Лицо и плечи Хозяйки осунулись ещё сильнее. На фоне иностранной речи захрустели кости, защёлкали сухожилия, затрещала кожа, захлюпала плоть. На пол гостиной легла тень руки. Она вытягивалась… и вытягивалась… и вытягивалась…
Костлявые пальцы вцепились в край миски и встряхнули её. Жестяное дно снова скрылось под слоем корма. Когда кот продолжил есть, пальцы почесали ему за ушком.
— Ты мой хороший! — раздалось из гостиной.
Снова захрустели кости, защёлкали сухожилия, затрещала кожа, захлюпала плоть. Тень над полом усохла, и Хозяйка развернулась к телевизору. Корейцы улыбались изо всех сил. Хозяйка тоже улыбнулась.
Кусь Шерстистый — так обращались к нему родные, знакомые, да и вообще все в кошачьем мире. Хозяйка звала его Ултаром. Имя это мало отражало суть, и Кусь не понимал, при чём здесь город-призрак, однако Хозяйку любил больше, чем усатых лицемеров, роняющих достоинство каждую весну и плотно сидящих на валерьянке. Очень сложно найти человека, который не поругает за кровавые подарки и может почесать за ушком из соседней комнаты. Поэтому Ултар. Или Ултарчик.
«Спасибо, хоть не Барсик».
Мечтают ли трутни о термопасте?
Хочется верить, что тебя замечают. Что ты существуешь не только для налоговой, коммунальщиков и банковских клерков, промышляющих «холодными звонками». Последние донимали Максима, что комары на болоте, остальные — чуть реже. Но сейчас «белый воротничок» думал не о насекомых, а о жабах и цаплях. Что ещё может лезть в голову по дороге в бухгалтерию?
Визиты в кабинет с дверью, больше подходившей подсобке, случались раз в месяц и длились не дольше десяти секунд. За это время Максим вспоминал, которой из суровых тёть он передавал бумаги раньше, оставлял папку на столе и ретировался, пока никто не окликнул.
Не то чтобы всё было настолько страшно. Умом Максим понимал, что несколько лет как вырос из личинки в трутня, но не всё зависит от ума! Страх перед суровым молчанием гнездился где-то очень глубоко, зародившись ещё в младшей школе, если не в яслях.
Однако Максим старался, и на сей раз вошёл почти без заминки. Вошёл — и чуть не выронил драгоценную папку, оглушённый визгом.
Бухгалтерию было не узнать. Привычные жабы и цапли сидели на своих местах, куда бы им деться. Но волна визга исходила не от них, а от толпы практиканток, сновавших по кабинету. Тела двух-трёх студенток облегали майки из наборов корпоративного мерча.
«Живи на яркой стороне, блин».
Щебетание и хихиканье девушек полилось на Максима, как вода из автоматических леек на газон.
— Ой, а вы тоже здесь работаете? Вы женаты? Вы так молодо выглядите!
Максим не отвечал. Вопрос о работе навёл его на размышления. Работает ли он? Что он вообще здесь делает? В чём смысл его существования?
Виной ли тому был разрекламированный дезодорант или что-то другое, но студентки в обтягивающих полосатых топах так и облепили Максима, тараторя без остановки. Максима сковали прильнувшие тела и вцепившиеся в него руки. Локоны волос и горячее дыхание щекотали шею. Голоса и звуки слились в монотонный гул, а перед глазами Максима застыло лицо. Приятное лицо, симпатичное: с широкой улыбкой, пухлыми щеками и большими, широко открытыми глазами. Правда, зрачки расширились настолько, что студентка походила на очень милую осу, как бы странно это не звучало.
Её розовые губы маняще блестели, а глаза сверкали. Максим не смог устоять и, зажмурившись, поцеловал.
Тихий «чмок» прозвучал выстрелом бутылочной пробки, а затем воздух наполнился смехом, восторженным оханьем и писком. Девушки прильнули к Максиму ещё сильнее. Даже сквозь пиджак «белый воротничок» чувствовал жар их тел. Удовольствия это ощущение, впрочем, не доставило: под рубашкой и брюками струился пот, веки отяжелели. Превозмогая сонливость, Максим взглянул на девушку перед собой.
Та всё ещё улыбалась, однако натянуто, вымученно. Глаза остекленели, а прелестное лицо стало зелёным, похожим на резиновую маску. Шею опоясала тонкая лиловая лента. Девушка открыла рот, чтобы что-то сказать… и её голова отвалилась.
Не успело обезглавленное тело опуститься на пол, по ушам Максима ударил крик. Жар стал просто невыносим, а надоедливый гул перетёк в размеренное, непроницаемое жужжание.
Максим усиленно моргал, надеясь снова увидеть перед собой целую и невредимую студентку со здоровым цветом лица и губами, похожими на лепестки розы в капельках росы.
Но этого не случилось. Теперь воздух пронизывали ароматы сакуры, мёда и каштанов. Стены кабинета превратились в соты, но фасеточные глаза Максима почти сразу перестали их различать, а затем и отказали вовсе.
Шершень ещё пощёлкал жвалами, ещё попытался сдвинуться с места, но у него не было ни шанса.
Облепленный роем, он опустился на брюхо, перестал дёргаться и затих.
Дежавю
Дверь в прихожей хлопнула, будто выстрелило ружьё. Фантомная дробь угодила в Риту, минуя стены. Что-то внутри женщины вздрогнуло, оборвалось и теперь болталось между грудью и бёдрами, где-то в районе диафрагмы. Силы почти оставили Риту, их едва хватило, чтобы не рухнуть посреди комнаты, а доковылять до дивана.
