Пытаюсь не думать. О сделке — больше не нужно, она закрыта. О планах на следующую неделю — рано. О Барби… тоже не нужно, но она все равно возникает. Вскользь. Как остаточное послевкусие — капризное и злое, застрявшее ко мне своим молчанием даже сильнее, чем теми пошлыми фотографиями, которыми она так любит меня дразнить.
Мне все-таки удается задремать и проснуться за полчаса до посадки. Умываюсь, переодеваюсь. Собран, спокоен, по-деловому холоден. Крис не писала. Уже почти сутки. Приземляемся в восемнадцать двадцать. Обычно я люблю рулить сам, потому что люблю, но сегодня даже на это нет сил. Поэтому меня встречает водитель.
После секундного колебания, спрашиваю Игоря, отвез ли он уже Кристину домой. Сегодня пятница, до шести в офисе сижу только я и еще парочка таких же трудоголиков. И Барби как раз в их числе. Но если она уже дома — плюну и поеду к ней. Ненавижу телефонные молчаливые истерики.
— Игорь, ты уже отвез Кристину домой?
— Вадим Александрович, Кристина Сергеевна не пользуется машиной.
Замечаю его слегка дернувшиеся плечи.
— Давно? — предполагаю, что пару дней точно, но чисто чтобы охуеть окончательно.
— Еще с прошлой недели.
Я ловлю напряженный взгляд Игоря в зеркале заднего вида. Никаких указаний насчет того, что он должен отчитываться, куда, откуда и во сколько он возит и забирает Кристину я ему не давал. Мне такая херня, как ебучий тотальный контроль просто даже в голову не приходила никогда — как-то всегда надеялся на женское здравомыслие. Барби казалась мне именно такой — дерзкой и оторванной, с определенно социальной ролью в образе, но в целом здравомыслящей, способной отличить нормальные отношения двух взрослых людей от подросткового эмоционального токсикоза.
— Все в порядке, Игорь, если ты не нужен Кристине — ок.
Откидываюсь на спинку.
Голова гудит просто как улей. Я железный дровосек, но когда нужно выбирать между необходимым моему телу отдыхом, чтобы оно и дальше могло нормально функционировать, и истериками маленькой девочки, на которую я, по ходу, сделал слишком большую ставку, то…
Короче, в пизду. Разбираться с этим сейчас я точно не собираюсь.
Дома тепло. Стаська выбегает встречать меня в пижаме с фламинго, бросается на руки, прижимается щекой. Как всегда, пахнет детским шампунем со вкусом жвачки, и я изображаю голодного тигра, пытаясь откусить у нее кусочек пузика. Она смеется, пищит и мое сердце моментально оттаивает, потому что ее глаза светятся, как фонарики.
— Папа, у нас будет сказка про ведьму и кота? — спрашивает строго, глядя на меня синими, абсолютно такими же, как и у меня глазами. Мистика.
— Конечно, будет, — отвечаю и поднимаю ее на руки.
— А что ты мне привез? — тут же ловко выкручивается и спрыгивает на пол, бегая вокруг сумки как любопытный лисенок.
— А ты себя хорошо вела, м? — Смотрю сначала на нее, потом на няню, но та только нервно поджимает губы. — Ладно, вопрос риторический. Пойдем, посмотрим, что я там не глядя схватил с полки.
Вопрос подарков дочери — он всегда только на мне, никаких перепоручений помощнице, даже если работа ебёт, не переставая, три дня подряд.
Барби я тоже кое-что привез.
Следующих несколько часов — только она. Кубики, пазлы, глупые истории, много смеха и немного молока с печеньем. Укладываю ее около десяти, читаю сказку и когда Стаська начинает зевать, укрываю и просто лежу рядом пару минут. Дочка просит не выключать ночник и ерзает, намекая, что меня в ее кровати слишком много, чтобы она там разместилась в своей любимой позе — поперек. Мысленно выдыхаю, потому что спать вот так, не боясь оставаться одна в комнате, она начала не так давно. Да и подаренный Лори ночник просит отставлять включенным, кажется, просто потому что любит засыпать под россыпи звезд на потолке.
Я остаюсь у двери, пока Стася не начинает дышать ровно. Смотрю. Вдыхаю. Держу внутри себя чувство, что ради ее спокойного безмятежного сна я бы выкопал Таранова из могилы и еще раз туда его уложил, даже собственными руками, если бы это был единственный способ избавить мир от такой мрази.
Принимаю душ, выхожу оттуда в одних трусах и заваливаюсь на кровать.
Проверяю телефон еще раз, но Барби продолжает упрямо играть в молчанку.
Ладно, хули там. Она же реально… маленькая. До этой выходки я как-то вообще болт забил на ее возраст и нашу разницу в годах в целом. Кому какое дело на этих тринадцать лет, если нам в остальном ок, и самое главное — нам есть о чем поговорить, а не существовать в рамках встреч для секса. Охуенного, кстати, секса. Даже сейчас, заёбаный в край, я все равно чувствую, как мой внутренний Цербер скребет лапой под дверью и пускает голодную слюну. Типа, ну давай, хозяин, рванем, поебёмся, она же тоже хочет…
Набираю ее номер. Гудки. Гудки. Гудки.
Вдох-выдох.
Спокойно, Вадим, она просто слишком много намечтала насчет тебя, а ты недостаточно ясно объяснил. Надо объяснить еще раз.
