— Попросим его, — предложил Костя, — пусть посудит. Ему ничего не сделается.
— Может быть, он хорошо разбирается в делах о растратах и хищениях, — нерешительно произнес Сидор Иванович, — но в футболе вряд ли…
— Я тоже не Симонян и не Исаев, — веско возразил кондитер. — Раз он служит в суде, следовательно, судить будет беспристрастно и по справедливости. К тому же у меня есть книжечка «Футбол в вопросах и ответах».
С этими словами Петр Семенович достал из нагрудного кармана брошюру в затрепанной зеленой обложке.
Судебный исполнитель, выслушав нашу просьбу, воскликнул.
— Позвольте, почему именно я должен судить? Я тоже болельщик, и я тоже хочу хоть раз в жизни сыграть в нападении или, в крайнем случае, в защите.
— Увы, — печально промолвил Борис Львович, плановик из нашей команды, — штат игроков укомплектован полностью. Мы ведь не можем нарушать штатного расписания. Как блюститель закона, вы должны это понять. К тому же игроки у нас должны быть либо толстыми, либо тонкими. А вы перестали быть тонким, но еще не стали толстым.
— Хорошо, — после некоторого раздумья согласился судебный исполнитель, — я буду судить, но учтите — по всей строгости закона…
Матч решено было провести через три дня — в воскресенье. Все эти три дня дом отдыха жил под знаком футбольного мяча. Отдыхающие, повара, официантки и даже старушка уборщица обсуждали шансы той или другой команды на выигрыш.
Сразу же после завтрака мы приступали к тренировке. До самого обеда на территории дома отдыха слышались удары по мячу и истошные крики футболистов:
— Бей! Пасуй! Влево! Растяпа, не видишь, где ворота?!
Но вот раздавался звон колокола. В сопровождении болельщиков мы гурьбой вваливались в столовую и сразу же заказывали добавочные порции первого и второго.
Еще не было проведено ни одной игры, но каждая из наших команд уже обзавелась своими болельщиками. На этом основании некоторые даже утверждали, что на свет сначала появились болельщики, а уже затем футболисты. Не берусь утверждать, так ли это, но внимание, которым окружили нашу команду отдыхающие, преимущественно женская половина, трогало нас и, что скрывать, вселяло в каждого из нас уверенность, в победу.
В назначенный день и час мы степенной рысцой протрусили на поляну перед главным корпусом дома отдыха. Навстречу нам, из-за дровяного сарая, резво выбежала команда тонких. Зрители приветствовали игроков. Сначала, как полагается, мы погоняли мяч по траве, хотя, откровенно говоря, нам не очень хотелось бегать зря. Затем команды построились. Капитаны обменялись рукопожатием, и мы дружно гаркнули:
— Команде тощих — физкульт-привет!
В ответ раздалось не менее дружное приветствие:
— Команде жирных — ги-гип-ура!
Судья разыграл ворота и пронзительно засвистел. Игра началась.
Я никогда не комментировал футбольных матчей и не писал отчетов о них в газету. Поэтому вы не посетуйте на то, что мой рассказ лишь в общих чертах даст представление о том, что произошло на футбольном поле в тот памятный день.
Что такое футбольный матч? Это восемьдесят тысяч на трибунах, твердо уверенных, что двадцать два на поле понятия не имеют, как надо играть. Когда я в роли болельщика сидел на трибуне стадиона «Динамо», мне казалось, что никто лучше меня не разбирается во всех тонкостях игры. Неточный удар по мячу, неправильная, на мой взгляд, передача вызывали во мне бурю возмущения.
— Мазила! — кричал я в исступлении. О, конечно, я бы не так бил. У меня мяч пошел бы не в аут, а в ворота. Только в ворота! В правый верхний угол! В девятку!
И вот теперь, когда судьба предоставила мне возможность на деле применить все свои знания и скрытые во мне футбольные таланты, я вдруг почувствовал себя беспомощным щенком, которого бросили в холодную воду. Вероятно, такое же ощущение было и у моих партнеров. «Боже мой, — с ужасом подумал я, когда мы толпой бросились вдогонку за мячом, — и это называется «болельщики», «знатоки футбола»! Где же техника обводки мяча, где тонкая и мудрая тактика игры?!»
Каким-то чудом мне удалось овладеть мячом. В ту минуту, когда, упоенный успехом, я гнал его к воротам противника, над ухом раздался чей-то умоляющий, прерывистый шепот.
— Подкинь мне. Голубчик, подкинь… Я реализую… Ты — мне, я — тебе.
Я узнал нашего нападающего Тюфяева, Лицо у него было красное, как свекла, по жирным щекам текли струйки пота. «Дудки, — подумал я, — забить гол мы уж как-нибудь и без тебя сумеем».
Изловчившись, Тюфяев подставил ногу, и я растянулся на траве. Раздалась трель свистка, судья остановил игру.
— За грубое нарушение закона, — строго сказал он Тюфяеву, — назначаю одиннадцатиметровый.
«Так тебе и надо, — злорадно подумал я, — в другой раз будешь знать, как подставлять ножку своему же игроку».
— Пострадавший, бейте в сторону ответчика одиннадцатиметровый, — предложил судья.
Обрадовавшись, я схватил мяч и побежал к воротам противника.
