Гельдман слушает не особо внимательно. Даже не особо пытается делать вид, что верит.
Или это просто я разучилась быть хорошей лгуньей?
— Другая женщина? — он задумчиво повторяет. — Ну и кто же эта счастливица, не знаешь?
— Понятия не имею. Он не делится со мной такими подробностями. Да и мне это неинтересно. У нас все просто: он получает то, что хочет, я получаю деньги и подарки. Он правда не жадный. А мне больше ничего не нужно.
Мне кажется, на этот раз я более убедительна, но Гельдман сокрушенно вздыхает и качает головой.
— Не верю, Крисочка. Не верю. Ты всегда была умненькой девочкой. И очень амбициозной.
Несмотря на то, что он как будто хвалит, я чувствую себя щедро измазанной дерьмом каждый произнесенным словом.
— Пытаешься провернуть какую-то свою комбинацию? — размышляет вслух, поигрывая бокалом с коньяком, и стук льда внутри противно щелкает по моим раскаленным нервам. — Хочешь урвать кусок пожирнее? Авдеев сейчас на коне, империя растет. Многие хотели бы присосаться.
Его голос становится тише, но в нем появляется сталь.
— Или хочешь отомстить за смерть отца? — Гельдман подается вперед, его пристальный взгляд тисками хватает мое лицо.
Даже шея немеет — не отвернуться. У этого человека всегда была какая-то особенная аура — я и раньше ее чувствовала, но только сейчас по-настоящему осознала, что на самом деле это не про силу и не про власть — это про вседозволенность хозяина жизни.
— Отец не справился с управлением, его машина слетела с обочины. — Я поджимаю губы, делая вид, что, если бы не его слова — я бы с радостью не возвращалась к этой теме. — Это был несчастный случай.
— Ну хватит. — Он перестает изображать хорошего крестного и так резко ставит стакан на стол, что коньяк выплескивается наружу. — Ты думаешь, ты сама по себе что-то значишь? Думаешь, сможешь обвести его вокруг пальца? Крисочка, Вадик таких, как ты, щелкает как орешки. А если узнает, кто ты на самом деле… — Гельдман делает многозначительную паузу, — боюсь, одним «выбросит» дело не ограничится. Или, правильнее будет сказать — когда он узнает, из чьего помета его маленькая сука?
Паника снова подкатывает к горлу. Липкая, холодная и невыносимо горькая.
Я снова пью, но это абсолютно не помогает.
Гельдман выдерживает паузу, давая мне осознать всю глубину угрозы. Потом продолжает, уже более деловым тоном:
— Мне нужна информация. Конкретная информация. Про его логистическую сделку в Европе. Фамилия «Дёмин» тебе о чем-то говорит?
Эта фамилия снова всплывает, как акулий плавник на спокойной воде. И я ее, конечно, уже видела и слышала. И я в курсе, что это связано с логистическими маршрутами. Господи, если бы можно было вернуться в прошлое, я бы сама переворачивала авдеевский телефон экраном вниз, лишь бы не видеть, не слышать и не знать про проклятого «Дёмина».
— Нет, впервые слышу. — Отрицательно мотаю головой.
— Знаешь, ты правда вся в отца — пиздишь так же хуёво.
— Я ничего об этом не знаю, — решаю врать до конца, несмотря на сильно изменившийся не в мою пользу тон беседы. Если есть хоть малейший шанс, что Гельдмана удастся обвести вокруг пальца — я выжму из него максимум. — На работе я занимаюсь статистикой, у меня очень ограниченный доступ к информации. А в другое время… Авдеев не разговорчивый. Он покупает мое время для секса, а не чтобы болтать о делах.
Мы пару секунд пикируемся взглядами. И на этот раз я все-таки одерживаю маленькую победу — он и правда верит, что про пресловутого Дёмина и большие деньги я слышу впервые.
Но особенного облегчения это все равно не приносит.
— Значит, Крисочка, тебе придется узнать. — Гельдман говорит это так, будто не допускает и тени сомнения, что я это сделаю. — Ты умная девочка. Найдешь способ. Ты спишь с ним, а в постели мужчины становятся очень разговорчивыми. И неосторожными. Оставляют без присмотра всякие документы, ноутбуки и телефоны…
Слова и ухмылка Гельдмана поднимают во мне волну отвращения. И к нему, и к себе — за то, что я здесь, слушаю все это вместо того, чтобы просто послать его нахуй.
— Я не буду этого делать, — отказываюсь тихо, но твердо. — Я не шпионка.
— Будешь, — отмахивается с подчеркнутым пренебрежением. — У тебя нет выбора, Крисочка, потому что это не предложение, а приказ.
— Я ни черта в этом не смыслю, я даже не понимаю, что должна искать! — во мне просыпается злость. Отчаянная, бессильная.
— Вот это уже совсем другой разговор, девочка.
Он прикладывает к уху телефон, говорит что-то в динамик, но я почти не слышу слов. Через минуту появляется тот самый мордоворот с песьей мордой, который подкарауливал меня в танцевальной студии и напугал до усрачки. Протягивает Гельдману бумажный пакет, но тот жестом переадресовывает его на мой край стола.
Я достаю лежащие внутри листы.
— Не торопись, вникай, — вальяжно предлагает Гельдман, и даже откидывается на спинку дивана, как бы давая понять, что эта часть нашего разговора тоже входила в его планы.
Быстро пересматриваю содержимое — распечатки писем, заметки, контракты.
