— Это Лазарева определила вам такой фронт работы, Барр?
— Боюсь, Ольга Павловна ничего и никому не могла определить, потому что слишком много рабочего времени уделяла личным страданиям.
Взгляд Авдеева темнеет.
Злится.
Воздух наполняется трескучими предвестниками бури.
— Я просто сделала свою работу. В материале ориентируюсь.
— Настолько хорошо? — Интонацией подчеркивает, что, если за этой бравадой не последует ничего впечатляющего — моя голова будет следующей, которую он снесет после расправы над Лазаревой.
— Абсолютно, Вадим Александрович.
Он немного отводит голову в сторону, говорит со своей вышколенной помощницей, и она тут же вносит что-то в планшет. А я стою как солдатик, выжидаю… чего? Проходит пара минут, а он обо мне как будто вообще забыл.
Но потом вдруг мимолетно смотрит и с легким налетом удивления интересуется:
— Ждете специальное приглашение, Барр?
Вот же козлина самовлюбленная.
Я отдаю технику, который ведет собрание, флешку и иду к мультимедийной доске. Гриша помогает раздать подготовленные распечатки с таблицами.
С каждым шагом расстояние между мной и Авдеевым сокращается.
Он не смотрит — разговаривает вполголоса с помощницей, эйчарами, службой безопасности. Я чувствую себя неинтересным клоуном, пока начинаю доклад о своей части работы. Не запинаюсь, просто четко озвучиваю всю информацию и мне для этого даже подсматривать никуда не нужно — все это есть у меня в голове. Я не просто красивый болванчик, я — умница, моя голова нашпигована самыми отборными знаниями, я готова отвечать за каждое слово.
Но Авдееву на мои старания как будто вообще насрать.
Я говорю и говорю, а он то в телефоне что-то набирает, то снова раздает указания остальным.
Но стоит мне сделать заминку — абсолютно намеренную — моментально переключает на меня фокус внимания.
И четко, без заминки, начинает долбить вопросами.
Буквально — один за другим, без передышки.
Он слышал каждое мое слово, четко уловил каждую цифру, каждый вывод.
— Вы предлагаете пересмотреть стратегию по вложениям в банковские активы? — отводит взгляд на слайд с таблицей доходностей.
— Да, — спокойно подтверждаю я. — Американский рынок переживает нестабильность, связанную с недавними изменениями в налоговой политике. Это создает окна возможностей для вложений в хедж-фонды, особенно в сектора, ориентированные на высокорисковые активы. В долгосрочной перспективе это снизит риски. Но для этого потребуется пересмотреть условия работы с фондами.
Аналитики переглядываются. Один из них что-то записывает в блокнот, второй листает распечатки.
Авдеев изучает таблицу. Моя фигура, очевидно, снова в игноре — я буквально чувствую себя ничтожной и прозрачной. Тенью, мешающей рассматривать диаграммы и графики на мультимедийном экране. Во взгляде Его Императорства все еще нет эмоций, но я чувствую, как он оценивает.
Взвешивает.
Что, не ожидал, Твое Императорство?
Думал, перед тобой просто очередная красивая дурочка с глазками на веревочке?
Но радуюсь я опрометчиво рано.
Потому что он просто как будто дал мне глотнуть воздуха прежде чем погнать на второй круг.
Буквально разносит.
Жестко и хлестко, перебирает мои мозги и знания с дотошностью Джека Потрошителя.
И до меня вдруг доходит, что вопросы давным-давно вышли за рамки сегодняшней аналитики.
Авдеев гоняет меня по всем базовым знаниям, а потом — на уровень глубже. Когда понимает, что и там я отлично маневрирую — топит сильнее.
И во всем этом торнадо я абсолютно забываю, что собиралась пикантно расстегнуть пиджак, пару раз сделать свою коронную проходку около доски. Что я покраснела от злости во что бы то ни стало доказать этому мудаку, что он меня, блин, не утопит.
Ни за что второй раз он меня уже не утопит!
А потом расстрел вдруг заканчивается.
— Можете возвращаться на место, Барр, — отфутболивает как неинтересную, наскучившую игрушку. — Не забудьте отправить электронную копию в отдел стратегического планирования.
И… забывает о моем существовании.
Хотя в рамках обсуждения мне приходится включаться — Авдеев даже голову в мою строну не поворачивает.
Я уговариваю себя, что это мой «комплекс отличницы», а не я, ждет хотя бы намека на его одобрение. Мне плевать. Я не кампанию его развивать пришла, а топить его самого! И только что упустила еще один шанс! Вероятно, последний, потому что Лазарева меня после такого точно со свету сживет.
Черт!
Я кладу руки на колени и пользуясь тем, что никто не видит, отчаянно сильно сжимаю их в кулаки.
Собрание заканчивается примерно через полчаса.
Я поднимаюсь с места, натыкаюсь на все еще вытаращенные глаза Григорьева. Даже говорить ничего не хочу — вообще не понимаю, что будет, когда выйду за дверь. Ругать себя тоже нет моральных сил — Авдеев меня, господи боже, реально, как будто жестко трахнул.
— Барр! — его окрик сразу после того, как я соединила слова «Авдеев» и «жестко трахнул» в одном предложении, заставляют вытянуться в струнку. — Вернитесь.
