Картинка перед глазами — просто сдуреть: жесткое мужское тело, натянутые вены на руках, которыми он продолжает двигать меня по своему члену. Глаза прикрыты, ресницы дрожат.
Тяжелые хрипы в его мощной груди.
Рваное и еле слышное:
— Пиздец…
И его тоже отрывает.
Несколько размашистых шлепков, стон, движения члена внутри — частые и бесконтрольные. Последним он натягивает меня как будто еще чуточку глубже.
Но вовремя тормозит.
А я — не могу.
Потому что липну к нему с поцелуями.
Хотя никогда, НИКОГДА так не делаю после секса.
А сейчас кажется, что если не почувствую его язык во рту — задохнусь, разучусь дышать.
Он как будто знает, что здесь моя уязвимость — моментально перехватывает инициативу, кладет ладонь мне на затылок, держит голову, ныряет языком в рот.
Мы бы задохнулись, если бы не дышали сейчас друг другом.
Мне так страшно, что хочется плакать.
И смеяться от счастья с дурными ванильными бабочками.
Но почему-то не в животе, а в груди.
Я медленно опускаю лоб ему в плечо, стараясь унять бешено скачущий где-то в верху горла пульс. Вадим пахнет сексом и мной. Но мной сильнее. Я гоню от себя сладкие собственнические мысли. Можно было бы прямо сейчас устроить себе моральную выволочку за то, как я кричала и выпрашивала, но… черт, это был шикарный секс. Так, как нужно — без изнуряющей прелюдии, без идиотской смены поз, словно мы два циркача на арене и из кожи вон лезем, чтобы впечатлить пресытившуюся публику.
Не хочу вставать. Не хочу прерывать эту тишину, в которой мы оба дышим, как будто только что воскресли. Но Тай шевелится, откидывается на спинку дивана. Его все еще достаточно твердый член выскальзывает из меня, оставляя теплое, влажное ощущение. Тело реагирует моментально — чуть сжимается внутри, как будто скучает по нему уже сейчас.
Я съезжаю с него, осторожно, с тихим всхлипом — внезапно как будто опустошенное тело немного побаливает. Внутри скользко, горячо, чуть липко — я чувствую, как медленно течет по бедру. Щекотно. Но даже это не вызывает стыда. Мне так офигенно, что хочется валяться перед ним, как кошке.
Из-под опущенных ресниц наблюдаю, как натягивает спортивки прямо на голое тело. Шнурки болтаются, и Тай даже не утруждает себя затягивать — просто идет куда-то вглубь комнаты, а я остаюсь на диване, вся голая. Бедра еще дрожат, колени еле слушаются. Я смотрю на себя: грудь чуть покраснела, соски до сих пор стоят и выпрашивают еще — больше его губ, больше языка.
Я так его просила. Просила не останавливаться, просила сильнее.
Господи. Как будто не я, а давно сдавшаяся слабачка.
Без брони и без игр.
Непростительно настоящая.
Это гормоны, Крис. Пройдет. Пять-десять минут — и отпустит. А потом будет долгожданное облегчение.
Это все понарошку. Не на самом деле.
После секса у меня всегда отсыхает. После секса мне уже не жалко терять. И исключений из этого правила никогда не было.
Вадим возвращается с пледом. Стоит надо мной, разглядывая со своей высоты. Я даю больше пространства — опираюсь на локти, сгибаю одну ногу в колене и слегка отвожу ее в сторону. Трясу волосами, прекрасно зная, что сейчас они полностью растрепаны его пальцами, и это самый лучший вариант прически, который только можно придумать.
Но он, вдруг наткнувшись на что-то, хмурится.
Садится рядом.
— Это откуда? — трогает пальцами где-то справа и сзади от ребер.
Только сейчас вспоминаю, что у меня там синяк после феерического падения с пилона. Довольно большой, но я почти не чувствую боли. Я вообще редко когда ее чувствую физически.
— Упала, — дергаю плечом, давая понять, что такая ерунда совсем не стоит отдельного разговора.
— Упала? Ты серьезно, Крис?
— С пилона, вчера. — Забираю плед из его рук и набрасываю сверху, прикрывая грудь, чтобы не чувствовать себя внезапно как будто без кожи под его изучающим взглядом. Сажусь, взбиваю волосы, небрежно придерживая край ткани под подмышкой. — Ты вроде обещал меня весь вечер пытать «Крепким орешком»?
Перематываю фильм на начало — уже в третий раз за вечер.
Беру из коробки кусок пиццы. Она уже не тянется, но еще немножко теплая и очень вкусная.
— Барби, а как-то… ну… типа, осторожнее — не ок?
— Еще скажи, что тебе не все равно, — фыркаю.
— Мне не все равно.
Вадим дергает меня за локоть. Грубо. Разворачивает на себя, второй рукой фиксирует лицо за подбородок. Я хочу отвернуться, но это абсолютно невозможно. И закрыть глаза — тоже. Как будто за малейшую попытку сомкнуть веки, я моментально ослепну.
— Мне не все равно, — повторяет, разжевывая по словам. Как маленькой. Как будто сомневается, что мой гламурный розовый мозг в состоянии переварить даже такую простую информацию. — Я не хочу ничего тебе запрещать, но мне не нравится, что ты делаешь с собой такое.
— Какое «такое»? — Нервно облизываю губы, потому что на секунду — на крохотный микроскопический отрезок времени — кажется, будто он и правда беспокоится. Не как про свою потешную куколку для секса, а как про Кристину.
Это гормоны, Крис. Срать он на тебя хотел. Они все.