Тотальный пиздец.
Потому что обозначает он только одно — в «башне» Вадима уже кто-то крысятничает в пользу Гельдмана. Без вариантов, что все эти документы могли попасть к нему в руки каким-то другим способом кроме непосредственного прямого «слива».
Мне хватает и пары минут, чтобы понять общие детали и нюансы, но я намеренно хмурюсь и делаю вид, что мне нужны все вычислительные мощности моего мозга, чтобы понять, в чем дело. Намеренно тяну время, придумывая, что делать дальше. Очевидно, Гельдман хочет, чтобы я помогла добыть недостающие кусочки пазлов — всякие разные неучтенные мелочи, которые можно узнать только если крутиться рядом. Корчить дуру уже не получится — он ясно дал понять, что такими дешевыми фокусами его не облапошить. Послать его на хер? Сколько минут пройдет после того, как я это сделаю, прежде чем Гельдман сольет Вадиму мою грязненькую правду?
Я должна согласиться — это единственный выбор.
Согласиться — и попытаться потянуть немного времени. Чтобы что? Для начала — хотя бы просто выдохнуть и подумать над всем этим еще раз, но уже с холодной головой.
— И что мне сов сем этим делать? — Выдерживаю еще минуту и устремляю на Гельмана вопросительный взгляд. Корчу приправленное раздражением смирение. Типа, я, конечно, в деле, но потому что у меня нет другого выбора. Так в моем быстром согласии будет больше правдоподобности.
— Просто держи ушки на макушке и запоминай, — он удовлетворенно качает головой. — Любые детали, суммы, сроки, маршруты, партнеров. Все, что так или иначе связано со всем этим. Любая мелочь может быть важна.
— Он правда не обсуждает при мне работу, — дергаю плечом. — Так что не могу ничего обещать.
— А ты постарайся, курочка. Ты же красивая девочка — вот и разговори его. Не мне тебя учить. Просто в следующий раз, когда будет обрабатывать его член, выпрашивай не бабки на очередную побрякушку, а… ну, допустим, спроси про его амбиции, куда и к кому он летает, что обсуждает.
Я втягиваю губы в рот, чтобы не выплюнуть в лицо «дяде Боре», какой он кретин, если думает, что Авдеев ответит хотя бы на один такой вопрос. Не говоря о том, что это автоматически сведет мою роль в его жизни до нуля. Мне удалось обвести его вокруг пальца только потому, что я ни о чем никогда не спрашивала и делала вид, что работа — это последнее в списке моих, связанных с ним интересов. Да, я планировала что-то разнюхать, но явно не таким топорным способом, потому что у меня никогда не было иллюзий на счет его проницательности и таланта молниеносно принимать даже самые неприятные решения. Любой мой вопрос «не по теме» Авдеев раскусит на раз.
— Ты же знаешь, что между ними случилось? — Вопрос Гельдмана резко переключает меня на другие мысли. — Между Вадиком и твоим отцом?
— Авдеев украл у него деньги.
Сейчас это даже просто вслух смешно произносить, но до встречи с Вадимом я свято верила именно в эту версию событий. Просто два бизнесмена, просто один не захотел уступить другому свое место у кормушки, просто другой в отместку трахнул его жену, а потом — его бизнес. А чтобы правда осталась где-то там, просто избавился от него как от самого главного свидетеля. Но что Авдеев мог забрать у моего оцта? Десять, может быть, двадцать миллионов? Это для него так же унизительно, как тырить мелочь у попрошайки на паперти.
— Нет, девочка, деньги вообще не при чем. По крайней мере, не Серегины деньги. Твой отец, Крисочка, чуть не лишил Вадика самого дорогого, что у него есть — его драгоценной дочурки. Буквально.
Я чувствую боль от слишком острых мурашек на коже.
Как будто из меня наружу лезут иглы — каждая ощущается как натуральный прокол.
Гельдман рассказывает и рассказывает — про похищение, про то, гранату, про то, что девочка только чудом не превратилась в мясной фарш.
Я смотрю на свои аккуратно сложенные на коленях ладони — совсем как у прилежной школьницы. Но не потому, что так себя ощущаю — просто не могу пошевелиться. Как будто из всех органов, которые еще не подняли против меня бунт, остались только слух и зрение. Я даже мизинцами пошевелить не могу, хотя пытаюсь.
Не чувствую ни рук, ни ног.
Тошнота подступает с новой силой.
— Как думаешь, что Вадик сделает, когда узнает, что Красавица Кристина Барр, которая греет ему постель и насасывает для вдохновения, и Кристина Таранова — дочка человека, который чуть было не лишил его самого драгоценного — это одна и та же хитро выебанная сука? — Гельдман смотрит на меня с откровенным садистским удовольствием. — Он тебя уничтожит, курочка. Медленно и со вкусом. И никто ему слова поперек не скажет. Потому что… Авдеев будет в своем праве — око за око, зуб за зуб, дочку за дочку.
Вместо мыслей в моей голове звенящий вакуум.
Я знала, что играю с огнем. Но даже не представляла масштабов пожара.
— И, кстати, в отличие от Серёги, Вадик не дилетант и умеет красиво убирать неугодных людей. Так что, если вдруг ты когда-то решишь совершить большую глупость, наебать меня и свалить — очень не советую этого делать. Длинные руки Вадимки дотянутся до тебе в любой точке мира, потому что тогда у меня не останется ни единой причины хранить твой маленький сучий секрет.