Что его «длинные руки» таскают не золотые яйца из-под моей гусыни, а выгребают дерьмишко.
В этот раз он обязательно должен найти именно то, что я для него приготовил.
— О, он поверит, — голос Алекса становится жестче. — Мы подсветили эту «слабость» так, что даже слепой ее увидит. Решит, что ты, как всегда, действуешь слишком прямолинейно, и попытается сыграть на опережение. Классика.
— Именно на это я и рассчитываю, — я смотрю, как Крис наклоняется и поднимает с песка какую-то ракушку. Рассматривает ее, улыбается. Такая, блядь, далекая от всего этого дерьма. И от меня, как будто, тоже. — Пусть думает, что обводит меня вокруг пальца. Пусть начинает скупать их акции.
— Сделаем, Авдеев. Брокеры готовы. Как только Гельдман начнет скупку, мы начнем играть на понижение. Он даже не поймет, откуда прилетит.
«Он никогда ничего, сука, не понимает, и в этом его главная проблема», — думаю про себя, а вслух благодарю Алекса и прошу держать меня в курсе, если вдруг в поведении «нашего старого друга» появится что-то нетипичное.
Убираю телефон и, наконец, полностью переключаюсь на пейзаж.
Барби выходит из воды, отжимает волосы. Капли стекают по ее телу, блестят на солнце и щекочут мои пошлые фантазии. Подходит к своим брошенным вещам, но не спешит одеваться. Просто стоит, подставив лицо солнцу, и улыбается.
— Эй, русалка! — кричу, перекрикивая шум прибоя. — В дом планируешь заходить или решила схватить солнечный ожог на все каникулы?
Она поворачивается, улыбка, сначала широкая, снова становится натянутой.
— Мне нравится океан. Он успокаивает.
Я возвращаюсь в дом, беру первое попавшееся полотенце из ванной, выхожу и заворачиваю ее до самого носа. Крис дергается, пятится, бормочет, что с ней все в порядке, что она на «ты» с калифорнийским солнцем. Я отступаю, даю ей пространство.
Крис, промокнув волосы, первой заходит в дом, давая понять, что готова к экскурсии.
Но тоже как будто делает мне одолжение.
Хуй его знает, сколько я еще продержусь в таком режиме, но по ощущениям как будто рвануть меня должно было вот как раз сейчас. Спасибо вышколенному самоконтролю.
Мы идем по дому. Я показываю комнаты, рассказываю, что где будет. Она слушает, кивает, иногда отпускает какие-то комментарии, но без особого энтузиазма. Все та же отстраненность, все та же вежливая улыбка. Как будто она снова надела броню.
В гостиной я пытаюсь ее обнять, притянуть к себе. Хочу почувствовать ее и запах, хочу снова увидеть в ее глазах тот огонь, который видел на пляже. Но Барби снова дергается. Отстраняется. Как будто боится моего прикосновения.
— Крис, что, блядь, происходит? — не выдерживаю я. — Ведешь себя так, будто я тебя сейчас изнасилую.
— Все нормально, Тай, — она отходит к окну, держится за кроя полотенца как за оберег от сатаны. — Просто… устала с дороги. И немного не по себе на новом месте.
Врет. Я это четко фиксирую. Но давить не хочу.
— Ладно, — натягиваю маску пофигиста, раз ей так комфортнее. — Тогда предлагаю съездить в супермаркет. Холодильник у нас пустой. А шампанское само себя не купит. Заодно и проветришься.
Возле дома стоит машина, которую я взял напрокат на эти несколько дней. Я не люблю понты, но когда еще кататься на красном кабриолете «Феррари», как не в солнечной Калифорнии? Крис, увидев машину, на мгновение замирает, потом на ее лице появляется что-то похожее на улыбку. Настоящую.
— Авдеев, ты решил окончательно меня добить? — проводит пальцем по блестящему капоту. — Сначала частный джет, потом вилла на океане, теперь — «Феррари». Что дальше? Полет на Луну в компании Илона Маска?
— Если захочешь, Барби, — усмехаюсь, взглядом предлагая ей прыгнуть на пассажирское сиденье.
В супермаркете я беру самую большую тележку. Крис ходит за мной, как тень, все так же молчит, только изредка бросает удивленные взгляды на то, как я методично загружаю тележку продуктами. Стейки, овощи, фрукты, сыры, вино. Потом сворачиваю в детский отдел. Беру несколько упаковок подгузников, несколько пачек влажных салфеток, воду.
Крис останавливается, смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
— Тай, а это… для кого?
— У нас будут гости, Крис, — разглядываю стеллаж с разными детскими приблудами, пытаясь прикинуть, что стоит взять ради перестраховки. Знаю, что Лори точно все предусмотрела — они с Шутовым, насколько я знаю, не первый раз выезжают так далеко вместе с детьми, но на всякий случай. — Завтра утром прилетают крестные Стаськи. Лори с мужем. У них восьмимесячные близняшки. Пусть будет на всякий случай.
Она молчит. Просто стоит и смотрит. Впервые не очень понимаю, о чем думает.
— Надеюсь, ты не против? — Пытаюсь прикинуть, насколько не правильно было не обсудить это заранее. Наверное, нужно было. Все же, привычка быть одному и принимать решения в одно лицо дает о себе знать.
Крис упорно не произносит ни звука. Только разглядывает содержимое корзины с таким видом, словно у меня там арсенал для маленькой войнушки, а не детские принадлежности и продукты. Ну, логично, что ее не радует перспектива провести четыре дня в компании двух незнакомых людей и двух младенцев — ей же всего двадцать пять.
