Я приподнимаюсь на локтях.
Да, блядь, хочу смотреть.
Боже, так хочу…
Его язык скользит по внутренней стороне моего бедра, оставляя за собой влажный, обжигающий след. Потом — ближе, у сгиба.
Я сжимаю грудь ладонью.
Замечаю, что на секунду Вадим поднимает взгляд — уже абсолютно на хрен черный.
Вспоминаю, как он любит.
Сжимаю «штангу» пальцами, оттягиваю.
Он в ответ, проезжается языком по моим припухшим мокрым складкам.
Я вою — просто от того, как он в эту минуту выглядит.
Господи, пусть просто сожрет — а там вообще по хер.
Он проталкивает язык глубже, обводит клитор по кругу. Не задевает. Дразнит так мучительно прицельно, что я начинаю дергаться и толкаться ему навстречу, требуя то, что мне так остро необходимо.
Вадим в ответ вдавливает пальцы мне в бедра. Намеренно сильно, заставляя взвыть от вспышки боли, которую он тут же гасит языком.
— Да, блядь… — выскакивает из моего рта, когда я, наконец, чувствую первую сладкую судорогу.
Выгибаюсь дугой, пальцы впиваются в простыню, пытаясь удержаться в этой реальности, которая стремительно расплывается вокруг меня.
Он лижет меня остро, жестко, глубоко.
Втягивает в рот, посасывает, как любит делать с игрушкой в моем соске.
В какой-то момент становится так слишком, что хочется инстинктивно убежать (хотя я бы убила его, клянусь, если бы он хотя бы дернул головой!), но мужские руки держать намертво, не давая сдвинуться.
И сладкая пытка продолжается.
Мои ноги дрожат. Меня трясет, как в лихорадке.
Я задыхаюсь от собственного нетерпения. Пытаюсь закрыть глаза, спрятаться, потому что ощущений слишком много, но вместо этого из последних сил вскидываю руку, запускаю пальцы в темные жесткие пряди.
— Блядь, кончить хочу… — стону сквозь зубы.
Мы перекрещиваемся взглядами ровно в тот момент, когда он прищелкивает по мне языком.
Как будто дает, наконец, отмашку.
Можно, господи!
И я кончаю. Так сильно, так яростно, что на секунду глохну, слепну и теряю себя.
Меня просто вырубает на пару мгновений.
Я больше не чувствую своего тела.
Я просто крик и просто сгорающий изнутри воздух.
А когда я снова начинаю что-то ощущать, медленно возвращаясь в реальность, как реанимированный — в свое физическое тело — то первое, что чувствую — сильные авдеевские руки, которые тянут меня за собой, разворачивают, ставят на колени.
— Чур не хныкать, Барби, — приказывает хриплым шепотом, от которого я снова завожусь.
Я подчиняюсь. Безропотно. Встаю на колени, прижимаюсь грудью к прохладной, чуть смятой простыне. Он гладит меня по спине, медленно, почти нежно, целует в поясницу, посылая по телу новую волну мурашек.
Я пошире расставляю ноги, выпрашиваю член.
Но получаю только звонкий шлепок по заднице, от которого поджимаются пальцы на ногах.
И вместе с ним — теряю остатки благоразумия, которое из последних сил подсказывало, что именно сегодня, сейчас — мне нельзя нырять в него так глубоко, потому что я утону в этом Авдееве. На этот раз — без шансов на то, что все-таки выплыву.
— Ты блядь такая мокрая… — слышу рваный мужской голос одновременно с тем, как его пальцы трогают меня между ноги и не сильно проникают внутрь.
Я в ответ подаюсь сама, пытаюсь насадиться глубже, потому что ощущение пустоты буквально причиняет физическую боль.
Я чувствую ладони у себя на талии — он как будто одними пальцами может без труда меня обхватить. И я люблю, когда делает именно так, потому что тогда я превращаюсь в игрушку в его руках — и он делает хорошо нам обоим. А сегодня мне по-особенному сильно хочется принадлежать ему.
Вадим вставляет член неожиданно резко.
Вдалбливает его, не давая мне даже пошевелиться.
Я сжимаю простыню в кулаках, пытаюсь придержать крик, но он все равно прорывается через подушку, в которую я отчаянно вгрызаюсь.
Так глубоко, блядь.
Перед глазами мошки, и фейерверки, и даже долбаные розовые единороги.
После пары пробных толчков — еще сильнее.
И краешком отъезжающего от этой реальности сознания, я все-таки фиксирую, что ДО этого он был крайне аккуратным. И что он на самом деле имел ввиду, когда спрашивал, вывезу ли я.
— Давай, Барби, ебись об меня.
Ладонь отвешивает ещё одну звонкую «пощечину» моей ягодице, и я буквально врубаюсь в эту игру.
Я кричу — не от боли.
От того, насколько это… сильно.
И правильно.
Он трахает меня без всякого пафоса. Без притворства. Без вымученной, фальшивой нежности. Вадим просто имеет меня, как хищник имеет свою добычу.
Берет то, что хочет. Жестко. По-настоящему.
Дает мне поиграть с ним пару минут, а потом ладонь вдавливает мою грудь в подушку, фиксирует, пока вторая сжимает бедро.
И, блядь, натягивает.
Двигается глубоко и беспощадно.
Быстро.
Бросает грязные, возбуждающие слова.
Говорит, какая я пиздецкая, какая горячая, как охуенно растягиваюсь на его члене.