— Позвольте, — возмутились тонкие, — это ваш игрок нарушил правила — вы и бейте штрафной в свои ворота, А мы тут причем?
— Одну минуточку, — спохватился судья, — и в самом деле получается какая-то петрушка. Надо провести дополнительное дознание.
Листая на ходу зеленую книжицу, судья и его помощники отошли в сторону.
Через несколько минут судья объявил:
— К сожалению, в правилах я этого не нашел. Объявляю мяч спорным.
Игра возобновилась. Не прошло, однако, и пяти минут, как капитан тонких, Сидор Иванович, до этого с глубокомысленным видом стоявший в центре поля и делавший указательным пальцем такие движения, будто подсчитывал голоса на профсоюзном собрании, вдруг пронзительно закричал:
— Стойте! Это жульничество! У толстых тринадцать игроков вместо одиннадцати.
Судья, а вместе с ним игроки и зрители принялись пересчитывать. Одни говорили, что игроков и в самом деле больше, чем полагается, другие доказывали, что, напротив, одного или даже двух игроков не хватает. Тогда судья построил нашу команду и проверил игроков по списку. Лишним оказался маленький, похожий на биллиардный шар, библиотекарь Семипалатинский. Он слезно упрашивал оставить его в команде, но мы были непреклонны.
— Удалитесь, — приказал Петр Семенович, — а вы, — с укоризной повернулся он к Сидору Ивановичу, — мелкий вы человек. От вас я этого не ожидал. Подумаешь, лишний игрок на поле. Разве вас от этого убудет?
— Дело не в этом, — туманно возразил бухгалтер, — дело в принципе. Принцип для меня выше всего!
— Ну и оставайтесь со своим принципом, — раздраженно бросил Петр Семенович и устремился вдогонку за мячом. Мяч подкатился к ногам защитника тонких. Тот, вероятно, от неожиданности ударил по своим воротам. Вратарь Дима Никитин, заведующий спортивным отделом газеты «Голос текстильщика», вместо того, чтобы отбить мяч в поле, ловким ударом забил его в верхний угол ворот.
— Проклятье! — в отчаянии воскликнул он, схватившись за голову. — Я, кажется, заверстал мяч в собственные ворота.
Зрители захлопали, закричали, засвистели. Болельщики, где бы они ни были, всегда остаются болельщиками.
Счет один ноль в нашу пользу воодушевил нас, окрылил, придал новые силы. Мы гурьбой ринулись в атаку, и, сметая с пути игроков противника, прорвались к воротам.
О, сладостный миг борьбы! О, упоение атаки! Чего только не сделаешь, чтобы забить гол, а затем снисходительно принимать поздравления друзей и рукоплескания зрителей! Увы, в ту самую минуту, когда мне удалось овладеть мячом и я почти торжествовал победу, над ухом У меня раздался свисток судьи. Я понял, что это относится ко мне. Но я продолжал мчаться к воротам противника, крепко, двумя руками, прижимая мяч к животу. Не было такой силы, которая могла бы остановить меня. Еще мгновение — и, сбив с ног Диму Никитина, я вместе с мячом очутился в сетке ворот.
— Послушайте, — урезонивал меня судья, пытаясь вырвать из рук мяч, — насколько я разбираюсь в спорте, меня пригласили судить футбол, а не регби, — добром прошу, отдайте мяч.
Вслед за тем последовало наказание — одиннадцатиметровый удар. И счет стал 1 : 1. Вместо горячих поздравлений друзей и рукоплескания зрителей, я почувствовал на себе молчаливые взгляды в самом разнообразном ассортименте — от иронических и снисходительно-презрительных до испепеляющих включительно.
Мне хотелось чем-то загладить свою вину. Но чем? Активностью. Я слыхал, что все хорошие футболисты должны передвигаться по полю активно. За время одной игры некоторые из них пробегают не менее пятнадцати километров. Я готов был пробежать все двадцать. К моему величайшему удивлению, я заметил, что судья не отстает от меня ни на шаг. Видимо, он опасался, как бы я опять не отколол какой-либо номер, противоречащий футбольным правилам. Судья первым не выдержал этого марафонского состязания в силе и выносливости. Он сошел с дистанции и, полистав зеленую книжечку, запыхавшись, объявил:
— Здесь черным по белому написано: «Судья должен обладать хорошим здоровьем»… А я, как вы сами видите, далеко не Иван Поддубный и не Иван Заикин. У меня ишиас. Хотите, я от врача справку принесу, только освободите меня от этой каторги.
— И меня, — взмолился Тюфяев, вытирая платком потное лицо. — У меня одышка и двое детей.
— В таком случае и я не могу, — робко промолвил Сидор Иванович, — мне через неделю нужно подводить баланс.
Так закончился этот матч, — вероятно, первый в истории футбола матч, в котором играли сами болельщики.
Ни у кого из нас не нашлось сил покинуть поле. Команды легли костьми, каждая на своей половине. В эту минуту футбольное поле, по меткому выражению кого-то из нас, напоминало Куликово поле после известной битвы. Болельщики в скорбном молчании бродили по траве, пытаясь опознать своих друзей и знакомых. Сердобольные официантки, похожие в своих белоснежных косынках и фартучках на сестер милосердия, отпаивали игроков хлебный квасом.
Надо мной склонилась усатая физиономия заведующего гаражом дома отдыха.