Хентай: Я же просил не устраивать молчаливые протесты, Барби.
Жду. Минуту. Три.
На часах почти одиннадцать, но она читает сообщение и… все равно тянет время.
Барби: А ты, видимо, устраиваешь квест «угадай, с кем я в постели»?
Щёлкает что-то внутри. Не от злости — от разочарования. Потому что больше всего на свете после предательства, я не переношу, когда из меня делают несмешного, неспособного держать свое слово клоуна.
Хентай: Я максимально затраханный работой, Крис. Если ты в состоянии справиться с детскими обидками и спокойно поговорить — набери меня. Если хочешь устроить сцену — не сейчас.
На этот раз она отвечает почти мгновенно.
Барби: А ты хочешь, чтобы я сидела и ждала у моря погоды? Чтобы ты вспоминал обо мне между полетами и сделками? Или пока у тебя есть более приятная кандидатура для времяпрепровождения?))))))
Хентай: Я хочу, чтобы ты не устраивала детский сад.
Барби: А я хочу, чтобы ты перестал вести себя так, будто я просто леденец, который ты достаешь из кармана только когда случайно запускаешь туда руку!!!
Я вдыхаю. Закрываю глаза. Не хочу втягиваться в абсолютно лишенную смысла переписку, хотя прекрасно пониманию, что Крис провоцирует. Но спорить с ней по телефону я точно не буду.
Хентай: Поговорим завтра, Крис.
Барби: Конечно! Идеальная отговорка — на все случаи жизни!
Хентай: Крис, мне нужен воздух. И тебе, похоже, тоже.
Отправляю, блокирую экран и убираю телефон на тумбу.
Больше не смотрю и не проверяю. Потому что если сейчас влезу снова — тормоза точно слетят. А я держусь ради нее. Потому что какой бы крепкой эта мелкая коза не выглядела и какой-то бессердечной стервой не пыталась казаться, мою изнанку она точно не вывезет.
Тринадцать лет, Вадим. Оно тебе точно надо?
Глава двадцать девятая: Барби
Суббота.
Семь сорок три утра, а я уже на беговой дорожке.
Не потому что хочу, а потому что иначе сойду с ума. Тело пыхтит, как старая паровая машина, но я не сбавляю темп. С каждым шагом, с каждым ударом подошвы об прорезиненное полотно, как будто вытаптываю из себя остатки стыда. Бешеного и липкого, налипшего на меня как токсичный ливень, в который я попала без зонта. И который сама же нашаманила.
Вспоминаю нашу переписку, хотя не хочу. Не открывала ее, но перед глазами стоит каждый долбаный абзац, каждое выплюнутое в Авдеева слово. И от одной только мысли, что он читал всё это с холодным лицом, а может, даже с насмешкой — хочется снова ускориться. Разорваться пополам на этой чертовой дорожке, лишь бы забыть.
Я сорвалась. Размазалась. Вывалила все, как истеричная девочка, которой не хватило внимания.
И теперь… тишина.
Он ничего не написал с ночи. И не позвонил. И я не позвонила. Потому что… ну а зачем? Чтобы добить остатки достоинства? Чтобы положить себя на тарелочку и подать под приправой: «Любимая игрушечка снова готова раздвинуть ножки — только прости»?
В зале пахнет потом и пластиком. Я поднимаю волосы в хвост, вытираю лоб.
После кардио — гантели, штанга, жим. Потом растяжка, потом душ. Автоматически, по графику, как будто это поможет выжечь изнутри все то, что бурлило ночью и продолжает выплескиваться до сих пор, как будто даже еще более ядовитое, чем вчера.
После зала иду в кафе. Беру свой обычный завтрак: омлет с овощами, черный кофе без сахара, апельсиновый фреш. Сажусь у окна. Погода мерзкая, пасмурная, мокрая. Как, блядь, идеальный mood к моему сегодняшнему настроению. Сфоткать, запостить и подписать: День, когда все пошло по…
Смотрю на людей за столиками: смеются, обсуждают что-то, симпатичный парень завтракает в компании любимой мелкой собачки, семья с тремя детьми бурно обсуждают меню. А я — одна. Даже с подругами потрещать не о чем, потому что они до сих пор хором болеют и в сообщениях в нашей болталке только вялые шутки на тему соплей.
Я уговариваю себя, что ситуация кажется такой драматической только из-за погоды. И если бы было солнце — я бы просто пошла гулять по городу с включенной камерой и сделала бы миллион красивых снимков своего родного города, который люблю до безумия. А сейчас эта серость душит меня даже пока просто иду домой.
Квартира встречает тишиной. Одеяло сбито, плед валяется на полу, чашка со вчерашним кофе на прикроватной тумбе.
На подоконнике — кактус. Маленький, скрюченный, с двумя уродливыми пупырками. Поливаю, испытывая жуткие угрызения совести, потому что, кажется, в последний раз делала это в тот день, когда купила его с рук у той бабульки.
— Прости, — бормочу и вздыхаю. — Я тоже, кажется, немного… пересохла.
Потом просто брожу по квартире. Перекладываю вещи с места на место. Протираю полки. Выкидываю просроченный йогурт. Застилаю постель. Снимаю простынь и кидаю в стирку, просто чтобы чем-то заняться.