Я чувствую себя и абсолютно покоренной, и невероятно свободной одновременно. Хочу отдаться ему полностью, без остатка.
Отвечаю на его ярость своей страстью, на грубость — податливостью.
Я кричу, стону и царапаю шелк под руками.
Теряю себя.
Вадим сжимает меня сильнее, его движения становятся еще более злыми и глубокими.
Его пальцы опускаются мне между ног, находят мой клитор, начинают ласкать — грубо, но так, сука, правильно. Я не успеваю подготовиться к следующему оргазму — просто ругаюсь какой-то бессвязной чушью, пока меня укрывает.
Бьюсь в его руках. Из глаз брызжут слезы, из горла вырывается только один, протяжный, почти звериный вой.
И он снова задает темп — без передышки, наполняя собой целиком каждым жестким толчком сверху вниз. Так, чтобы мое бедное горло учит новую октаву, а затраханное тело выпрашивало еще один оргазм.
Я не знаю, кто из нас кончает первым.
Наверное, это случается синхронно.
Я чувствую, его последние толчки — жесткие, в самый упор.
Как горячая сперма выплескивается в меня струями, а мой живот отвечает сладкими спазмами.
Меня продолжает трясти от кайфа, когда Вадим падает рядом на спину, увлекает меня себе на грудь, обнимает, горячо дышит мне в макушку.
Я как будто превращаюсь в фабрику по производству мегатонн эндорфинов — мне так сладко, боже.
Хорошо, как в раю.
— Я люблю тебя, — шепчу, выцеловывая его грудь. Признание срывается само собой, я даже не сразу понимаю, что его произносит мой рот. Что этот тихий голос на грани потери сознания — мой. — Люблю…
Я пытаюсь приподнять голову, чтобы заглянуть ему в глаза, но сама же обрубаю попытку.
Что ты, дура наивная, хочешь там увидеть?
— Больно не сделал? — Авдеев скользит руками по моей талии, задерживает ладони на ягодицах, несильно сжимает. Совсем не так, как пару минут назад.
Ответить нет сил. Кажется, если открою рот — неважно для чего — снова вывалю на него какое-то очередное идиотское признание. Поэтому просто мотаю головой. А потом закрываю глаза — и подаюсь к нему. Буквально наощупь нахожу его жесткие губы, на которых еще сохранился мой собственный вкус.
— Еще хочу, Тай. Мало потрахал.
Мы занимаемся сексом еще несколько раз. Уже не так дико, но кончаю я с каждым разом все ярче. В последний это даже немного больно, потому что между ног у меня припухло и каждое движение ощущается запредельно остро.
Потом я все-таки отключаюсь. Ненадолго. На час, возможно. Проваливаюсь в сон, а когда выныриваю обратно, первое, что чувствую — руку Вадима на моей талии. Тяжелый, собственнический жест, от которого мне максимально кайфово. И от его ровного, спокойного дыхание у меня на затылке — тоже.
Он спит. А я — нет.
Я сказала ему, что люблю.
Господи. Твою мать.
Я сказала это. Я, блядь, произнесла это вслух.
Просто взяла и бросила ему под ноги свое сердце — растоптанное и кровоточащее.
А он… он просто промолчал.
Просто трахнул меня еще раз. И еще. Как будто ничего не произошло. Как будто мои слова — пустой звук, не стоящий даже какого-то объяснения.
Чувствую, как к горлу подкатывает тошнота. Не физическая. Другая. Липкая, мерзкая, от которой хочется вывернуть себя наизнанку.
Мне адски неуютно.
До дрожи.
Хочется просто исчезнуть, испариться, лишь бы не чувствовать этой его руки на своем теле. Не слышать, как спокойно бьется его сердце. Не осознавать — хотя я уже это делаю — что его сердце лупило как сумасшедшее, пока он с азартом вгонял в меня член, но не дрогнуло в ответ на мое «люблю тебя».
Осторожно, стараясь не разбудить Авдеева, выползаю из-под его руки. Перебираюсь на самый край этой огромной, чужой кровати. Он что-то бормочет во сне, поворачивается на другой бок, но не просыпается. А я сижу, обхватив колени руками, и смотрю на его спину — широкую, сильную, такую, блядь, желанную.
И абсолютно чужую.
Взгляд натыкается на его телефон, небрежно брошенный на тумбочку. Экран темный. Но в следующую секунду он вдруг загорается, освещая комнату призрачным светом. Входящее сообщение. Я вижу это даже отсюда.
Сердце делает кульбит. Кто может писать ему в такой час?
Колеблюсь. Всего пару секунд. Это неправильно. Это низко. Это… не я.
Но все равно в миг сползаю с кровати, на негнущихся ногах подхожу к тумбочке.
Беру телефон. Руки дрожат так, что я едва могу сфокусировать взгляд на экране.
«Лоли».
Одно слово. Одно, сука, имя.
И короткое сообщение под ним: «Насчет Калифорнии — все в силе?»
Лоли. Та самая Лоли, из-за которой он тогда, в кафе, вышел поговорить, оставив меня одну. Та самая, при упоминании которой его голос теплеет так, как никогда не теплел для меня. Очевидно, он собирается встретиться с ней в Майами. Она летит туда? Или уже ждет его там?
Меня накрывает. Лавиной. Дикой, иррациональной, всепоглощающей ревностью. Такой черной и удушающей, что я едва могу держать это под контролем.