Добавляю пару фраз в духе: «Я просто задолбалась и решила все круто сменить».
Денис Л: Умеешь ты организовывать сюрпризы, Тина.
Я:Вообще-то это не я тебе первая написала.
Денис Л: Почему не сказала, когда прилетаешь? Я бы встретил, помог устроиться.
Я: Потому что я взрослая и самостоятельная, Денис. У меня нет финансовых проблем и устроиться на новом месте я вполне могу без посторонней помощи.
Денис Л: До сих пор дуешься?
Я: А разве у меня есть повод? Ты всего лишь пропал на месяц:)
Я вижу, что он что-то пишет, но закрываю диалог. Дэна я отлично знаю, и если бы он рвался меня увидеть, то начал бы с этого, а не с разговоров про то, что уже случилось. Значит, пока можно выдохнуть.
После работы Игорь везет меня в танцевальную студию.
Я благополучно падаю с пилона с трехметровой высоты, потому что все равно толком не могу сосредоточиться. Спортивные маты скрадывают большую часть удара, но бедро все равно порядочно побаливает. На предложение Полины обязательно съездить к врачу, отказываюсь, потому что это далеко не первое мое падение. Даже язык чешется рассказать одну из тех историй, когда меня размазывало по сцене в стрип-клубе, потому что какой-бы дофига опытной ты ни была, а брошенный на сцену окурок, который под подошвой скользит просто как масло, никто не отменял.
— Со мной все в порядке, — стараюсь отвести руку сердобольной Илоны. Улыбаюсь, правда немножко сквозь зубы. — И не пытайтесь от меня отделаться — в клуб я приду даже на костылях.
Это какой-то прямо очень крутой клуб, судя по восторженным рассказам Полины — что-то очень приличное и безопасное, но оторванное. И она даже не скрывает, что идет туда с четкой целью подцепить элитного мужика, потому что именно такие там и водятся. Стол там пришлось заказывать еще в первых числах января.
На этот раз из студии мы выходим все вместе.
— Блин, у тебя реально водитель, — шепчет Полина.
— Бонусы от классного парня, — уже позволяю себе озвучить свой статус. Чувствую легкое желание задрать нос, но давлю его в зародыше.
— Значит, все-таки парня? — Она многозначительно дергает бровями.
— Везет, — вздыхает обычно молчаливая Оля.
Мне от этого «везет» горько и тошно.
Я за это «везет» заплатила слишком дорого.
— Может, вас подвезти? — киваю на тачку, когда отчетливо вижу их глаза как у Хатико. Они и раньше так смотрели, но я решила не наглеть, раз уж сама каталась непонятно на каких правах. Сейчас это кажется абсолютно уместным.
Уговаривать эту банду дважды точно не нужно — залетают в гостеприимно распахнутый водителем салон жужжащей мошкарой. Я сажусь рядом с водителем. Девочки по очереди диктуют адреса, Игорь просто забивает все это в бортовой компьютер.
Пока девчонки сзади пищат от восторга, я заглядываю в телефон.
От Дениса висит пара входящих, но на них я отвечу дома.
Его Грёбаное Величество молчит весь день. Хочет дать понять, что «ты — моя» в его ко мне отношении ровным счетом ничего не меняет? Вот так выглядит «у меня нет времени ухаживать» и «у меня в принципе будет мало времени на тебя»? Интересно, а как он отреагирует, если я напишу, что сегодня могла запросто свернуть себе шею, потому что упала из-под потолка?
А не пофиг ли, как он отреагирует, Крис? Ты просто куколка, потешная и удобная.
Это все не по-настоящему.
Но о том, что после пилона я попросила водителя подвезти домой своих подруг все-таки пишу. На этот раз Авдеев отвечает минут через десять: «Водитель в твоем распоряжении, Барби».
И ничего больше.
Ну ладно.
Глава двадцатая: Хентай
Выйти, как говорится, на конечного «бенефициара» моих проблем с отелями оказалось делом ровно одного дня. Обычная стандартная схема запросов от солидных органов, проверка «ниточек» и денежных потоков. Всем этим, конечно, занимаюсь не я, а специально заточенный под такие задачи штат. В него входит даже парочка журналистов — наших и американских — которым, как известно, дают больше инфы (даже если не под запись).
Но когда в профессионально запутанных схемах всплывает название «Geldman Capital», я все-таки немного охуеваю. На пару минут.
Потому что Лёва, сука, Гельдман — это огромная жирная и неуправляемая куча настолько грязного бабла, что я не удивлюсь, если однажды там всплывет даже какая-то максимально отбитая нелегальная порнуха.
И все это счастье — мне на голову.
Конечно, блядь, прекрасно зная, куда лезет и к кому. Потому что я, в отличие от Лёвы, играю открыто и своих теневых инвесторов за разными хитросделанными схемами не прячу.
Останавливаюсь около казино «Grand Mirage» — его детище, его личный цирк, где Гельдман дергает за ниточки. За фасадом легального бизнеса — целая сеть серых схем: обнал, фиктивные компании, подставные лица. Лёва контролирует здесь все — от охраны на входе до последнего азартного мажора, сливающего деньги за рулеткой. Я прекрасно помню, как работает все это дерьмо, а вот Лёва, по ходу, начал об этом забывать.
Придется напомнить.
Я выхожу, поправляю рукава пиджака и направляюсь к дверям.
