говорила, что после учебы решила не возвращаться.
Я посылаю мачехе вопросительный взгляд. Слегка поигрываю на ее нервах, потому что мы обе прекрасно знаем: чтобы она не рассказывала о моей жизни — все это не более чем ее личная поганая выдумка. И мне ничего не стоит прямо сейчас ее разоблачить. Крест на дружбе этих двух взаимно облизывающих друг друга гадюк моя правда не поставит, но вопросики появятся. А ей же всегда было так важно выглядеть идеальной.
— После окончания учебы перебралась в Нью-Йорк, а в Лондон катаюсь на выходные. — Говорю все это слегка небрежно, но без пафоса. Примерно, как будто речь идет о поездках за город в дачный сезон. — За пять лет учебы я стала слишком зависима от лондонских дождей. London rain isn't just rain, it's a state of mind (Лондонский дождь — это не просто дождь, это состояние души).
Жанна смеется, а я украдкой отмечаю, что Виктория буквально испепеляет меня взглядом. В голове всплывает сказка про Белоснежку, только в моей интерпретации она не наивная девочка, которую оставили умирать в лесу, а та, кто вернулась, чтобы посмотреть, как поживает обожаемая мачеха. Виктория не стареет, она все так же хороша собой, все так же играет в «идеальную женщину». Но есть кое-что новое — она нервничает, потому что больше не может меня контролировать. Вышвырнуть меня за порог как в нашу прошлую встречу, у нее больше никогда не получится.
Хотя я уверена, что на данный момент ей этого хочется даже больше, чем тогда.
Глава десятая: Барби
Я ненавижу двадцать шестое декабря, потому что это — суббота.
Потому что вчера на мое сообщение Авдеев ответил только поздно вечером, коротким и формальным: «И вас с Рождеством, Кристина». Без намека на продолжение. Не оставил ни одной зацепки, не протянул мне соломинку для продолжения разговора. Хотя я сделала первый шаг, а я себе такое никогда не позволяю, потому что не люблю. Потому что не нуждаюсь ни в каких «соломинках», потому что мне пишут десятки — десятками. С предложениями всего и сразу.
У Виктории я побыла еще тридцать минут, потом сослалась на то, что мне сегодня нужно быть в другом месте, пожелала ей хорошего Рождества и с улыбкой сказала, что благодарна ей за все. Кажется, в тот момент ее перекосило так, что это не удалось скрыть даже бесконечному ботоксу у нее под кожей. Могу поспорить, она себе весь мозг сломала, пытаясь понять, была это правда, ирония, осознание взрослой девочки или скрытая угроза.
Но весь этот маленький и заслуженный триумф перечеркнул проклятый Авдеев.
Поэтому я ненавижу субботу и еще больше — следующее за ней воскресенье. У меня даже по рабочему вопросу нет повода ему написать!
Чтобы не сходить с ума, прямо с утра спускаюсь в спортзал — он прямо на первом этаже в моем ЖК, модный, стильный, черный и с правильным жестким светом для идеальных фото.
Выкладываюсь здесь на всю.
Ловлю бесконечные мужские взгляды, когда рву в приседе пятидесятикилограммовую штангу. Но мне вообще по фигу — я от злости даже веса ее почти не чувствую до десятого повторения.
Убиваюсь полтора часа, делаю ноги так, что из зала выползаю буквально затраханная — на полусогнутых. Этой усталости хватает примерно на пару часов.
Я дала себе обещание не накручивать себя и не смотреть сторисы Дэна.
Но смотрю, потому что меня жутко бомбит: любой другой мужик после той фотки в шубе уже бы окучивал меня как золотой прииск, но Авдеев тупо морозится. Этому должна быть логическое объяснение, и мне оно кажется очевидным — просто сейчас в его поле зрения появилась другая добыча. Ни разу не лучше меня, просто — более легкодоступная. И я шарюсь по сторисам Дэна в мазохистском стремлении найти доказательства своей правоты.
Рождество он праздновал в каком-то модном клубе — с музыками, шампанским, полуголыми тёлками в блестящих платьях, бенгальскими огнями и прочими атрибутами модных тусовок. Через его руки прошло столько бабских тел, что я даже считать не пыталась. Иногда их было сразу две, иногда было настолько очевидно, что за кадром они по очереди будут ему отсасывать, что я чуть не блеванула, вспоминая, что меня он тоже целовал.
Но Авдеева в кадре не было нигде.
Возможно, потому что он и правда не любит светить лицом (это очень очевидно считывается по его образу жизни в целом, которой я за эти два года изучила довольно неплохо). Возможно, потому что уже и так неплохо развлекался. С одной? С двумя?
Когда концентрация таких мыслей достигает пика, я собираюсь, гуглю ближайший зал для pole dance и шурую туда.
Может показаться странным, что после шестнадцати месяцев «блестящей карьеры» стриптизерши, меня не тошнит от одной мысли снова потереться об стальной шест. Но правда в том, что я занималась пилоном с шестнадцати лет, исключительно в контексте разновидности спортивной гимнастики. И дополнительно — спортивными танцами. Я всегда обожала физическую активность, любила давать своим мышцам новую нагрузку, давать голове новые эмоции и покорять очередную маленькую вершину. Правда, когда первый раз пришла в клуб в поисках работы, оказалось, что никто не ждет от меня виртуозных гамбитов в стиле Деми Мур в «Стриптизе» или шоу а ля «Шоугёлз». Десятка движений хватало за глаза, но я была гибкой, красивой и с лучшей фигурой на свете. Моя наставница — Триша — любила говорить, что меня будут забрасывать деньгами даже если я просто подержусь голая за шест.