— Крис, слушай… — собираюсь объяснить, что вместе с моими друзьями прилетит их няня, и что, если ей будет не комфортно — она может просто не пересекаться с ними и все. В доме и на территории вокруг него столько места, что можно вообще даже не встречаться.
Но Кристина перебивает.
— Лори… замужем? — Глаза у нее круглые, удивленные.
— Угу, уже два года. — все-таки бросаю в корзину присыпку и детский крем под подгузники. Чувствую, что лыблюсь как дурак, потому что вспоминаю Стаську, когда она еще даже толком ходить не могла, и как почему-то все время смеялась, когда я пытался упаковать ее в подгузник. Облака из присыпки ее тоже страшно веселили.
— А ее дети… — осторожно спрашивает Барби.
— Это их с мужем дети, — стараюсь объяснять спокойнее, хотя, кажется, начинаю понимать, откуда ветер дует. — Я к ним, как ты понимаешь, не могу иметь никакого отношения в принципе.
Вариант о том, чтобы рассказать ей чья Стаська, я пока не рассматриваю даже в теории.
Мне нравится секс с ней, проводить вместе время, как она смеется, как краснеет от мелочей, даже если пять минут назад стонала и клянчила трахнуть ее. Даже немного нравится ощущение некоторой… зависимости от ее перепадов настроения, вот как, например, в последний день. Но моя дочь — это абсолютное табу до тех пор, пока я не буду полностью уверен в человеке. Мне ее Шутову доверять было пиздец сложно, хотя он точно костьми бы лег — но не позволил бы случиться ничему плохому. Барби пока не входить в категорию людей, которым я готов настолько довериться. Даже если успела подобраться к ней быстрее остальных за такой короткий срок.
— Тай, блин, — Крис громко шмыгает носом и зачем-то в сердца бросает в тележку еще одну упаковку влажных салфеток. — Почему сразу не сказал?! Я уже знаешь… что…!
Она не заканчивает — просто тянется ко мне.
Порывисто и бескомпромиссно, обнимает за талию, прижимается лбом к моей груди, громко и горячо дышит.
— Барби, ты чего? — обнимаю ее одной рукой. Значит, моя догадка насчет того, что она успела надумать очередные ревнивые фантазии, все-таки верна. Вопрос только в том, откуда Крис об этом узнала, потому что дуется она еще со вчера, а про Лори я сказал буквально пять минут назад.
Прокручиваю в голове варианты, пока Барби бормочет что-то сбивчивое, больше похожее на кашу из слов.
Залезла в мой телефон?
Я его не прячу, конечно, но разблокировать коза его бы точно не смогла — она же не хакер на минималках. Или я все-таки чего-то о ней не знаю?
— Прости, — она так же резко, как сначала прижалась, теперь отстраняется. Становится спиной, делая вид, что рассматривает стеллаж с детскими смесями, хотя я четко фиксирую, что просто трет лицо ладонями, видимо, пытаясь скрыть слезы. — Давай еще фрукты возьмем, если ты здесь уже закончил.
И, не дожидаясь моего ответа, разворачивается на выход в другой отдел.
Глава сорок первая: Барби
Мы возвращаемся в дом, и я чувствую себя полной, конченой идиоткой. Ревнивой, подозрительной, накрутившей себя до состояния панической атаки дурой. А он… он, оказывается, просто ждал в гости друзей.
Хочется провалиться сквозь землю, или хотя бы попросить у этого калифорнийского солнца, чтобы оно испепелило остатки моего стыда.
Пока Вадим заносит в дом бесчисленные пакеты с продуктами и детской мишурой, я просто стою посреди огромной гостиной и пытаюсь унять эту дурацкую дрожь в коленях. Он не злится. Он не упрекнул меня ни словом. Он просто… понял. Все максимально предельно и четко объяснил. Так, как умеет только он — спокойно, без лишних слов и драмы.
И у меня снова вертится предательская мысль во всем ему признаться.
Вдруг… ничего страшного не случится?
Вдруг Авдеев снова проявит чудеса терпения и понимания.
Господи, мой отец чуть не убил его обожаемую дочурку, а я собиралась слить его конкурентам, и для этого буквально из шкуры вылезла, чтобы просочиться к нему в постель. И с другом его мутила — лучшим другом! — чтобы заполучить поддельные документы. Без вариантов, что он сможет когда-нибудь это простить. Я даже не уверена, что после этого меня ждет какой-то гуманный исход, хотя как ни стараюсь — все равно не могу как и раньше видеть в нем монстра.
— Эй, Барби, — его голос вырывает меня из ступора. Вадим стоит у холодильника, в котором теперь, кажется, можно пережить небольшой апокалипсис. — Шампанское в лед ставить? Тут есть. Ты вроде бы любишь когда сладко и пузырьки.
Я смотрю на него и не могу сдержать улыбку. Настоящую. Искреннюю. Ту, которую я, кажется, прятала от него (и от себя самой) все это время. Потому что его «вроде» — оно такое, просто для галочки. Он же прекрасно помнит, что я люблю, замечает малейшую деталь и каждую мелочь. Поэтому он взял пару бутылок сладкого игристого, а я добавила одну такого же, но безалкогольного. После бессонной ночи, перелета и слишком острого облегчения, не хочется рисковать головой. Тем более —