отца. Сложить два и два было несложно — их вытаскивал лично хокаге, наверняка использовав какие-то свои особые наработки, связанные с Хирайшином.
Покрутив какое-то время в голове мысли о Намикадзе-старшем с его техниками, Ульгрим вернулся к Мию. Его долг к ирьенину рос. И дело не только в том, что она два раза спасала его. Варкастер уже рассказал, что, пока Ульгрим был без сознания, Мию принесла ему на ознакомление свой отчет по миссии, прежде чем сдать его в канцелярию. Подобные бумажки никогда не отличались подробностью — шиноби, в большинстве своем, отнюдь не были мастерами эпистолярного жанра, изъясняясь на бумаге казенными краткими оборотами. Но в данном случае среди канцеляризмов куноичи пропали такие существенные подробности как Гончие бездны, Мучительное пламя, Вуаль тьмы и еще масса всяких деталей, выбивающихся из образа пусть гениальных, но всего лишь чунинов.
Мию не спрашивала ни о чем, просто уточнив у некроманта, правильно ли она поступила, и не надо ли подправить бумагу еще где. Ульгрим не мог не восхититься девушкой, готовой им просто довериться, не требуя ответов на явно имевшиеся у нее вопросы. Он бы вряд ли так смог. Ирьенин в его глазах выросла настолько, что откладывать этот вопрос дальше он не мог. Он должен сделать для нее что-то в благодарность...
Спустя полчаса размышлений и колебаний, в голове мечника забрезжила идея, что позволяла одновременно отблагодарить Мию и решить одну из его проблем.
Размышления Ульгрима были прерваны некромантом.
— Саске?
— Что? — вырванный из своих мыслей, мечник сфокусировал взгляд на маге.
— Ты в состоянии сейчас активировать шаринган?
Ульгрим прислушался к своим ощущениям и задумчиво ответил:
— Ну, если только на минуту. А есть повод?
Вместо ответа, Варкастер бросил ему один из свитков, что так внимательно изучал все это время.
— Запомни шаринганом и верни.