Тиканье часов давило на мозг. Слишком быстро, слишком громко, хотя стрелки поверх циферблата почти не двигались. Телевизор шумел речью какого-то перекормленного чиновника. Что-то о повышении рождаемости и моральном облике соотечественников.
«Это всё уже было, — подумала Рита, кладя ладонь на выпирающий живот. — Ссора. Он называет меня тупой гусыней, я его — импотентом. Он кричит что-то про «разведёнок» и прицепы и хлопает дверью. Я ложусь на диван, а потом…»
Дважды крякнул звонок. Рита вспомнила, что незадолго до ссоры заказала доставку из ресторана. Это дало сил дойти до двери и прильнуть к глазку. Фигура в зелёном дождевике и с массивным коробом за плечами. Фантазия успела было дорисовать силуэту приветливое, гладко выбритое лицо с небесного цвета глазами, блестящими из-под светлой чёлки…
«Ммм…»
Но Вселенная подсунула Рите какое-то чучело! Чернющие глаза навыкате, губы как у осла, жёлтые зубы торчат во все стороны.
«Закон сохранения уродов в действии».
«Урод» позвонил снова. Пришлось открыть.
— Маргарит Кравцов?
От акцента захотелось смеяться и плеваться одновременно, но Рита сдержалась и кивнула. Невзрачный азиат не торопился снимать короб, он вообще не шевелился, стоял в дверях как размалёванный манекен.
Рита поймала себя на мысли, что не заметила, как тот шевелил ртом, пока говорил. Не заметила, как курьер моргал.
Лестничную клетку озарил яркий свет. Рита поёжилась: под подол халата просочился сквозняк. Мир сдвинулся чуть вниз, это угадывалось по полосам краски на стене за курьером. Но азиат остался с женщиной на одном уровне, будто незаметно подпрыгнул.
Похоже, это не мир сместился, а их двоих подняло над полом и потянуло наружу. Полосатая стена с соседской дверью сменилась коридором, затем лестничной клеткой, подъездом, небом — ослепительным как солнце.
Небо поглотило обесцвеченный силуэт курьера, а затем и саму Риту.
Потом… Потом небо сжалось до плафона странной формы, вроде раскрытого зонта. Рита лежала на твёрдой поверхности, согнув ноги в коленях. В ушах гудело как от трансформаторной подстанции, тело онемело, а внизу, на периферии зрения, что-то шевелилось.
Сквозняк пронзил Рите нутро, копошился в ней, как вор в похищенной сумке. Ощущение это длилось недолго, всего несколько секунд, потом холод сменился жидким теплом.
Между Ритой и светилом возникли фигуры. Две серые, покрытые чешуёй головы с огромными чёрными глазами, и между ними — серебристая клешня, похожая на сварочный манипулятор. Клешня сжимала пульсирующее нечто, сочащееся красной слизью. Оно напоминало гигантского головастика, гусеницу и эмбрион одновременно.
Серые головы кивнули, и клешня исчезла из поля зрения. Откуда-то сбоку раздался стеклянный звон и плеск, будто что-то окунули в стакан воды, а затем клешня появилась вновь.
Один из сероголовых поднял перепончатые руки и закрепил в окровавленной клешне капсулу, похожую на куриное яйцо, очищенное от скорлупы.
Дальше Рита видела только плафон, плавно ширившийся до ослепительно белого неба.
Жидкое тепло пронзил металлический холод.
Словно пушечный выстрел громыхнула дверь в прихожей.
Оглушённая Рита с трудом добралась до дивана. От залившего лицо пота щипало в глазах. Женщине хотелось кричать, но горло пересохло. Во рту стоял вкус крови. Рита почему-то подумала о том, что совсем недавно окончила школу, а уже чувствует себя глубокой старухой.
От тиканья часов клонило в сон.
В телевизоре возмущался какой-то перекормленный чиновник. Он много говорил, в основном лозунгами. Что-то о демографии, традиционных ценностях и ценных иностранных специалистах.
«Это всё уже было, — подумала Рита, кладя ладонь на выпирающий живот. — Это всё уже было когда-то…»
Дважды крякнул звонок.
Счастливое детство
Работать аниматором — всё равно что нянчить детей и взрослых. И ещё неизвестно, кто из них хуже.
Не сразу привыкаешь к клоунскому гриму и нелепому наряду, а уж тем более к жаре и кожному зуду. Первое время Иван переживал ещё и о минутах между выходом из машины и встречей с заказчиком. Обычно везло, и объектом оказывался загородный дом, ограждённый забором, или детский сад, где никто ничему не удивляется. Оно и понятно: кто с детьми работал, тот в цирке не смеётся. Но иногда, как и на этот раз, приходилось работать в квартирах многоэтажек, и тут уж не пройдёшь незамеченным: старухи на лавочках, алкаши в подъездах, собаки в лифтах… Слава Богу, всегда обходилось без гопников!
Поначалу всё шло гладко. Дом будто вымер, и до самой квартиры некому было смутить, осмеять или оскорбить.
«Затишье перед бурей», — подумал Иван и позвонил в дверь.
На лице Аглаи, как звали женщину, встретившую Ивана, лежала тень удивления на грани с испугом, что немудрено: в дверном глазке клоунский грим выглядел скорее жутко, чем весело. В низком голосе ощущалась накопленная усталость, которую Иван постоянно замечал у воспитательниц, нагруженных гиперактивными детьми. В каком-то смысле, так оно и было.