В зале, куда я прихожу, работает несколько классов, но я арендую зал для индивидуальных занятий.
Переодеваюсь в шорты и топ, надеваю высокие теплые гетры.
Растягиваюсь. Включаю музыку через колонку.
Закрываю глаза, позволяю мышцам плавно перетекать под кожей, когда делаю маленький стрэтчинг с парой любимых упражнений из йоги.
А потом взбираюсь на пилон.
И отпускаю все внутреннее напряжение, воображая себя циркачкой под куполом, делая такие акробатические номера, от которых — я точно знаю — дух захватывает.
Мне нравится брать контроль над своим телом.
Нравится выходить за рамки того, что обычным людям не под силу.
И быть просто собой.
Через полчаса я вымотана буквально как тряпка.
Тело мокрое и горячее от напряжения.
В зеркале топ провокационно промок под грудью, живот напряжен.
Я делаю пару селфи, на одном из которых показываю язык.
Открываю нашу переписку с Авдеевым и уже даже успеваю прикрепить самый удачный кадр, но, секунду подумав, удаляю.
Вместо этого заставляю себя еще разок переступить через принципы и пишу ему совершенно ни к чему не обязывающее: «Как послепразднечное похмелье?»
И снова взбираюсь на пилон, обещая себе, что не слезу оттуда еще десять минут, даже ради того, чтобы прочитать Авдеевское сообщение, если вдруг случится чудо и он ответит.
Но чудо случается, причем на этот раз буквально почти сразу.
Я слышу характерный сигнал. Поджимаю губы, чтобы не улыбаться слишком очевидно довольно. Взбираюсь выше, делаю захват левой ногой, свешиваюсь вниз, прокручивая себя широкой дугой.
Еще одно «динь».
И еще.
Я триумфально завожу руки в волосы, смеюсь.
Уже не делаю ничего такого, просто взъерошиваю пучок с растрепанными кудрями и воображаю, как подержу его в игноре… ну, допустим, до вечера. Пока болтаюсь на стальном шесте, эта мысль кажется мне абсолютно идеальной и легко реализуемой. Но когда спрыгиваю на пол и беру телефон, чтобы выключить музыку, палец сам тянется проверить, что мне написал этот самовлюбленный мудак. Держусь. Не читаю, хотя на иконке сообщений светится очень вдохновляющая меня цифра «3» в ответ на один мой невинный вопрос.
Вытираю себя полотенцем, переодеваюсь.
Подсушиваю волосы феном, изредка воображая из себя звезду на сцене и подпевая в «сопло» какой-то на ходу выдуманный мотив.
Мне вообще не интересно, что он там написал.
Ни капельки.
Меня вполне устраивает один три в мою пользу!
По пути домой захожу в круассанную, беру себе один большой зерновой круассан с курицей-терияки, овощами и моцареллой, домашний бульон и кофе. И у какой-то милой бабулечки возле станции метро покупаю страшный маленький кактус. Я такая хозяйка, что забрать этого доходягу в тепло и поливать его раз в пару недель — это мой максимальный уровень заботы.
Дома ставлю кактус на подоконник в кухне, бросаю на пол покрывало и пару подушек, раскладываю еду прямо там и, прикинув, что прошло достаточно времени, открываю сообщения, одновременно вгрызаясь в еще теплый и очень хрустящий круассан.
Хентай:На будущее: не пью, не курю, других вредных привычек нет.
Хентай:В остальном послепраздник норм.
И фото в третьем сообщении.
Я щелкаю по экрану и замираю с куском круассана во рту.
На снимке — сноубордист, зависший в воздухе. Он поймал доску рукой, тело напряжено, снег мелькает в кадре фоновым росчерком. Высота? Запредельная.
Чистая мощь. Идеальный кадр.
Я рассматриваю фото пару минут точно.
Из-за маски, шлема и очков лица не видно вообще.
Я знаю, что Авдеев точно не из тех мужиков, которые стали бы понтоваться чужими фотографиями — это просто смешно. Но все равно пишу: «Да ладно, блин, это не ты!»
Реакции нет. Только «прочитано» — и тишина.
Я не зацикливаюсь. Почти.
Доедаю свой обед, принимаю душ.
Рассматриваю долбаное экстремально красивое фото.
Бросаю вещи в стирку.
Снова смотрю на фотку. Она заряжена хотеть срочно заниматься с ним сексом.
А потом «прилетает» сообщение.
Без текста.
Только видео.
Я с любопытством нажимаю «проиграть», и за секунду до того, как картинка оживает, почему-то знаю, что мне это не понравится.
Точнее, понравится слишком сильно.
Экран оживает. Камера дрона плавно летит над трассой, выхватывает фигуру в черной экипировке. Движения на пределе контроля. Он будто плывет по снегу — быстро, плавно, легко, закладывая дуги так, что за ним остается идеальная резаная линия. Я не разбираюсь в этом, но вижу, насколько уверенно он двигается.