— Синяки, Барби. Мне не нравится, что ты делаешь себе синяки.
— Спорим, на мне завтра будут твои? — Выразительно ёрзаю задницей по дивану, намекая на их месторасположение.
— Я буду осторожнее, — четко, даже не как обещание, а как констатацию факта.
— Не надо осторожнее. Я не хрустальная, а трахаться люблю по-всякому, но точно не как в ванильной эротике с канала «Плейбой». Я люблю пилон, мне нравится танцевать и просто исполнять разные трюки. Но иногда я падаю. Сколько раз ты упал, пока катался на сноуборде? И что, сломал доску и забыл значение снова «сноуборд»?
Ответить он не успевает, потому что в наш разговор вторгается телефонный звонок.
Он прикладывает телефон к уху и со словами: «Да, Ирина Михайловна, случаю…» выходит поговорить в другую комнату. Я секунду прислушиваюсь. Убедившись, что речь идет о дочери — видимо, ему звонит няня — делаю звук чуточку громче.
Я должна быть аккуратнее.
Не реагировать слишком резко, не давать ему повода усомниться в своем решении держать меня рядом в качестве постоянной подружки. Ну или как он там это видит. Меньше эмоций и еще больше контроля.
Или все окончательно посыпется к чертям.
К возвращению Авдеева моя маска «гламурной козы» начищена и отполирована до блеска, идеально слилась с лицом. Я нарочно села поближе к столу, устроившись на подушке в той же позе, в которой совсем недавно объезжала его член. И плед на мне наброшен небрежно, только спереди. У меня шикарная попа, особенно в таком виде — над пятками, упругими «булочками» вверх и с прогибом.
Можно спросить его, все ли хорошо, но я не хочу.
Вместо этого азартно вгрызаюсь в клубнику, как будто впервые вижу, как экранный Брюс Уиллис разделывает в решето очередную порцию злодеев. Вадим садится сзади, обхватывает меня бедрами, приподнимает, чтобы могла вытянуть из-под себя ноги и переплести с его. Толкаю ему в рот кусок пиццы, он жадно кусает, обнимает меня одной рукой, а другой тянется за соком.
Я трусь носом об его руку. Инстинктивно, потому что он до сих пор пахнет сексом и мной.
— Я думал, ты уже переключила на что-то ванильное, — издевается, подтягивая меня еще чуть ближе, чтобы теперь я лежала на его груди как на удобном кресле.
— У меня только что секс был, как в порноролике. Какая ваниль, Тай? — Придаю своему голосу нотки святого негодования.
Забираю у него сок, потому что лежать вот так чертовски удобно, а тянуться за своим стаканом жутко далеко, как будто в соседнюю галактику. И чтобы устроиться поудобнее, трусь задницей. Прекрасно понимая, как и где именно.
Он становится твердым за считаные секунды.
Я всхлипываю, потому что плед падает на пол, уступая напору его руки, обхватывающей мою грудь. Перекатывает «штангу» пальцами, снова не сильно оттягивая.
— Понравилась игрушка? — мурлычу, хотя это снова больше похоже на стон похотливой сучки.
— Просто теряю от нее голову, Барби.
— Какая неприкрытая лесть, Вадим Александрович, — ставлю бокал подальше, разворачиваюсь к нему лицом и поднимаюсь на коленях, чтобы грудь была как раз на уровне его глаз.
— Какая охуенная грудь, Кристина Сергеевна, — чуть хрипловато отвечает он.
И приподнимает бедра, помогая мне стащить с него штаны.
— Я думала, второй раунд не раньше титров, — прикусываю его шею, пока Тай раскатывает презерватив.
— После титров будет третий, коза. Не недооценивай старших.
Глава двадцать вторая: Барби
Мои глаза открываются, когда на часах почти восемь утра.
На соседней подушке пусто, я лежу посреди огромной — впервые вообще такую вижу — кровати в позе морской звезды: раскинув руки и ноги, с запутавшимся в одеяле ногами и ощущениям тянущей боли между ног.
Переворачиваюсь на спину, подтаскиваю подушку к груди и растекаюсь по ней в позе счастливого морского котика. За окном пасмурно и густой ленивый снег хлопьями.
Про третий раунд Авдеев вчера сказал не шутки ради. Но забыл упомянуть четвертый, который устроил мне в душе. И у этой тестостероновой машины сил в запасе было еще достаточно, просто я вырубилась, как только он уложил меня в постель. Реально, последнее, что осталось в памяти перед сном — его удобная грудь, на которой я распласталась маленьким оладушком.
Я не люблю спать в незнакомых местах, потому что не могу толком расслабиться. В основном просто ворочаюсь с боку на бок и жду, когда наступит утро, начнет ходить транспорт и можно будет свинтить.
С Вадимом я ни разу не проснулась.
Хотя чувствовала сквозь сон, как он забросил на меня руку, и какой приятной была ее тяжесть. Затуманенной множественными оргазмами голове даже казалось, что так я в максимальной безопасности.
Слава богу, утром мой мозг снова в голове, а не между ног.
Я спускаю ноги на пол, жмурюсь — теплый, блин. С подогревом. Дорого-богато, помним-помним. Осматриваюсь. Моя сумка лежит на софе возле кровати. В телефоне — забитый на почти три сотни сообщений чат с девчонками. Бегло пролистываю — трещат о сегодняшнем походе в клуб, обсуждают, предвкушают. Пару раз тэгают мой ник, типа, а куда это я пропала. Пишу коротко: «Не ночевала дома, но я все равно в деле».