Г. Рыклин
БОЛЬШИЕ ДИСТАНЦИИ
В хате была страшная духота. Мы потели, ахали, ругались, отдувались, но — никакого облегчения.
Хозяин молдаванин, все время хранивший молчание, наконец, заговорил:
— Прошу не волноваться, товарищи. Духота будет действовать всю ночь. Одно средство против нее: выйти на свежий воздух. Это очень помогает. Вчера ночевал у меня казак, здоровый мужчина, и то не утерпел — бежал на улицу. А вот еще на прошлой неделе…
Что там такое случилось на прошлой неделе, нам так и не посчастливилось узнать. Увлеченные примером казака, мы стремительно оставили избу и очутились на воле.
Луны в этот вечер не было отпущено на всю Молдавию ни крошки. Но зато звездами мы были обеспечены до самого утра. Кроме того, у меня еще была зажигалка.
Я зажег ее, чтобы уточнить обстановку. А кстати мне хотелось рассмотреть лицо и звание моего случайного товарища по несчастью. Это был молодой лейтенант, с небольшой, такой же молодой, как он сам, бородкой — больше я ничего не успел разглядеть.
Мы уселись на какое-то бревно и, конечно, первым делом задымили папиросками. Спать уже не хотелось, и мы разговорились.
Офицер вдруг сказал:
— Вношу конкретное предложение: давайте, чтобы скоротать ночь, рассказывать по очереди смешные истории. Могу я начать, если хотите. Идет?
Я согласился. И старший лейтенант приступил к делу!
— Было это в лесочке, возле одной деревни. Во время летних учений.
Нашему полковнику в этот час надо было послать донесение в штаб армии. А под рукой — ни машины, ни мотоциклетки, А до штаба — верст десять. Что делать?
Тут как раз в хату, занимаемую полковником, зашел сержант Галушка. Я его мало знаю, но говорят, что он большой чудак. Водятся за ним всякие странности.
Так вот этот самый сержант и говорит нашему полковнику:
— Разрешите, товарищ полковник, отправиться в штаб с донесением.
Тот на него подозрительно покосился. А сержант настаивает:
— Разрешите сбегать. Надеюсь оправдать доверие.
Ну, дали ему пакет. Вышел сержант из хаты и скрылся. А полковник ходит, курит, нервничает.
Вдруг застенчиво скрипнула дверь. На пороге — смущенный сержант.
— Что? Вы еще здесь? — закричал полковник не своим голосом.
Сержант окончательно оробел. И, еле переводя дыхание, отвечает:
— Да. Я уже здесь.
— Отвечайте толком.
Сержант, весь потный, говорит:
— Вот… из штаба.
Вынимает пакет из кармана и подает полковнику. Тот прямо ошалел:
— Как? Вы уже были там и вернулись?
— Так точно.
— Крылья у вас, что ли?
— Никак нет.
Потом, когда все улеглось, полковник попросил Галушку поведать ему тайну своих ног:
— У вас, сержант, золотые ноги. Замечательные ноги. Такие ноги надо всегда держать в калошах, чтобы, спаси бог, не простудить.
А Галушка рассказал полковнику небольшой отрывок из своей немного странной биографии. Еще недавно парень служил на каком-то заводе агентом по снабжению. И там случился с ним неприятный казус.
Как-то он должен был где-то получить и выслать своему заводу бочку с машинным маслом. Послал, конечно. Но оказалось, что в бочке не машинное масло, а вишневое варенье.
Чем же все это кончилось? Они там сели пить чай с вареньем, а Галушку немедленно уволили.
Приезжает Галушка, а ему говорят:
— Ежели хотите восстановить свой утерянный авторитет, то поезжайте на Рязано-Уральскую дорогу и постарайтесь получить вагоны под силикат. Но предупреждаем: дело серьезное. Легче там получить солнечный удар, богатое наследство, строгий выговор, чем вагоны. Действуйте!
Прибывает он в тот город, где находится правление дороги, и узнает, что тот самый начальник, перед которым трепещут вагоны и дрожат платформы, интересуется не столько службой тяги, службой движения и вообще службой, сколько спортом. И является он неутомимым шефом железнодорожного спортивного общества «Плацкарта», которое в ближайшее воскресенье соревнуется по легкой атлетике с обществом пищевиков «Бульон».
И еще узнал наш бедный Галушка, что к этому человеку сейчас не подступиться и что он мечет гром и молнии, ибо в «Плацкарте» стряслась беда. Ее несравненный бегун на большие дистанции добегался до того, что как раз накануне спортивных состязаний угодил в загс. Молодая жена в тесном взаимодействии с тещей категорически высказалась против всяких дистанций, и спортсмену приказано было раз и навсегда взять себя в руки и выкинуть из головы свои спортивные ноги.
Тогда забегал вагонный начальник. Он метался по кабинету и кричал:
— «Бульон» меня съест!
И тут-то перед ним и возникает, точно привидение в галифе, Галушка. И Галушка выпаливает три слова, от которых у него самого мороз пробегает по коже:
— Я съем «Бульон»!
— А вы когда-нибудь бегали на большие дистанции?
— С детства.
Сами понимаете, что Галушка врал. Но он решился на этот безумный шаг, лелея крохотную надежду. Что он потеряет, если провалится? Кило два веса. А вдруг удастся — и он получит вагоны…
Короче говоря, в воскресенье Галушку бережно, точно дорогую стеклянную игрушку, привозят на стадион. На него напяливают какую-то полосатую майку и малиновые трусы. Оркестр фальшиво играет «Сильва, ты меня не любишь». Галушка мужественно переносит все эти лишения.