Внутри тепло и пахнет деньгами. Охрана у входа сразу меня «ведет», напрягается. Я здесь не просто гость, которого можно пустить дальше.
— Вадим Александрович, — один из них делает шаг вперед, преграждая дорогу, но без явной агрессии. — Лев Борисович вас ждет.
Конечно, ждет. Он всегда что-то знает раньше, чем должен. Меня это не удивляет, но слегка раздражает. Не люблю играть вслепую, а Гельдман как раз только так и играет. Чертовски хорошо, нужно отдать ему должное, раз до сих пор не присел и не сдох. Поэтому я приехал без предупреждения, прекрасно отдавая себе отчет в том, что в данный момент Гельдман меня опережает — на шаг или на два, не суть важно. В данном вопросе нет смысла продолжать играть «в темную».
Мы идем через основной зал. Глаза привыкли к полумраку, к вспышкам света над игровыми столами. Здесь всегда одно и то же — азарт, деньги, скучающие богачи и охотящиеся женщины.
Я не замедляю шаг, не смотрю по сторонам. Я пришел сюда не за этим.
Дверь в закрытую ВИП-зону открывает совсем другой мир. Без суеты и без толпы. Здесь все слишком спокойно и подчеркнуто роскошно. И в центре этого мира — Лёва, сука, Гельдман.
Он ждет меня, развалившись в кресле, как всегда, со стаканом виски в руке и с рожей человека, который понимает собственную безнаказанность. И улыбается так, будто мы старые приятели, встретившиеся в дорогом клубе, чтобы попиздеть о прошлом, когда трава была зеленее, а «кролики» — жирнее.
— Вадик, дорогой мой человек, — тянет Гельдман, чуть подаваясь вперед, — ну вот зачем этот пафосный налет? Зашел бы нормально, по-человечески, после звонка, я бы тебе цыганский табор на входе организовал, девочек всяких, голых и длинноногих.
Я не отвечаю и вообще никак не реагирую. Просто присаживаюсь в кресло напротив, закидываю ногу на ногу и выдерживаю паузу.
— Как дела идут, Вадик? Выпить не предлагаю, ты у нас трезвенник.
— Да я бы с тобой в одном поле срать не сяду, не то, что бухать в одной комнате, — лыблюсь совершенно беззлобно, но абсолютно спокойно и без трагического надрыва.
У нас с этим «кадром» такая общая история, что я от нее лет десять отмывался. Серной кислотой.
— Взрослый вроде стал, заматерел, а хорошие манеры так и не выучил, — журит Лёва, но тоже без обиды. — Приходишь без приглашения, старшим грубишь. Зачем пришел — не рассказываешь. У меня тут гадалки случайно нет, чтобы раскинула, чем обязан. Вопросы какие-то, наверное, задавать будешь?
— У меня, Лёва, вопросов к тебе давно никаких нет. У меня есть информация.
Гельдман с интересом наклоняет голову. Он бы не был собой, если бы не пытался просчитать, сколько козырей у меня на руках.
— «Санкрист», Лёва.
Он ненадолго замирает. Стакан с виски застывает в его пальцах на секунду дольше, чем следовало бы. Но он быстро берет себя в руки и делает вид, что не понял.
— О, интересная тема. — Делает вид, что не при делах. — Только, Вадик, я не играю в иностранные игрушки.
— А твои деньги — играют, — спокойно парирую я.
Он ставит стакан на стол, откидывается в кресле и хмыкает.
Хозяин жизни. Один из немногих людей, кому мне каждый раз хочется втащить вот прямо от всей души и сердца, чтобы умылся кровавыми соплями. Иммунитет на эту гниду за двадцать лет у меня так толком и не выработался. Вот поэтому в свое время сразу открестился от карьеры политика — там таких «Лёв» вагон и тележка. У меня терпелка лопнет, каждой твари руку жать и улыбаться.
— Вадик, дорогой, ну ты же сам знаешь, как устроен мир. Везде схемы, везде посредники. Я не первый и не последний, кто через кого-то гоняет деньги. Разве ты сам никогда не пользовался удобными возможностями?
— Нет, Лёва. Я играю открыто.
— Верю, верю… — с ухмылкой тянет он. — Поэтому ты здесь, в моем казино, а не в суде и не в налоговой? Давай честно, Вадик, мы оба не святые.
Я наклоняюсь вперед, касаясь пальцами лакированной поверхности стола.
Так, чтобы лучше видеть его сытую морду.
— Разница между нами, Лёва, в том, что я знаю, когда остановиться. А ты — нет.
— Да где бы ты был, малыш, если бы старый мудрый Гельдман тебя уму-разуму не научил. Вадик-Вадик, по живому режешь. Я же тебя как родного сына любил.
Сына, блядь.
Лёве пятьдесят стукнуло в прошлом году. Да и выглядит он явно получше всех своих одногодок. Не был бы такой сукой, я бы его даже уважал за то, что держит себя в руках, не заплыл жиром и в тонусе.
— Давай только без этого цирка, Лёва. Я к тебе не за ностальгией пришел. И отцом ты мне никогда не был. Мы оба знаем, нахрена я здесь.
— Заматерел Вадик — это все понятно. А за базар ответишь? А то, говорят, ты борзеть сильно начал. Плечи развернул, тут прижал, там отжал. Людей нормальных из разных правильных рабочих процессов выдергиваешь. Кушать всем хочется, дорогой мой. Не у всех же жопная чуйка на бабло, как у тебя.