Саша смотрит на меня как на приговоренную и слишком быстро линяет сам, как будто боится за компанию попасть под раздачу.
Делаю медленный вдох.
А, к черту!
Расстегиваю пуговицу на пиджаке, веду плечом, поворачиваюсь.
Авдеев стоит около доски, ко мне спиной, изучает слайды.
Кроме нас в кабинете еще директор по персоналу — она зашла уже почти в самом конце, хотя тема обсуждения вообще никак не касалась ее сферы ответственности.
— Приказ об увольнении Лазаревой должен лежать у меня на столе до конца дня, — командует Авдеев.
— Да, Вадим Александрович.
— Служба безопасности Барр проверила?
Она снова подтверждает, а я подтягиваюсь и чувствую легкую тахикардию от смешанных чувств — с одной стороны, до ужаса неприятно что меня обсуждают в третьем лице, как пустое место, с другой — это все так смахивает…
Его Грёбаное Величество, наконец, поворачивается.
Смотрит.
Между нами длинный стол.
Я плюю на все, делаю два шага в сторону, открывая более чем щедрый обзор на свои ноги.
У него даже бровь не дергается.
— Полагаю, Кристина Сергеевна, вы заслужили должность своей начальницы, которую так виртуозно оттуда выперли, — говорит с легкой иронией.
Надо же, запомнил, что кроме фамилии у меня и имя с отчеством есть.
Стоп, что он сказал?
— Татьяна Викторовна, — переключает внимание на директора по персоналу, видимо решив, что на сегодня и так уделил слишком много времени мелкой сошке — мне, — введите Барр в курс дел и ее новых обязанностей, подготовьте договор. Когда вы готовы вступить в должность?
Слегка, почти небрежно, голову в пол-оборота в мою сторону.
— Вчера? — рискую понаглеть еще больше.
Еле заметно дергает уголком рта вверх.
Это, типа, улыбка?
Огрызок улыбки, скорее.
На большее, Барр, вы пока не наработали?
— И еще, Татьяна Викторовна, — что-то в его интонации меняется, заставляет меня инстинктивно ждать подвоха, — проследите, чтобы Кристина Сергеевна еще раз ознакомилась с приказом об офисном дресс-коде. В особенности…
Пауза.
Я закипаю, когда разворачивается, лениво проводит по мне взглядом.
Снизу-вверх, по ногам, бедрам, выше, выше, взглядом «и это все?»
Вот прям в наглую.
— … с пунктами два-два, два-пять, — перечисляет так, что каждая цифра как удар ремнем по заднице, — два-шесть и два-одиннадцать. Свободны, Кристина Сергеевна.
Я выхожу из зала на негнущихся ногах.
Ненавижу его. Черт, как же я его ненавижу!
Но еще больше — себя, за то, хоть мне на голову с барского плеча свалилось более чем щедрое повышение, я все равно чувствую себя выпоротой.
Глава шестая: Хентай
— Папа, а ты за вторым ребенком когда пойдешь? — спрашивает Стася, прилипая к витрине ювелирного салона, пока мы гуляем по торговому центру в субботний обед. — У Димы и Лоли два. Нам тоже нужно.
Я на секунду, пока она увлеченно разглядывает крутящуюся подставку, до боли сжимаю челюсти, а потом корчу серьезную рожу, присаживаюсь рядом с ней и развожу руками.
— Стась, мне не продают второго ребенка. Говорят, что такие принцессы идут за десятерых.
Дочка поворачивается, довольно задирает густо покрытый веснушками нос. Они у нее появились только в этом году, после очередной поездки к Шутовым. У Валерии я видел почти такие же.
— Это значит, я особенная? — Она не спешит, иногда растягивает слова, но старается говорить без ошибок.
Психолог, к которому я ее вожу раз в неделю, говорит, что у Станиславы особенный вид одаренности, и уже сейчас уровень развития моей дочери приближается примерно к шестилетке. И чем дальше — тем быстрее она будет «эволюционировать». И мне иногда немного не по себе, хотя честнее было бы сказать — пиздец стрёмно.
— Ты самая особенная, — дую на ее зазвездившийся нос, дочка фыркает как кошка и тянется, чтобы взобраться на руки.
— Хочу колечко, — подумав, требует Стася. — У принцессы должно быть колечко. И корона, во-о-о-о-о-от такая!
Задирает руки вверх на максимальную высоту, я пользуюсь случаем, щекочу ее за живот, Стаська корчится и визжит так, что эхо разносится по всему ТЦ.
— Колечко! — не унимается Стаська, — и лошадку!
— Лошадки вечером, Стась. Пошли шоколад пить?
— С зефи… зефирками? — все-таки триумфально выдает очень раскатистое «р».
Киваю и она «милостиво» соглашается на альтернативу короне.
Идем на эскалатор, где Стася ни в какую не хочет на руки, а только ехать самой. Я спускаюсь чуть ниже и страхую.
— Папа, а давай я Диму попрошу — он хороший, он все-все делает, что я прошу. Я скажу, что нам тоже нужен второй ребенок.
Кажется, все мое черное веселье и идиотское страдание красноречиво написаны на лице, потому что стоящая позади Стаси молодая женщина, вдруг начинает улыбаться и плотнее прижимать к себе мальчишку — примерно ровесника моей дочери.