И вот, наконец, настала великая и страшная минута Рядом с ним стоит стройный пищевик в зеленой майке.
Свисток — и они бегут.
Что тут долго рассказывать! Свершилось небывалое чудо: он перегнал зеленую майку. Вот он уже у финиша. Ему машут флажками — стоп! Но, забыв все на свете, Галушка, минуя судей, бежит дальше, все более набирая темпы. Ему кричат, свистят — ноль внимания. Ему наперерез кинулись два милиционера и несколько добровольцев из публики. Еле поймали и остановили. Но одного болельщика ему все же удалось смять и опрокинуть…
В тот день впервые в жизни Галушка с уважением посмотрел на свои ноги. Уже лет двадцать пять, как он был близко знаком с этими ногами, привык к ним. Но не подозревал за ними никаких особых талантов. И вдруг — на тебе. Значит, в них есть что-то такое, чего он раньше и не замечал.
Галушка меняет жизнь. Вагоны, бочки, заявки и разнарядки перестали торчать в центре его внимания. Он становится спортсменом. Вскоре в стройные ряды бегунов на большие дистанции вливается бывший агент по снабжению. Сейчас о Галушке то и дело пишут газеты. Он стал знаменитостью на спортивном фронте.
— Вот, кажется, все, что я мог вам сообщить об этом сержанте, — закончил лейтенант свой рассказ. — Вот как неожиданно повернулась его биография. Ну, теперь ваша очередь, дорогой товарищ. Но что-нибудь посмешнее.
— Посмешнее? — сказал я. — Охотно. Уверен, что посмеетесь. Только я буду очень короток. Так вот, слушайте. Я и есть тот самый Галушка, о котором вы мне рассказали.
НУ И МОЛОДЕЖЬ!
Извините, пожалуйста, что я надоедаю вам своими личными, можно сказать семейными, делами. Не обижайтесь на старика и выслушайте меня со всей чуткостью, присущей вам, мои молодые друзья. Я, знаете ли, люблю беседовать с людьми, чья голова еще не украсилась мудрой лысиной. Но не в этом дело. Я хочу вам пожаловаться на своих детей — на Борьку и на Клаву. Сам я учитель. Вот уже лет тридцать, как преподаю в школе арифметику для малышей. Свое дело люблю.
Я вам не назову своей фамилии. Не потому, что ее стыжусь или собираюсь менять. Фамилия у меня всю жизнь была негромкая, но с недавних пор стала очень беспокойная. Как только ее назову — сейчас же гром аплодисментов. Прямо деваться некуда. Начинаются крики: «Это отец Бориса и Клавдии таких-то!» Скажите, пожалуйста, какая важность! Да, новые времена. Когда-то люди вешали в своих квартирах портреты предков. А теперь наши квартиры мы украшаем портретами потомков. Когда-то говорили: «Вы знаете, кто это такой? Это сын генерал-губернатора, это племянник банкира». А теперь: «Это знаете кто? Это отец Покрышкина, это бабушка Ойстраха». Более того, когда-то говорили: «Вот идет жена писателя Достоевского, вот едет жена министра финансов». Теперь же можно услышать: «Это муж знаменитой ткачихи такой-то». Поэтому, чтобы не было лишнего шума, я и не называю своей фамилии. Ну ее! Но не в этом дело.
Я хочу вам пожаловаться на своих детей — на Борю и Клаву. Начнем с Клавы. У нее есть подруга Марина. Эта Марина не может ни минуты посидеть спокойно на месте. Ей не сидится с нами на земле. Она почти все свое свободное время там… Где-то возле звезд. На небе. Летает и прыгает. Подымается, где не только человек, но и птица не летает. Потом прыгает оттуда — и как ни в чем не бывало идет в кино. Но не в этом дело.
Дочка моя Клава не занимается прыжками. Я ей был за это очень благодарен. У нас в роду никто не летал, не прыгал — жили тихо. Клава работает на заводе, в лаборатории. Она у меня химичка. Все было благополучно. Вот только сын волновал меня. Он, видите ли, водолаз, эпроновец. Не думайте, что я боюсь воды. Но все в меру. Окунусь два-три раза — и на берег, вытираюсь полотенцем. И то летом, если очень жарко. А он целыми днями ходит по мокрому дну. Я ему сколько раз твердил: «Избери себе более сухую профессию». А он смотрит на меня и смеется. Если бы вы посмотрели, как он хорошо смеется! Но не в этом дело.
Раз сижу я дома, пью чай и просматриваю тетради. Вдруг врывается в комнату очень странный молодой человек, вооруженный с ног до головы. Какие-то ремни, кобуры, сумки. Смотрю на него, разинув рот от изумления. Он говорит: «Разрешите представиться, кинооператор Пыжиков. Вы будете отец знаменитой химички Клавдии такой-то? Разрешите вас заснять». И тут он начинает меня крутить и мучить. То я должен улыбаться — это значит: я радуюсь успехам дочери. То я должен сделать грустное лицо — это значит: печаль по собственной загубленной молодости. Но не в этом дело.
Приходит Клава домой, и тут я узнаю новость. Клава сделала большое научное открытие. Она стала героиней. А я, между прочим, стал отцом героини. В газетах портрет Клавы и биография. Ей шлют поздравления. Ее премируют. Пожалуйста, я не против. По совести сказать, я даже рад — лишь бы не летала и не прыгала. Но не в этом дело.